Яна Мелевич - Как не потерять карьеру

Вот поэтому Паша страдал. А Кира, как назло, нисколько не упрощала ему жизнь, видимо специально издеваясь над ним. Зачем он вообще купил продукты? Надо было ограничиться яблоками.

При мысли о последнем Кенар скривился, вспоминая чуть кисловатый вкус сочных фруктов. Это первые четыре пошли хорошо, а вот остальные десять не особо. К тому же они никак не утоляли голод, а только разжигали его. Можно было бы заказать пиццу, но и ее сейчас Паша не хотел Он хотел борща. Как самый настоящий русский мужик. И именно этот самый борщ выгнал его из комнаты в направлении «куда-нибудь, где можно поесть», когда он застал Киру, говорящую с кем-то по телефону.

— Правда?

Кенар двинулся к ботинкам, стараясь не обращать внимания на ароматы с кухни и мелодичный голос Леоновой. Натянув первый ботинок, он ощутил, как его рецепторы забили тревогу, а рот наполнился слюной, стоило Кире распахнуть кухонное окно, откуда потянуло слабым дуновением ветра с соответствующими запахами свежеприготовленного борща. Наверняка ведь с бараниной. Или говядиной.

Желудок грустно заурчал, а решимости никак не вступать в мирные переговоры стали меньше.

— Я не такой. Мужик же, а не тряпка. Это всего лишь какой-то жалкий суп, — пробормотал себе тихо Кенар, с трудом заставляя себя двигаться и натянуть второй ботинок, хватая на ходу пальто, в очередной раз, позабыв про шапку. Из квартиры выскочил с такой скоростью, словно бы за ним демоны гнались. Впрочем, отчасти именно все так и было.

Уже где-то на середине лестничного пролета пришло осознание, что он конченный идиот. Как минимум, потому что ведет он себя, как обиженная пятилетка. Или семилетка, не так уж важно. Но и пойти и признать это тоже не мог. Обида штука сложная. Даже спустя полтора месяца, после произошедшего, Кенар не мог себя заставить простит ее. Частично понимал — Кира чего-то испугалась. Возможно их отношений. Но не мог. Может это уязвленное самолюбие, а может чистое упрямство, однако сесть за стол мирных переговоров Паша пока не был готов никак.

И именно на такой случай существовало всегда одно верное решение.

— Добрый вечер. Вас приветствует консультант Орифлейм. Не хотите ли поговорить о Боге?

— Тасманов, че придуриваешься?! — рявкнул в трубку Паша, продолжая спускаться по ступенькам, слушая мерзкое хихиканье на том конце проводе. Он осторожно перепрыгнул какую-то лужу на полу, издающую не самый приятный запах и скривился, спускаясь ниже.

— Чего тебе, альпинист мой ненаглядный? Хочешь вновь пойти покорять вершины? — ехидно поинтересовался Ярик, а где-то там позади какая-то взвизгливая певичка пела: «О Боже, какой мужчина». Судя по всему, Тасманов уже отдыхал где-то в недрах города, а женский хохот в трубке, который Паша по ошибке принял за ржание лошадей в столе, ясно указывал, что пинать баклуши он пошел не в детский центр. Хотя там ему самое место.

— Если что, я уже занят на этот вечер и может даже утро, — уточнил Ярослав, пока Паша прикидывал, стоит ли ему туда ехать.

— Вот и меня займи, — буркнул Кенар, а в трубке примолкли, а потом произнесли уточняющее:

— Из дома валишь?

Паша честно хотел отмазаться, сказав, что всего лишь хочет отдохнуть, но это было бы полуправдой. В последнее время он действительно уставал, но отдыхать хотел не в таком ключе. И явно не в компании очередного курятника, который на нем повиснет.

— Жрать хочу, а еще выпить, — наконец ответил Паша, выходя на морозный воздух. Вечером в марте все же было прохладно, особенно без шапки, а ветер еще и трепал его волосы и неприятно морозил уши.

— Тогда, Колобок, кати в бар «Торнадо» на Ворфоломеевской, — важно потянул Ярик, а затем насмешливо добавил: — И бубенчики свои чахлые захвати. У меня тут три любительницы музыки в мужском исполнении.

— Дебил, — только и брякнул Павел, отключаясь, слыша, как заржал в трубку его друг.

