— Нечаянно обидел твою подружку?
— Нет.
— Съел твой йогурт?
— Нет.
— Забыл поцеловать утром?
— Нет, — наконец-то подняла взор.
— Ты передумала выходить за меня замуж? — затаил дыхание.
— Нет. — Облегчение.
— Малыш, ты не хочешь помочь мне?
— Нет.
— Пожалуйста! Давай я буду предполагать, а ты говорить тепло или холодно.
Она посмотрела печально исподлобья:
— Ты ведь хочешь, чтобы я стала твоей женой?
— Да, — уверенно и даже страстно ответил он, и черт его дернул спросить: — ты хочешь ребенка?
Ее глаза расширились, он прочитал в них удивление и… предчувствие? Она сглотнула:
— Это да. Но расстроилась я не поэтому. — Вот черт! Не надо было говорить про детей! Ярослав мысленно ударил себя по лбу! Кто за язык тянул?
— Почему же? — вопросительно склонился к ней, как к несмышленышу.
— Почему ты хочешь, чтобы я была твоей женой?
— Почему? — Ярослав растерялся, сердце замерло, и тут же забилось чаще: что она узнала? Кто мог проговориться? Димка? Он осознавал, что тень неизвестного накрывает его, подобно стремительно опускающимся сумеркам. Дальнейший ход событий зависел от того, что произошло и того, что он, Ярослав, сейчас скажет. Дом был тих, по углам затаилась темнота. Только из открытой двери комнаты проникал рассеянный уличный свет. Он отражался в зеркале прихожей и растекался в никуда.
— Да, почему? — настойчиво спрашивала Вика.
— Ну, — он лихорадочно соображал. Почему обычно люди женятся? — Потому что… люблю тебя..?
На бликах её лица отразилось облегчение, смешанное с обидой:
— Так почему же никогда не говоришь мне этого?
Действительно, как это он забыл? Вот идиот! Ярослав смутился, попав в плен оцепенения и какого-то глупого ступора. Все, что он мог, это только возмущенно произнести:
— Я говорил!
Она посмотрела взглядом Мери Поппинс.
— Поверь, я бы не пропустила!
Так вот в чем дело. Мы злимся на отсутствие признания в любви? Он почувствовал облегчение.
— Я люблю тебя, — не моргнув глазом, солгал он. Поцеловал. — Я люблю тебя. — Повторил поцелуй снова. Сжал в объятиях. — Господи, Вика, ты такая красивая, я схожу от тебя с ума. Я таких девушек не встречал, ты безумно вкусная и сладкая, — провел кончиками пальцев по голой коже бедра, — я думаю о тебе постоянно. Мы так мало времени знакомы, но ты словно частичка меня, моя рука, мое сердце, — погладил шею, заправил волосы за ухо, поцеловал. Долго. Мучительно для самого себя. — Я не понимаю, почему ты выбрала меня — разве я достоин? Твоей нежности? Любви? Мне так хорошо с тобой. Я каждый день боюсь, что ты передумаешь выходить за меня. Боюсь, что кто-то другой, молодой, успешный, завладеет твоим сердцем, твоими мыслями. Я люблю тебя. — Почувствовал её руки на своем животе. Поймал ртом воздух. Потянул её на пол и положил на себя. Не торопясь, поцеловал бесконечно медленно, пока желание не превратилось в адскую гиену. Тело налилось кровью, отдаваясь эхом нетерпения. Задрал её футболку, почувствовал под пальцами прохладную кожу, провел по талии, ощущая её непроизвольное сжатие, погладил гладкую, прекрасную спину и жемчужины позвоночника. Поднял вверх лифчик и втянул сосок в рот.
Вика перестала дышать, а потом грудной стон вырвался из её горла. Он чувствовал, как её кожа начинает гореть, вспыхивая под его пальцами. Она наклонила над ним свои губы, похожие на губы древней африканской богини, и глаза, громадные и бездонные, как космос. Он ощущал легкость её тела на себе, мягкое прикосновение пальцев к плечам и испытывал восхитительную властность, когда прижал её к своей груди. Он не мог противостоять прикосновению её жаждущего тела, похожего на неисследованный материк, открывающийся за морским горизонтом. Слабая и зовущая, она обвила руки вокруг его шеи, это вернуло его от сна к реальности. У него не было презервативов. Вот черт! Не здесь. Надо успокоиться.
Ярослав прекратил ласки и попытался отстраниться. Вика не хотела: касалась губами плеч, скользила мягкими подушечками пальцев по груди, тянулась к губам.
— Вик, — позвал Ярослав тихонечко, — Вик.
