– В общем я хочу попробовать, – заключил Леша и стал невольно ожидать, что по сему его решению скажет Нина.
– Здорово! Это даже интереснее того, что я хотела предложить.
– Ты что-то хотела предложить? – чуть наивно это было произнесено.
– У меня есть знакомая, она работает в издательстве и ей нужен переводчик. Книги там, статьи разные переводить. Я ей сказала про твое образование, про твое самоизучение английского. Она сказала, что нужно посмотреть. Ну, наглядно убедиться, что ты на самом деле умеешь.
– И она не шутит?.. – пришла очередь Леши удивляться, – то есть ты сейчас не шутишь?
На мгновение, которое быстро же улетучилось, Леша подумал, что это от жары он сейчас что-то не то расслышал, как-то все искаженно понял. Но осознание реалистичности разговора быстро вернулось к нему и придало немного бодрости. А от легкого волнения, Леше показалось, что из окна на него подуло тонкой струйкой прохлады.
– Нет, Леш. Никто не шутит.
Нина несколько дней не решалась предложить Леше сей вариант смены работы. Она была достаточно наслышана от своих замужних подруг, как их мужья нервно, а которые даже с чувством оскорбления своего «я» воспринимали предложения или советы сменить род своей деятельности. И Нина несколько дней смотрела на Лешу и все думала, думала…
К действиям ее подтолкнул тот факт, что она ясно видела Лешино недовольство своей работой и спокойный, не склонный из мухи делать слона, его характер, что мог сглаживать острые углы, а порою и делать обстановку вокруг менее напряженной. Но Леша, стоит отметить, старался как можно реже упоминать в разговорах о работе и, Нине казалось, что Леша как бы специально по-тихому, но невольно же делая на том акцент, уводил темы диалогов в иное, более комфортное для себя русло.
– Насте действительно нужен хороший переводчик. Если ты Дойля в оригинале читаешь, то и переводить современные романы сможешь.
– Ты так уверенно говоришь!.. – и Леша призадумался, – ну да. Я свободно читаю на английском. Нин, тогда адрес скажи, куда мне съездить. Я бы сам поговорил… Как ты говоришь ее зовут?
– Анастасия Аркадьевна Пальковская. Не знаю, как там точно ее должность называется. Проще сказать, она заведует отделом переводов. Человек она деловой, ценящий свое время, но я бы сказала адекватный, – Нина села на кровати, а потом добавила, – в общем, сам увидишь.
Нина была довольна и собой, и Лешей, и даже не в меру жаркой, душной погодой. Она встала и подошла к распахнутому окну,стараясь обвести глазами как можно больше всего – соседние дома, тополя и березы, чьи верхушки были не так уж и далеки с высоты четвертого этажа, воробьев, облепившись старый чахлый куст сирени (в связи с жаркой погодой, птицы перешли на ночной образ жизни). Во дворе оказалось довольно много людей – не только молодежь, но все кому только не было лень стояли на улице, слышались разговоры, кто-то хором засмеялся, очевидной какой-нибудь истории или удачной шутке. Томное весь день, проглядывающее сквозь вялую от жары зелень деревьев небо, будто бы приподнялось и прояснело.Нина, словно что-то ища взглядом, но что-то совсем неважное и ненужное, вслух, задумчиво и негромко произнесла:
– Не помню, где слышала или кто-то говорил, сегодня в ночь обещали резкое похолодание.
И еще немного посмотрев в окно, обратилась лицом к Леше, к комнате.Но тут же повернулась боком и наклонилась к шикарной герани, на которую же то и дело сегодня смотрела, а как подошла к окну так и обделила вниманием. Потеребив нежно-шерстяной листочек герани, с наслаждением вдохнула ее терпкий запах. До встречи с Лешей, Нина только краешком уха и, когда-то давно, слышала об этом цветке. Ее восприятию была более знакома и ближе пальма. Но полумифическая герань пришлась ей по душе. Нина быстро нашла с ней общий язык. Очень милым показался ей цветок, который уже не один век растет и благоухает в домах и крастирах.
– Ну если после тридцати трех градусов будет только двадцать три, нам это уже покажется значительным похолоданием, – сказал Леша.
– Да. Зато можно будет немного отдохнуть от жары, а потом опять загорать, – и в каком-то эйфорическом предвкушении от того, что может вскоре произойти и это можно будет пронаблюдать и прочувствовать на себе, Нина вздохнула.
– Я бы предпочел пока просто освежиться.
– А давай завтра кабачков потушим. С помидорным салатом будет самое то.
