– Марта Андреевна!.. – в раз отпустив все тягостные думы, что мешали с облегчением сделать выдох, обрадовалась Нина.
– Ниночка!.. Привет! Ты бы меня заранее предупредила. А то что же хорошего?.. Стоишь под дверью и ждешь.
– Марта Андреевна, Вы ведь всех напугали! Мне Дима звонил. Срочно просил дойти до Вас, он никак не может дозвониться.
Марта Андреевна соображала. Все ее напряжение, вызванное логическим выстраиванием мысли, было отражено на ее посерьезневшем лице и сконцентрированных на одной невидимой точке взгляде. Взгляд был сосредоточен, но глаза хаотично прыгали туда-сюда, пытаясь успеть за точкой.
– Наверное, я все-таки телефон дома оставила, – для отчетности, с полной уверенностью, что оно так и есть, Марта Андреевна поверхностно прошвырнулась в сумке, – я к сестре, к двоюродной сестре ходила. Ушла вчера вечером и вот только иду.
– Марта Андреевна, позвоните обязательно Диме, он очень волнуется, а я побежала.
– Нина, ты… Я бы с удовольствием пригласила тебя на чай, но ты торопишься.
Нина хоть и спешила, но пропитанные практически умоляющим желанием слова, заглянуть к ней в гости, не могла не прочувствовать.
– Марта Андреевна, после работы… Я к Вам сегодня после работы ненадолго загляну.
– Ниночка буду ждать… – просияла Марта Андреевна.
– Не забудьте позвонить Диме, – убегая, прокричала Нина.
– Обязательно!
Двигаясь в заданном самой себе быстром темпе, но без хаотичной спешки Нина,тем не менее, чуть было не столкнулась у подъезда с девочкой лет четырнадцати. Та была без головного убора с копной густых светло русых волос, что наскоро были заделаны в косу. В руках девочка несла объемную картину, то ли вышитую крестиком, то ли еще чем. Сердитый серый кот, что был на ней вышит, оказался, на удивление, чем-то схож с девочкой. Та при своей внешней совсем юной красоте, отличалось излишне озабоченным, мрачноватым выражением лица. Неужели она умеет улыбаться?..
Направляясь на работу, Нина только подметила вот что: «Какой шикарный объем!.. Шикарные волосы! Если бы у меня были такие, я может быть тоже даже сейчас ходила с косой.»
А Марта Андреевна, не удосужившись отругать себя за забывчивость, позвонила Диме и присела на кресло отдохнуть. Она была крайне довольна, что к ней придет Нина. Марта Андреевна сразу, еще тогда на набережной, прониклась к ней симпатией. Истинное удовольствие ей приносило Нинино общество. И то ли это было от того, что Нина сама того не ведая обладала прирожденным обаянием, то ли от того, что Марта Андреевна неведомым, но точно существующим чутьем сразу углядела для себя в Нине родную душу.
Марта Андреевна посмотрела на фиалку, на ее бутоны, которые кисточками усыпали цветок. Многие бутоны вот-вот готовы были раскрыться и сверкали, словно обсыпанные серебряной крошкой на заглянувшем в квартиру весеннем солнце. Марта Андреевна улыбнулась, с улыбкой же подметив, что тумбочка, на которой стоит и фиалка, и телевизор запылилась. Впрочем, ровный тонкий слой пыли каким-то странным образом хорошо гармонировал с розовыми бутонами. Марта Андреевна чуть прикрыла глаза и, не заметив сама, как задремала.
Жизнь Марты Андреевны была ровной и совершенно ничем не примечательной. Таких даже скучноватых биографий, на удивление намного, в разы меньше, чем полных различными переменами, передвижениями, изменениями, взлетами и падениями.
