Элоиза Джеймс - Избранница герцога

Послышался какой-то всплеск, и голос Лизетт оборвался на половине тирады. Элинор невольно взглянула через плечо — это Энн, открыв графин, выплеснула всю воду Лизетт в лицо. Элинор продолжила свой путь с Ойстером на руках, лакей распахнул перед ней дверь в библиотеку, и по выражению его лица она поняла, что он слышал все происходившее в зале.

— Я принесу салфетки и холодной воды, госпожа, — суетился Поппер, усаживая ее на мягкие подушки.

— Боюсь, это бесполезно, — хмуро произнесла Элинор. Голова Ойстера бессильно свешивалась с ее согнутого локтя, он не открывал глаз. Она зажмурилась, надеясь, что эта страшная картина развеется как страшный сон. Но когда открыла глаза, все было по-прежнему, но теперь перед ней стоял Тобиас. Кровь отхлынула с ее лица.

— Это я, — хрипло произнес он, — я подстроил все это.

— Его швырнула Лизетт, а не ты, — мягко возразила Элинор.

— Я подстроил все это, — повторил Тобиас, распрямляя плечи, как если бы стоял перед судьей магистрата. — Я натер жирным бифштексом задники ее туфель и выпустил в зал Ойстера.

— Но зачем? — удивилась Элинор, судорожно сглотнув.

— Я хотел, чтобы отец увидел, какова она на самом деле. Но я не ожидал, что все выйдет так ужасно, — сказал он и стиснул зубы. По его лицу было видно, что он никогда не позволяет себе хлюпать носом. Но сейчас он едва сдерживался.

Слезы полились по щекам Элинор. Высвободив одну руку, она протянула ее мальчику.

— Ты ничего не сделал, слышишь? Ты не виноват, я знаю. И Ойстер тоже это знает.

Он продолжал стоять перед ней навытяжку. Господи, подумала Элинор, этот мальчик никогда не знал материнской ласки. Она привлекла его к себе, чтобы они могли погоревать вместе над телом бедного мопса. Теперь слезы из двух пар глаз орошали его милую палевую шерстку.

Чья-то рука подала ей большой платок из столь изысканного батиста, что Элинор сразу поняла, кому он принадлежит. Затем Вильерс протянул руки к тельцу Ойстера, возможно, решив, что пора прекратить эту тягостную сцену.

— Нет! — вскричала Элинор. — Я не хочу расставаться с ним!

— О, да он, кажется, дышит! — вдруг сказал Вильерс. — Тобиас, он дышит, Ойстер не умер!

Показался Поппер с мокрой салфеткой. Тобиас осторожно приложил ее ко лбу щенка, смочил его глазки и мордочку, приговаривая:

— Давай, парень, просыпайся, парень, открывай глаза...

Толстые лапки щенка казались слишком мягкими и безвольными.

— Нашатырь! — вспомнил Поппер и выбежал.

— Я слышу, как бьется его сердечко, — сказал Леопольд, припадая ухом к толстенькому брюшку. — Он выкарабкается.

— Мы пойдем с тобой играть на лужайку, — шепнул в собачье ухо Тобиас, продолжая всхлипывать. — Я нарву тебе малинки с куста, и ты сможешь погоняться за крысой. Помнишь, как славно мы с тобой играли, Ойстер? Вставай, парень, Просыпайся!

Слезы полились из глаз мальчика, и Элинор крепче прижала его к себе.

— Дело дрянь, — пробормотал он, обретая мужскую собранность.

— Похоже на то, — печально согласилась она.

— Он не пойдет со мной играть, — констатировал Тобиас и присовокупил к этому одно из своих страшных ругательств, которое уже доводилось слышать Элинор.

— Дай ему еще минутку, — сказал Вильерс.

Вновь появился Поппер, размахивая флаконом с нюхательной солью. Сняв пробку, он сунул флакон под нос щенка.

— Уф-ф! — фыркнул Тобиас, отворачиваясь.

И именно из-за этого пропустил самый важный момент, когда Ойстер раскрыл глазки и ошалело повел ими по сторонам. И как же он удивился, когда шершавый язычок вдруг слабо лизнул его руку!

— Он лизнул меня! — вскричал мальчик, зарываясь лицом в палевую шерстку.

— Тобиас, он теперь твой, — сказала Элинор. — Я дарю тебе этого мопса.

Тот удивленно приподнял бровь:

— Как?

— Ты любишь его, а он полюбил тебя. Собачки любят детей. Пусть он будет с тобой.

— Но он и тебя любит, — заметил Тобиас.