– Давай. Замечательный обед в жару, – сказал Леша, – но я надеюсь похолодание все-таки придет.
Ему уже порядком успела надоесть жара, которую он особо-то и не любил. Невольно хотелось, чтобы прогноз синоптиков сбылся и, пришло уже какое-никакое, а похолодание. Хотелось ощутить себя просто комфортно, чтобы было не жарко, но и не холодно.
– Леш, – возвращаясь на постель, спросила Нина, – а вот у тебя в соседях девочка интересная жила. Я тогда, помню, к тебе в первый раз пришла, а она на меня прямо с порога налетела. Мне этот момент так запомнился! Какие-то яркие, по-моему, рыжие, если не желтые волосы. Какой-то совершенно дикий макияж!.. И сама вся какая-то злая… Она так и живет здесь?
Нина явно была настроена на получение подробного ответа, который же каким-то образом окажется, она почему так думала и была в том уверена, интересным и даже важным для нее.
– А!.. Рита. Она уже полгода, как уехала.
– Куда? – удивилась Нина, будто у нее на то были какие-либо основания.
– Я не помню, говорил тебе или нет. Она же приезжая. Два года отучилась с горем пополам, а потом в историю попала. И тетка, она же тут у тетки жила, отправила ее домой. А тебе чего так вдруг интересно стало? Ты ж ее толком и не видела даже, – Леша с интересом посмотрел на Нину. Ему было интересно, от того, что ей интересно и несколько все же непонятно.
– Ну!.. Одного раза хватило. Вот как-то она запечатлелась сразу в голове, как фотография. Какая-то она запоминающаяся и еще злая что ли, это как ее, Рита. Маленькая, но злая, – и сменив голос, более серьезно и как бы немного вкрадчиво, – а что за история?
И приготовившись слушать, зашвырялась и улеглась поудобнее.
– Слышал, как-то так там дело вышло…
Как-то так и вышло, и было. После чего, как уже рассказал Леша Нине, Настя выдворила свою племянницу, как она выразилась: обратно в глушь, где всякой ерунды в голову меньше лезть будет. Но говоря так, Настя даже не задумывалась о смысле произнесенных слов. Ей и в голову не могло прийти, что говорит она полную нелепицу. Для Насти было самым важным высказаться, и чтобы ее собеседница – некая подруга с работы – сочувственно повздыхала, помотала головой изсторону в сторону с видом искреннего удивления и понимания Настиной истории, и слушала, внимая каждому ее слову. А племянницу свою, если говорит честно, она любила самую малость. И эта малость заключалась лишь в том, что в самом раннем Ритином детстве Насте приходилось частенько заниматься с девочкой. Вот эта самая крохотная давняя привязанность и была тем, что как-то поддерживало Настин интерес к Ритиной жизни. Но всех этих чувств хватало лишь на то, чтобы изредка справляться по телефону в целом о делахдевочки, через ее мать, и всё. А тот момент, что Рита полтора года прожила у Насти на квартире, по сути, никак не повлиял ни на Настю, ни на Риту, ни на их взаимоотношения, и, в общем-то, не приблизил, но и не отдалил, в чем не было ничего удивительного, двух не чужих друг другу людей. Ну, пожила Рита у тетки и, что с того? Живя в одной комнате, они редко видели друг друга. Будто специально выбирали время, чтобы не пересекаться друг с другом.
А Настя, когда в ее жизни становилось слишком много Риты, то есть, когда та начинала чуть чаще, чем обычно попадаться тетке на глаза, или в разговорах с кем-нибудь приходилось долго говорить о девочке, или, что самое ужасное в собственных мыслях Рита насаждала ее, Настя начинала раздражаться и нервничать. И это приводило ее по неясным причинам в состояние морально тяжелой усталости. Будто весь негатив и вся несуразность Ритиного существования имели способность перебираться от человека к человеку, были заразными. И Настя невольно боялась заразиться. Это было для нее примерно также губительно, как для мнительного человека оказаться в одной комнате с больным простудой человеком. Каждая минута, проведенная вместе с заболевшим, всё больше заставляла думать, что ты уже и сам болен.
А Рита с ужасным нежеланием, рыданиями и мольбами не высылать ее, дать последний шанс, пожалеть, в конце-то концов, покинула город. Она искренне верила, что теперь, по возвращении домой, ее жизнь закончилась. Правда, у нее в голове некоторое, но совсем недолгое время вертелась таковая мысль: когда закончу учиться, то сама уеду в город! И никто, никто мне не сможет этого запретить!