Марта Андреевна никогда не была замужем, работала всю жизнь в школе. Как только устроилась после учебы на работу в свою родную школу, в которой училась, так и проработала в ней, пока совсем не ушла на пенсию, несколько раз ездила отдыхать на русский юг. Она любила своего племянника Диму, уделяла ему очень много внимания и времени. Он был ей как сын. Его мама, жена Мартиного брата – Маша – от случая к случаю ревновала Диму. Ей, как матери, было крайне обидно, что пирожки, испеченные тетей Мартой, Дима ел с большим аппетитом и всегда радовался им так, как дети радуются новогоднему подарку. А ее пирожки, которые не уступали по вкусовым качествам Мартиным, Дима хоть и ел с аппетитом, но никаких сильных эмоций при этом не показывал. И Димина мама всегда – это был их извечный, постоянно один и тот же, почти слово в слово, повторяющейся разговор – с обидой вопрошала у Марты, как та делает свои пироги, почему Дима больше любит пироги, которые испекла тетя, а не мама, и что она – Марта – делает с ее сыном, что он равнодушно относиться к стараниям матери. Марта, поскольку была от рождения добрым человеком (но строгим учителем), всегда успокаивала Машу, говоря ей вот такие слова:
– Ты его мама. Сейчас он маленький и его тянет больше ко мне. Но это неважно. Он тебя очень сильно любит. Вот тут жаловался мне, что мама пришла с работы, очень уставшая. И ему было тебя очень жалко. Он хотел даже сходить и купить тебе твое любимое мороженное, но копилка оказалась пустой. Мы же с ним совсем недавно ходили в магазин и он, на свои скопленные деньги, купил себе машинку. Он был очень расстроен. Мне кажется, он даже всплакнуть тогда умудрился. Ты его мама, а я тетя.
– Любимая тетя, – поправляла ее несколько успокоенная Маша.
– Хороший он у нас мальчик, – как бы подводя итог, говорила Марта.
Было ли Марте Андреевне грустно, что Дима приходился ей племянником, а не сыном, сказать было сложно. Сложно, потому что сама Марта Андреевна не могла точно ответить на этот вопрос. Диму она очень любила, для нее он был родным человеком. А уж тетя она ему была или мама… Хотя иногда, очень редко, все же то ли чувство обиженности, ревности, то ли некоторой неполноценности, что она Диме все-таки не мама, посещали ее. В такие часы Марта Андреевна становилась более молчаливой, задумчивой, несколько оторванной от мира сего и грустноватой. Никто ни на работе, ни дома, если она была не одна или находилась в гостях, не понимал, что становилось причиной ее приунывшего состояния. Но повседневные дела и, конечно же, любимая работа быстро выводили Марту Андреевну из потерянного состояния, и она становилась прежней.
Причина же, по которой Марта Андреевна жила всю жизнь одна была следующая: тот человек, с которым она была готова создать свою семью, долгое время пребывал в нерешительности. Он ходил на свидания к Марте, но не обделял вниманием и девушку, что жила через дом от него. С той девушкой он учился в школе, потом несколько лет молодые люди не видели друг друга (он был в армии, а она училась в другом городе), а потом, вновь повстречавшись, с холодком отнеслись друг к другу. С холодком же и просили друг у друга все чаще и чаще помощи в основном в выдуманных и ненужным ни ей ни ему делах.
Марта всё это знала и даже видела, потому как в доме, где жила одноклассница ее молодого человека, была квартира ее тетушки Клавдии, к которой она регулярно захаживала в гости. Тетушка была любопытной и вездесущей старушкой и непременно обращала внимание племянницы на сие пристраннейшее явления.
– Марточка, это просто ненормально, когда в кино он приглашает тебя, а лампочку вкручивать бежит к Люсеньке. Что-то там не так! Не может быть так! Не верю я в такие частые перегорания лампочек и, тем более, что Люсенька до сих пор еще живет с родителями. Там какая-то несусветица происходит, – и после секундной паузы, – бросай ты его, Марточка.
Тетушка Клавдия, кроме упомянутых выше качеств, была прагматичной и деловой старушкой. Она могла поверить в некоторую случайность, если та происходила раз, ну или с большой натяжкой два раза. Все остальное – те же самые постоянные Люсенькины просьбы о помощи, адресованные всегда конкретному человеку – проходило по разряду запланированных закономерностей. Только обрисовывала тетушка Клава такие ситуации по-простому, с народно-творческих акцентом – просто так даже мухи не летают, а здесь дела похлеще затеваются.
Марта и сама мало-помалу начала сомневаться и пропитываться недоверием к молодому человеку и однажды прямо сказала ему, что ее в нем не устраивает.
Какое-то время после того разговора он молчал, потом появился и сделал неуверенное, неуверенность так и сквозила из него, предложение Марте. Марта оказалась в замешательстве, а когда пришла к тетушке и увидела из окна ее квартиры, как ее нерешительный жених тащит какую громоздкую коробку, а сзади его плетется чем-то недовольная Люсенька, то тут же приняла для себя окончательное решение.
Но он долго еще всплывал у нее в памяти и давал лишний повод погрустить. Марта слышала, что он вскоре женился на Люсеньке, а потом, спустя несколько лет развелся с ней.