— Я не могу гоняться с ним за крысами по мокрой траве, — сказала Элинор, гладя короткую бархатную шерстку. — Ему скучно сидеть со мной без движения. Думаю, после такой встряски он застрахован от бед. Худшего уже просто не может случиться. Я желаю ему долгой жизни, удачи в его крысиной охоте и прочих собачьих радостей.

— Мы будем возиться с ним по очереди, — сказал Тобиас. — Иногда он может спать со мной. Хотя я знаю, что ты любишь, чтобы он был ночью в твоей спальне.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — улыбнулась Элинор.

Ойстер вдруг съехал на диван с ее колен и, пошатываясь, встал на лапки.

Потом положил одну из лапок на колено Тобиаса и лизнул его в лицо.

— Пусть он спит с тобой в детской, — сказала Элинор.

— Зачем нам делить его, ведь ты теперь будешь с нами! — радостно воскликнул Тобиас, оглядываясь на отца. — Теперь ты, наконец, понял, что та, другая, совсем чокнутая? — спросил он его. — Эта твоя Лизетт — страшный ночной кошмар!

— Я был бы счастлив, иметь честь жениться на леди Элинор, — сказал Вильерс.

Та гордо выгнула бровь, следя за направлением его глаз. Он смотрел на ее руки, обнимавшие Тобиаса. Да, он понял, что это за штучка — Лизетт.

Но ей надо большего. Ей надо того, кто будет любить ее ради нее самой, без всяких оговорок. Кто не будет цеплять к этому материнский инстинкт и прочие добродетели.

— Ты ведь выйдешь за него? — попытался заглянуть ей в глаза Тобиас. — Он не такой уж плохой, хотя и подкачал малость.

Она покачала головой:

— Я пока не могу, Тобиас.

— Но я уже полюбил тебя, и девочки — тоже. Увидишь, мы будем очень послушными. Ты похожа на нашу сестру Вайолет, она не такая хорошенькая, как Люсинда и Филлинда, но она очень добрая.

— Я пока не могу, Тобиас, — повторила она, вставая. — Я прошу извинить меня.

Вильерс дернулся, но промолчал.

Ойстер привычно забегал вокруг ее лодыжек. Было ясно, что он совершенно не помнил того, что с ним случилось.

— Да подожди же, Ойстер, — сказала ему Элинор.

Тот послушно замер, повиливая хвостиком.

— Ты остаешься здесь, хорошая собака! — сказала она.

Путь до двери показался ей чрезмерно длинным, но, возможно, это было из-за тишины, стоявшей у нее за спиной.

Ноул-Хаус, загородная резиденция герцога Гилнера

23 июня 1784 года

— Я не могу биться с вами, — спокойно сказал Леопольд.

Солнце только появилось на линии горизонта, и было еще прохладно.

— У вас нет выбора, — ответил ему Эстли, шагая по мокрой траве с обнаженной шпагой.

— Вспомните хотя бы, что я отец шестерых детей, — усмехнулся Вильерс, не сомневавшийся в своей победе.

— Вам нужно было вспомнить об этом перед тем, как обесчестить Элинор! — напомнил ему противник.

— Поймите, я могу убить вас, я почти всегда побеждаю.

Эстли прошелся по траве в обратном направлении.

— Ада мертва, смерть не страшит меня.

— Но мне как-то казалось, что влюблены вы в Элинор, — заметил Вильерс.

— Да, но Аду я тоже любил. Элинор была права, когда говорила об этом. Все это очень сложно объяснить...

— Если я вас убью, мне придется покинуть страну, а мои дети...

— Заберете их с собой, и дело с концом, — отрезал Эстли. — Кому еще вы здесь нужны, кроме этих бастардов? Общество только вздохнет спокойно, освободившись от притязаний ваших преступных отпрысков.

Этими словами он подлил вина в вены Вильерса.

— Так вы готовы начать? — спросил тот.

Эстли был прав. Хотя Элайджа и Джемма могли бы погрустить о нем, если он отправится в изгнание. Но для Элинор будет благом забыть о нем. Она даже не хочет видеть его. А сам он не спит ночами, размышляя о том, как мог вляпаться в историю с Лизетт.

Только Элинор могла бы стать той матерью его детям, о которой он всегда мечтал. Она всегда вела себя правильно и с достоинством, как и положено умной и рассудительной леди. Она предпочитала, чтобы он сам во всем разобрался. Он должен был встать перед ней на одно колено и предложить ей руку и сердце, но не сделал этого. И проиграл. А маленький мальчишка, его сын, разобрался во всем.