По тону, которым говорил Саша и по его выражению лица, Нина неприятно прочувствовала, что смерть деда, одна лишь из проблем Леши, что есть еще кое-что, чего Нина совершенно не знает.
– Он в общежитской квартире живет. Само по себе не здорово. Я, конечно, как понял, дед был его семьей. У него есть еще мать, но она то ли сбежала, то ли еще чего, я честно сказать не понял. Он как-то расплывчато говорил, то ли от горя, то ли не хотел говорить правду.
И вот так у Нины отпала необходимость задавать вопросы. Получается, она не зря, приняла трагедию незнакомого человека так близко к сердцу. У Леши действительно, без всяких прикрас, очень трудная, тяжелая жизненная ситуация.
– Слушай! А почему они нам дачу свою продали? И кто там у них продажей занимался? – неожиданно спросила Нина, плавая в своих мыслях.
– Нин! – удивился Саша, ведь вопрос был адресован явно не по адресу, – я тогда в начальные классы ходил. Уж это мне в пору у тебя все спрашивать.
– Вот, блин! – бросила Нина.
Она бестолково заозиралась по сторонам – папа спал, а спрашивать маму почему-то не очень хотелось.
Вот бывает так, ты то ли чувствуешь, то ли тебе кажется, что данный человек не сможет дать тебе столь ясный и лаконичный ответ, каковой нужен. Возможно, зная человека, ты представляешь, как он отреагирует на те или иные вещи и находишься в курсе его жизненных взглядов и перед тобой уже заранее вырисовывается картинка, как ты стоишь и выслушиваешь ответ. И сей ответ явно не то, что ты желал услышать или же пусть и то, только сказано это таким образом, такими словами и такой интонацией, что ты предпочел бы остаться без ответа, нежели вот так его услышать. Человек, просто вкладывает в ответ свои эмоции и сам того не замечая, продвигает свою точку зрения. Порою это может абсолютно не нравиться, прямо-таки раздражать. И внутри у слушателя, появится некий дискомфорт, сопровождаемый рассеянностью и желанием поскорее прекратить разговор. И что приходит перво-наперво рассеянность или желание – риторический вопрос. Но начинает нервировать все-таки больше собственная мысль – вот я же знал, что так будет! Чего мне тогда надо было?
Пусть у Нины и были вопросы, на которые можно ответить без всякой лирики и своего мнения. Но она знала, что мама так не сделает ни за что! Без лирики и личного ее мнения не обойдется.
Ждать же, когда проснется папа, не хватило бы терпения. Вопросы возникали из неоткуда большими порциями и требовали незамедлительного разрешения.
Нина вскочила с кресла и, скача, так как тапочка на правой ноге слетала и выкручивалась не самым удобным образом для стопы, устремилась на кухню. Саша встал с дивана и, подойдя к кухне, молча облокотился о дверной косяк.
– Мам, – начала Нина, – а вот когда мы купили дачу, то кто ее продавал? То есть я знаю, что по документом она была на том деде, но разве он ее продавал?
– А тебе это зачем? – удивилась Ирина Сергеевна.
– Мам, я просто интересуюсь.
Нина взяла графин и налила себе воды, после сосисок, что были на ужин, ей всегда хотел пить.
– Ну, вообще-то, насколько я помню, – начала Ирина прибедняться на память, с коей у нее все было в полном порядке, – с документами бегала женщина, вот только не помню, то ли дочка, то ли невестка этого Светлова.
– Если Алексей Синицын, а дед его Светлов, то это его дочь, – мгновенно сообразила Нина.
– Значит дочь Светлова, – равнодушно ответила Ирина Сергеевна.
Конечно, она была еще в некоем нервном состоянии от произошедшего, но в разговоре старалась держать себя отчужденно и использовать как можно меньше эмоций и слов. Эта была своего рода такая защитная реакция организма – меньше чувствуешь и говоришь, а значить побыстрее забудешь все плохое.
Нину же, что она никак не выдавала – даже Саша, внимательно следивший за диалогом ничего не заметил – так тонко и, задевая за нервы, трогали мамины ответы.
– Мам, а почему они ее продали. Там же замечательное место. Летом столько огородников, все чего сажают, ходят рыбу ловить, загорают и все-таки близко от города.
– Нин, тебе совсем заняться нечем стало? – это Ирина Сергеевна сказала к тому, что Нина никогда особо не интересовалась дачей и была в нейтральных с ней отношениях. И ее определенно удивляла Нинина внезапно возникшая заинтересованность.
– Вот я так и знала, прям чувствовала, что ты все по-своему воспримешь, – Нина поставила пустой стакан на стол, – мама, я просто интересуюсь, – повторила Нина, но спокойствия в ее голове поубавилось.