— Прошу тебя, не уходи, — застонала она, прижимаясь плотнее и не думая останавливаться. Где это видано, чтобы он отказывал женщине?
— Послушай, я очень хочу тебя, пойдем в кровать. Не хочу сделать тебе больно, вдавливая в пол.
— Я буду сверху, — она целовала его шею.
— Нет.
— Нет? — в голосе появилось веселье, а в движениях большая настойчивость.
— Ты еще…, — он поискал слово, — недостаточно взрослая.
Вика замерла. В полутьме он разглядел, как в её глазах сверкнули бесовские звёзды.
— Недостаточно взрослая?
— Угу.
Она поднялась — на лице отражалось возмущение, смешанное с блаженством.
— Хорошо, я это запомню, — сказала она, одергивая одежду.
Ярослав мельком увидел полную грудь. Чёрт его дернул положить резинки в тумбочку? И почему он вынужден быть столь щепетильным?
Глава 8. Подготовка.
Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
«На глади асфальта мне хорошо грассировать!»
В.В. Маяковский
Ярослав был поражен, насколько три слова смогли изменить девушку. Больше не было ужимок, холодности, противоречивых вспышек. Теперь Вика была пронизана счастьем, как мартовское небо пронизано солнцем. Нежность, радостную предсвадебную лихорадочность он видел в поворотах головы, движениях рук, цыганской походке, ласках. И всего-то из-за признания в любви? Женщины и вправду являлись дикарками — придавали огромное значение льстивым фразам, и даже не задумывались об их подоплеке.
Как бы там ни было, стало гораздо легче. «Признайся ты раньше, может быть и до свадьбы дело не дошло?» — иронизировал над собой Ярослав, и тут же отбрасывал неуместную мысль. И без того было над чем подумать. Он стремился приблизиться к задуманному, продираясь сквозь повседневную суету, как первопроходцы Австралии сквозь мангровые леса. Он весь превратился в осторожного охотника, цель которого — получить доверенность. Чёртовы приготовления к свадьбе отнимали так много времени, что основное его намерение постоянно норовило отодвинуться на задний план.
Единственным источником удовольствия в эти дни был секс. В этой области невеста его полностью «устраивала». Было приятно, даже азартно будить её чувственность. Вика не стеснялась своей женской сути: любила его страстно, заводила по телефону, смеялась во время ночных утех, получала наслаждение и не скрывала его, распахивая себя навстречу жадным ласкам. Задыхалась в экстазах и делила их с ним.
Иногда она вела себя как одержимая: задирала юбку по его требованию прямо в коридоре, пока подружки собирались в гостиной, или ночью не давала ему спать до рассвета. На следующее утро они делали это на кухне. В другой раз Вика заманивала его в свою квартиру, и он брал её на стареньком кресле посреди мольбертов и этюдов. Однажды ночью ему пришлось закрыть окно, потому что она поднимала слишком много шума. С каждым разом её чувственность нравилась ему всё больше. Даже когда она не хотела его — была озабочена подготовкой, ушла в учёбу, да мало ли что еще? — он заводился. Её сдержанность в такие секунды и скрытая под кожей страсть действовали на него сильнее, чем откровенное поведение иных женщин. Вспышки раздражительности придавали особую остроту любви, давали ему почувствовать себя завоевателем и обещали, что занявшийся огонь спалит дотла.
Ночью, когда его собственная похоть переливалась через край, он прижимался к её лбу своим и прерывисто вздыхал, пытаясь взять себя в руки. Опасался он не за себя. «Мы с ума сошли», — шептал он. «Угу, — чертовка брала в рот его палец и сосала, не отрывая от него глаз, — если не сумеешь выдержать темп, я пойму», — дразнила она, Ярослав хищно рычал и входил в неё. О, как он любил эти медленные губы, смыкающиеся вокруг него! Её желание, казалось, «раскаляло» не только его половые органы, но и мозг.
Следующим вечером они отклоняли идею ужина в городе и опять занимались любовью. Ярослав обратил внимание, что если день проходил без сексуальных утех, разгорались ссоры из-за пустяков, тем более что он сам был постоянно на взводе. Думал и думал о необходимости стянуть генеральную доверенность, день и ночь строил планы, создавал и отвергал, ждал подходящего момента.
Андрей передал документы, но дело почти не двигалось: Вика даже не открыла, что имела в собственности. Казалось, забыла, а может и вообще не хотела ему говорить. «Официально» Ярослав знал о дедовой квартире в Петровском переулке и о той, в которой Вика жила. Была ещё его квартира, плюс одна на Соколе. Не мог же он сам спросить ее!? «Милая, как насчет награбленного?»