Очень приятно, папа, особенно если учесть, что выглядела я в тот день как пугало!

– Посидишь? – спросил отец, вынимая из бардачка какие-то документы. – Я сейчас только узнаю что почём, может, запишусь. Думаю, что быстро.

– Нет! – как-то даже слишком резво воскликнула я. – Я с тобой!

Папа только хмыкнул:

– Да кто бы сомневался! А вообще – странные у нынешней молодёжи культовые места, не находишь? – Он глянул на меня, сдерживая улыбку. – Или ты скоро попросишься у меня на права сдавать?

– А можно? – На всякий случай спросила я (потому, что вообще да, была такая мысль) и быстренько распустив косу, выпорхнула из машины.

На что я надеялась, что навстречу мне выплывет Димка? Ха! Что окунусь в ароматы резины, пластика и масел? Вот ещё!

За стойкой, больше похожей на барную, сидела смазливая девчонка в стильном джинсовом комбинезончике и оранжевой косынке на голове, завязанной концами назад – этакая комсомолка со стройки. У дальнего окна стояли столики, за ними сидели, поглядывая на большую плазму на стене, мужчины. По телеку шёл футбол. Пахло кофе и выпечкой.

И это автосервис?

Отец, спрашивал что-то у комсомолки, она сверялась с информацией в компьютере… и всё! А где же золоторукие специалисты, новейшее оборудование?

Сбоку от стойки открылась дверь, из неё выглянул мужчина в таком же, как у девушки, но более замызганном комбезе, окинул взглядом ожидающих:

– Белый «Дастер», шестьсот двадцать шесть, чей?

– Мой!

– Пойдёмте, посмотрите, если устроит – можно оплатить и забирать.

Давая проход хозяину авто, я попыталась заглянуть в приоткрытую дверь, в святую святых, туда, где должно быть, и живёт каждый день до двух ночи мой бог, но ничего…

– Повезло, представляешь? – откуда-то издалека донёсся до меня голос отца. – Сказали, минут через пятнадцать экспресс-диагностику могут сделать. Удачно заехали. Кофе будешь?

– А?.. А, да, давай. – Понаблюдав, как он беспомощно, шарит глазами по лайт-боксу с картинками и ценами, я мягко двинула его в сторону: – Пап, давай я сама возьму. Иди за столик.

Ожидая, пока комсомолка заправит кофе-машину, будто невзначай (но сердце-то билось ого-го!) спросила:

– Девушка, а Димитрий сейчас здесь?

Она непонимающе обернулась:

– А вам который? У нас их три.

– Дмиртий Мазутов. – Фамилия сорвалась с губ так мягко и трепетно, что захотелось повторить её снова, словно мантру. – Мазутов. Дмитрий.

Вообще, первое впечатление от фамилии, ещё когда все девчонки свято верили, что она звучит как Мазиков, было ну… так себе. Странная она, откровенно говоря. Мазутов вроде тоже не лучше. Но сколько раз за последние две недели я ловила себя на мысли о том, что Эльвира Мазутова – звучит просто ужасно, неряшливо как-то. А вот Светлана Мазутова… Светлана МАЗУТОВА. Как песня!

Комсомолка глянула на меня уже заинтересованнее:

– А что-то не так? Почему вам нужен именно Дмитрий Сергеевич?

– Эээ… – «Дмитрий Сергеевич Мазутов, классное сочетание!» – Я по личному вопросу.

Комсомолка стала вдруг строгой.

– Дмитрий Сергеевич с прошлой недели в отпуске.

– А вы можете дать мне номер его телефона?

– Нет, извините, это против правил.

– Но он мне очень нужен! И очень срочно!

Она поставила на стойку две чашечки кофе и блюдце с круасанами, и слегка склонилась ко мне:

– Девушка, он в отпуске по личным обстоятельствам, и когда вернётся – не известно. – И так выразительно на меня посмотрела, словно это известие должно было либо изгнать меня, как нечистого духа, либо разом решить все мои проблемы.

Я, кажется, покраснела, но вышла из ситуации достойно:

– Я в курсе, что у него свадьба, и что невесту зовут Эльвира, а брата невесты Пётр. Но не вижу связи с моим вопросом.

Комсомолка секунд пять мерила меня взглядом (да ей бы дознавателем в следственном отделе работать, а не кофе варить!) и, наконец, безразлично пожала плечами:

– Я не могу дать вам номер, но если он вдруг заедет, обязательно передам, что вы его спрашивали.