Саша чуть слышно вздохнул. Ему никак не хотелось, чтобы получилась ссора, вернее он не желал быть свидетелем сей завариваемой то ли Ниной, которую вдруг потянуло на расспросы, то ли мамой, которая то ли из-за того, что не хотела лишний раз вспоминать о мертвом деде на даче, то ли из-за того, что ее раздражали Нины детские игры во взрослом возрасте, каши. Но он был взрослым человеком и понимал, что мирный исход, ведь в какие-то доли секунды искра раздора уже успела вспыхнуть, уже был невозможен.
– Я не знаю! Тебя интересует какая-то ерунда. Они продали – мы купили. Всё! Какие еще могут быть вопросы.
– Я поняла. По душам вы с ними не разговаривали и вообще… всё, мам. Я, пожалуй, к себе на квартиру пойду. Спокойно ночи, – и обратилась к Саше, – пока, Сашк. Своим от меня привет. Викульку и Даню поцелуй за меня. Я, может, к вам на выходных загляну.
Нина еще хотела добавить, что соскучилась по племянникам, но присутствие мамы ей не позволило это сделать. Итак, расходились на ночь глядя не в самых радужных настроениях.
– Заходи Нин, – коротко ответил Саша, так же поосторожничав что-либо добавить.
Нина ушла. Саша задержался у родителей еще буквально на полчаса.
– Вот ты ее брат, – в миллионный раз начала Ирина Сергеевна, как только за Ниной захлопнулась входная дверь, – ты мне можешь сказать, когда Нинка перестанет дурака валять. Я же переживаю за нее! А она ведет себя так, будто смеется надо мной. Меня мол, – стала изображать она дочь, – и так всё устраивает. Чего ты от меня хочешь услышать?
Ирина Сергеевна беспомощно опустилась на стул, держа в руках кухонное яркое с большими дольками лимона и апельсина на рисунке полотенце.
– Мам, я все понимаю, что ты мне хочешь сказать. И я сейчас не хочу заступаться за Нинку, – естественно Саша так сказал больше от того, чтобы дальше не заводить маму, – но просто правда, ее всё устраивает в жизни. Нечего к ней приставать.
– Может мы ее в детстве разбаловали? Или что-то ей не додали? – и вдруг более воинственно, – А я говорила отцу, что построже надо быть, чуточку, но построже. А он же всегда за нее заступался, да и сейчас… Нина сама все знает, у Нины то, у Нины сё… А я может быть внуков понянчить хочу!
Саша, чуть было не поперхнулся слюной, от такого заявления и,прокашлявшись с явным непониманием к чему и почему вдруг склонился разговор, уставился на мать.
– А Вика с Даней? Мам, ты чё? – не дождавшись ответа на свой немой вопрос, заговорил Саша.
– Сашка, не обижайся! – вся в растрепанных чувствах и недовольстве, но ни на самого Сашу, а на его несообразительность, отвечала Ирина, – Я имею в виду, что мне хочется повозиться с Ниниными детьми. Да и честно признаться, ты не так часто, как мне бы хотелось привозишь к нам Вику с Даней. Могли бы на денек, другой и оставить их у нас.
– Мам! Ты что, обижаешься что ли? – несколько удивился Саша, – да брось ты! Ты же знаешь, что нам еще нужно и к другим бабушке и дедушке успеть. Нельзя же кого-то обделять вниманием.
– Да понимаю я все, – махнула рукой Ирина Сергеевна.
– Ладно, мам. Я поехал. А ты иди, пораньше спать ляг. Отдохни. Ты чего-то слишком перевозбудилась. Да и мне уже ехать пора. Мои уж, наверное, меня потеряли.
Саша поехал домой, Ирина Сергеевна, помаялась, наворачивая круги по дому, и решила-таки лечь спать. Навалившаяся на нее чувствительность, поначалу ей же самой незамеченная, начала понемногу ее злить. И хотелось думать, что в таком ее настроении виновата Нина. Но у Ирины этогоне получалось. И недовольство уже всем на свете было не остановить.
Нина же у себя в спальне открыла коробку конфет и включила телевизор. Ей повезло, что она была стройной и не полнела от съеденной на ночь булочки. Иначе бы самоедства и различных диет по сему поводу было бы не избежать.
***
Леша, медленно и устало подымаясь по ступенькам, пытался сообразить, что ему делать дальше. Вместе с тем, что было бесконечно тяжело, приходило осознание, что предстоящие впереди процедуры, в связи со смертью деда, ему придется взять полностью на себя. Максимум, кто сможет ему оказать помощь – это Маргарита Аркадьевна.