Бар «Торнадо» находился в самом сердце их большого и прогрессивного города России, как раз для любителей веселой ночной жизни. Его любили посещать не только местные жители, но и гости города. Находящийся в здании Царской Конюшни, внутри стоял великолепный рояль с вековой историей, современный интерьер разбавляли ретродетали, меню представляло блюда японской, итальянской и европейской кухонь, а большой выбор напитков не оставлял никого равнодушными. Здесь часто проводили различные кинопоказы, концерты, выставки и тематические вечеринки, а обстановка вокруг располагала к интересным знакомствам и новому общению. Интерьер бара состоял из открытой кирпичной кладки, разношерстной мебели и различных любопытных мелочей: меню на грифельных досках, полманекена у барной стойки, вырезанный из ретро-комода диджейский пульт. И именно сейчас какой-то умник за ней решил, прогнал весь репертуар «Русского радио» начиная с лохматых двухтысячных, заканчивая различными новомодными Нимфеточками, Креветочками, Гречками и прочими певицами да певцами ртом.

— Как будто на вписку местной школьной дискотеки попал с изрядно поношенными бывшими одноклассниками, — буркнул Кенар, кивая охраннику, и пробежался взглядом по бару, ища Тасманова, но знакомой светловолосой головы не наблюдалось. Разношерстного вида личности забили места у стойки, неспешно потягивая коктейли, а мимо проносились официанты, таская туда обратно кальян, выпивку и тарелки с едой или огрызками. Где-то из колонок Крид заливался песенкой про невесту.

— Ты смотри, кто решил навестить мою обитель. Птенчик, ты ли это? — тяжелая рука с многочисленными татуировками, будто бы ее обладатель из зоны не вылезал, упала на плечи Павла, крепко прижимая его к твердому телу, обдавая запахом кальяна и сигарет.

Василий Лихачев.

Паша резко повернулся, глядя в улыбающееся лицо хозяина заведения, чьи синие глаза сверкали каким-то нездоровым интересом. Впрочем, ничего удивительно, это же Лихачев, чьи татуировки может и не такие уж показушные.

— Семейная жизнь надоела, вновь вернулся к старой вольной жизни? — скривился Паша, с намеком покосившись на обручальное кольцо на пальце Лихачева.

— Обижаешь, Лилька в моем кабинете, — усмехнулся брюнет, хлопая Павла по плечу и отходя на шаг, — Тасманчика ищешь? Так он вон, в вашем любимом уголке, местный курятник окучивает, — кивком подбородка указал на сторону, где находился приблизительно Ярик. Паша обернулся и вздохнул, приметив в толпе хихикающих дурочек, одетых в платья разной степени пошлости в количестве пяти штук.

— Гарем по нему плачет, — пробурчал Паша, поворачиваясь вновь к старому знакомому, разглядывая Василия.

На заре яркой юности, когда паша еще не был знаком с Кирой, а тусовался в сомнительных компаниях, по которым его таскал Тасманов они и познакомились с Лихачевым. Тот уже тогда в свои 23 года являлся счастливым обладателем клуба, который после превратил в этот бар. На тот момент заведение называлось «Аркана», он считался элитным стриптиз-клубом и вечно был забит до отказа личностями криминальной наружности, промышляли «клофелиньщики» и прочие любители снять девочку без ее согласия. Ходили слухи даже о наркоте в напитках, которую продавали через кассу. И откровенно говоря, Пашу такое общение не радовало, потому что Василий, как и его папаша, были из ряда не самых честных бизнесменов.

Ровно до момента, пока порог заведения в поиске работы не переступила его будущая жена. Иногда и самые отпетые подонки могут влюбляться, правда, почему-то в девушек, которым еще нет восемнадцати.

— Птенчик, ты чего вялый какой-то, раньше до утра мог прыгать с девки на девку и бухать, как Дьявол, — потянул Василий, по привычке хлопнув себя по карманам черных брюк, но видимо о чем-то вспомнив, остановился.

— Сигаретку? — вежливо поинтересовался Паша, на что Вася мотнул головой и несколько черных прядей упали на лоб.

— Нахер, я Лильке обещал завязать, — как-то тяжело вздохнул и посмотрел в потолок, а затем вновь на Павла, — не женись, Канарейкин, женщина в браке имеет привычку садиться на шею.

— Ты уже пять лет завязываешь, — фыркнул Паша лениво, — а бабу свою, ты, помнится, лично в Загс тащил, стоило ей 18 стукнуть. По статье тебя надо, похабник, — мурлыкнул он, похлопывая насупившегося Васю по плечу, обтянутого синей рубашкой.

— Ей было почти восемнадцать!

— Почти не считается, — хихикнул Кенар, слыша взрыв смеха с той стороны, где свил временное гнездо Тасманов, — пойду я, прерву его идиллию. А то че он сидит, радуется жизни, — потянул, будто сам себе, на что Вася запрокинул голову и расхохотался.