Покопавшись у себя под стойкой, она достала обрывок чьего-то чека, приготовилась писать на нём. И, не смотря на то, что у меня сразу возникло подозрение, что как только я отойду к столикам, бумажка снова отправится в мусорку, я всё равно растерялась, ведь изначально не собиралась ничего ему передавать, и даже если бы он оказался на месте, не просила бы его позвать. Так ляпнула, не подумав, просто не удержалась.

– Так что передать?

– Эээ… – Сердце замерло, даже дыхание перехватило, и я быстро, чтобы не успеть передумать, выпалила: – Скажите, что заходила Светлана.

– И всё? А номер телефона? Суть вопроса? Или хотя бы фамилию?

– Просто Светлана. Хотя, подождите… Добавьте ещё – груша.

Она подняла удивлённый взгляд:

– Светлана Груша?

– Ага, груша.

***

Между тем, на пятачке всё было по-прежнему. При моём появлении повисала неловкая пауза, а некоторые из ребят даже уходили бродить по ночным улицам. Одна только Машка мужественно делала вид, что всё нормально. Но вот Стас вёл себя очень странно, особенно ближе к концу недели, и, пожалуй, не удивительно, что в один прекрасный день Маруся позвонила мне ещё с утра и предупредила, что не пойдёт сегодня под грушу, потому, что этим вечером у них со Стасом свидание в кафе. При этом звук был ужасный, что-то шумело в трубке и, выждав, наконец, маленькое затишье я спросила, где она. Машка, немного помедлив, ответила наконец, что в парикмахерской. Ну что ж, логично. Свидание всё-таки.

Для меня этот день тоже был особенным. Самым тяжёлым, но и самым лёгким. Рубеж, после которого, как уверила я саму себя, моя жизнь начнётся сначала. Двадцать седьмое августа. Сегодня Димка окончательно становился персонажем из прошлой жизни.

Я могла бы не ходить больше на пятачок, мне больше некого было там ждать. А могла наоборот, прийти и потребовать объяснения – что происходит, и сколько это ещё будет продолжаться? Но я решила просто плюнуть на всё и, не отказывая себе в удовольствии гулять под грушей, предоставить ребятам возможность разбираться со своими тараканами самостоятельно. В конце концов, у меня на это дерево прав больше чем у них у всех вместе взятых! Поэтому (дотянув, правда, почти до полуночи) я всё-таки собралась и пошла. И как только вывернула из-за угла своего дома, сердце замерло – под грушей не было никого. Вообще!

Я замедлила шаг, глотая вставший в горле ком, но всё же шла вперёд, как на плаху. «Ну конечно! Недомолвки, избегания, перешёптывания, парикмахерская… Двадцать седьмое августа. Они все на свадьбе! Он всех их пригласил. Всех, кроме меня! Они просто чувствовали себя предателями, поэтому и прятали взгляды…»

Пробираясь сквозь туман застывших в глазах слёз, я подошла к груше, обняла её шершавый ствол. Прижалась к нему лбом, словно к самому родному существу на свете. Когда-то она была для меня и тайным убежищем, и парком развлечений. Наверху, в поредевшей с годами кроне, некогда располагался мой секретный трон, а на ветке, что тянется сейчас прямо над головой – висели мои верёвочные качели… Куда же ещё я могла прийти за утешением, как не в детство? Где ещё можно найти осколочек мечты и, посмотрев сквозь него, увидеть счастье?..

Слёзы высыхали, становилось легче дышать, а где-то в глубине души даже затеплилась надежда. «Мне едва исполнилось восемнадцать, впереди целая жизнь, и, может, в этот самый момент где-то в огромном мире, человек, который предназначен судьбой именно мне, тоже о чём-то задумался. Возможно даже обо мне. Нужно просто дождаться его»

Я провела ладонями по серебристой коре и разомкнула объятия.

– Так вот в чём тайна этого места – у него есть своя дриада.

Я повернулась – медленно, чтобы случайно не спугнуть видение, – но Димка и не думал исчезать. Он сидел за столом – в белой майке и джинсах, и, подперев щёку кулаком, смотрел так серьёзно, словно пытался читать меня между строк.

– И ради того чтобы её увидеть, стоило дождаться полуночи.

Не дыша, я подошла к столу, села напротив. Так хотелось поднять глаза и увидеть, наконец, любимые черты, но где взять смелости? И о чём с ним говорить, если мысли только об одном, но это уже не имеет смысла? Взглянув на свою раскидистую утешительницу, я с трудом уняла волнение и выдала вдруг тайну, которую не знала даже Машка: