Даниэла Стил - Изгнанная из рая

Он подписался просто «Джо». Эти три буквы едва уместились в конце исписанного с двух сторон листа. Габриэла долго смотрела на них, не сдерживая катящихся по щекам слез. Теперь ей все стало понятно — у нее в руках была полная исповедь Джо. Увы, теперь все слишком поздно. Джо все время боялся подвести, разочаровать ее, Бога, коллег, монахов, своих умерших родителей и брата. Он считал ее сильной потому, что сам был непредставимо слаб. Джо боялся мира гораздо больше, чем сама Габриэла. Если бы только у него хватило мужества сложить с себя сан и уйти, они могли бы, по крайней мере, попробовать начать жить сначала. Тогда Габриэла попыталась бы показать ему, на что он способен. Но Джо совершил свою первую большую ошибку, которая оказалась для него последней. Для него и для их ребенка. Джо предпочел уйти. И этим он действительно подвел Габриэлу, которая не была и вполовину такой сильной, какой он ее себе представлял. В этом смысле поступок Джо очень напоминал Габриэле бегство отца, который оставил ее совершенно одну в руках садистки-матери просто потому, что счел ее «сильной».

Габриэла не осмелилась произнести слово «предательство» даже про себя. Память о Джо была все еще слишком дорога ей, поэтому вместо того, чтобы закричать от ярости, Габриэла вдруг разрыдалась. Письмо Джо все еще было у нее в руках, и она несколько раз перечитала его от начала и до конца, хотя из-за слез почти ничего не видела. Впрочем, ей и не надо было ничего видеть. В этих расплывающихся перед глазами строчках было все ее горе, отчаяние и безысходность, и все отчаяние, слабость и вина Джо. Он считал себя ответственным за смерть матери и брата, и Габриэла задумалась, кто же тогда виноват в том, что случилось с ней и с ее ребенком.

Кто?!

Ответ на этот вопрос Габриэла искала недолго. Кто, как не она сама, вынудил Джо оставить привычное окружение и шагнуть навстречу гибели? Кто, как не она, заставил его пройти этот страшный путь до конца? Кто толкнул его в объятия последней, решающей жизненной неудаче? Она любила Джо, но именно ее любовь погубила его. Именно Габриэла подвела его к краю обрыва, и он, не зная, как избегнуть падения, сам прыгнул в бездну и увлек ее за собой. Но она каким-то чудом выжила. Своей смертью Джо обрек ее на неизвестность, на нищенское существование в этом древнем пансионе, где каждая половица, каждая трещинка на штукатурке казалась ей чужой и враждебной. Джо не оставил ей ничего, кроме воспоминаний и этого письма, полного уверений в том, какая она сильная, мужественная и храбрая.

И, в десятый раз перечитав письмо, Габриэла неожиданно разозлилась на Джо за все, что он не решился, не посмел, не захотел или не сумел сделать. Он просто сбежал к своей мамочке и к своему возлюбленному брату. Джо предпочел смерть жизни, потому что жить — означало терпеть и сражаться. Он своими руками погубил их единственную надежду на счастье. Может быть, вместе им удалось бы справиться. Никто, конечно, не мог за это поручиться, но попробовать все равно стоило. Так нет же, Джо решил все за нее и ушел навсегда, покинув это мир и предоставив Габриэле выкарабкиваться самой.

И снова Габриэла подумала о том, что, знай она, что задумал Джо, она не остановилась бы ни перед чем. Она бы спорила, кричала, а может быть — даже ударила бы его. Больше того, сейчас Габриэле даже казалось, она сумела бы найти в себе силы расстаться с ним, будь у нее уверенность, что так он останется в живых. Но Джо не счел нужным поделиться с ней своими мыслями. Их любви, их жизни вдвоем он предпочел кусок веревки в темном чулане.

Это, пожалуй, уже обыкновенная трусость, и Габриэла неожиданно поймала себя на том, что начинает ненавидеть Джо за это. И одновременно она знала, что какая-то часть ее будет продолжать любить его всегда, сколько бы ни прошло времени.

За окном давно стемнело, но Габриэла продолжала сидеть на незастеленной кровати и, глядя в пустоту перед собой, вспоминала, что сказала о Джо матушка Григория. Настоятельница напомнила ей, что его мать тоже покончила с собой, и теперь Габриэле казалось, что эти два события как-то связаны между собой. Должно быть, в характере Джо и вправду был какой-то изъян, к которому она не имела никакого отношения. Была ли то наследственность или воспитание — этого Габриэла не знала, да и не хотела знать. Ей было ясно только одно: как бы оно там ни было в действительности, она всегда будет чувствовать себя виноватой перед Джо.

Габриэла искала работу на протяжении целой недели после того, как поселилась в пансионе мадам Босличковой. Она методично прочесывала ближайшие кварталы, заходя во все магазины, рестораны и кафе подряд, однако, несмотря на диплом Колумбийского университета, писательский талант и умение выращивать помидоры, ей так и не удалось найти места. В универмагах, где требовались кассиры и продавщицы, ей говорили, что у нее нет соответствующей квалификации. В закусочных и кафе требовались подавальщицы, но, когда Габриэла признавалась, что у нее нет соответствующего опыта, ей также отказывали.

Каждый день Габриэле приходилось делать изрядные концы пешком. К вечеру она уставала так, что буквально валилась с ног. Она очень боялась, что от нагрузок у нее может снова открыться кровотечение, но этого, к счастью, не произошло, и ей не пришлось тратить свои последние деньги на врачей. Но и без того от ее двухсот пятидесяти долларов оставалось катастрофически мало. Габриэла начинала всерьез тревожиться, что скоро ей нечем будет заплатить за чашку бульона, кусок хлеба и чай со сдобой, которые составляли ее ежедневный рацион. Лишь изредка она позволяла себе немного фруктов, да и то только потому, что стояла осень и яблоки, груши и сливы были очень дешевы.

В начале второй недели своих поисков Габриэла зашла в небольшую кондитерскую на Восемьдесят шестой улице. Дело близилось к вечеру, а она ничего не ела с самого утра, поэтому, после непродолжительного колебания, Габриэла решилась потратить денег чуть больше, чем обычно. Сев за столик у окна, она заказала эклер, чашку кофе, взбитые сливки с сахаром и погрузилась в свои невеселые думы.

Она как раз допивала кофе, когда вышедший из задней комнаты пожилой немец — владелец кондитерской — установил в окне объявление «Требуется официантка».

Габриэла заранее знала, что из этого снова ничего не выйдет, однако все же решила попытать счастья. Расплачиваясь за свой скромный ужин, она сказала вернувшемуся за кассу хозяину, что ищет работу. Она вполне смогла бы обслуживать клиентов, хотя у нее и нет почти никакого опыта. Лицо хозяина осталось абсолютно бесстрастным. Габриэла в отчаянии добавила, что долгое время жила в монастыре и что там ей часто приходилось накрывать на стол.

Пожилой немец был первым человеком, которому она призналась в этом. Габриэла предвидела множество щекотливых вопросов, на которые ей не хотелось отвечать, однако положение ее было настолько безвыходным, что она решила оставить ложный стыд. Сейчас Габриэла была готова на все, лишь бы получить место.

— Вы были монахиней? — спросил хозяин, явно заинтригованный. У него были густые седые усы и большая розовая лысина, придававшие ему сходство со столяром Джеппетто, отцом деревянного человечка Пиноккио.

— Нет, я была послушницей, — ответила Габриэла, и глаза ее наполнились такой печалью, что хозяин не решился расспрашивать дальше. Ее меловая бледность, нездоровая худоба и платье явно с чужого плеча говорили сами за себя и довольно красноречиво. С другой стороны, хозяин не мог не заметить ее красоты и скромного достоинства, с которым она держалась. Даже в своем кошмарном черном платье Габриэла выглядела почти аристократично.

— Как скоро вы могли бы начать? — спросил хозяин, продолжая незаметно наблюдать за Габриэлой.

— В любое время, — ответила она. — Я живу неподалеку и… в данный момент я свободна.

— Это я заметил, — проворчал хозяин и улыбнулся. Он сразу понял, что Габриэла переживает трудные времена. — В таком случае мне хотелось бы, чтобы вы вышли на работу уже завтра. Работать придется шесть дней в неделю, с полудня до полуночи. Выходной у нас понедельник. Вас это устраивает?

Габриэла поняла, что ей предстоят нелегкие двенадцатичасовые смены, а она еще недостаточно оправилась, чтобы проводить столько времени на ногах. Но что же делать? Габриэла была так рада, что ей наконец-то удалось найти место. Лучше мыть посуду, драить полы и делать все, что потребует хозяин, только бы не катиться в нищету.