– Стефани, нет…
Она гладила ладонями его грудь, плечи, спину.
– Неужели ты не понимаешь? Я не могу жить без тебя. И пойду на все, чтобы…
– Тише, успокойся.
– Ты не должен жертвовать собой ради меня. Я не позволю тебе разбить мое сердце, заставить жить без тебя.
Ее губы коснулись рта Хэтерфилда. Пальцы нашли пояс на брюках, и он накрыл их своими ладонями.
– Нет, – сказал герцог. – Не здесь, мы не можем…
– Хэтерфилд. Джеймс. Джейми. Мой дорогой, мой любимый. – Она шептала эти слова, не отрываясь от его губ. – Ты мне нужен. Позволь мне поласкать тебя. Хотя бы один раз. Пожалуйста.
– Там охранник. – Но Хэтерфилд чувствовал, как от ее прикосновений и нежного голоса, зовущего по имени, его решимость быстро таяла. Желание, которое копилось в нем все эти месяцы, не находило выхода и жгло его изнутри, уже стало привычным фоном существования в тюрьме. И теперь оно властно заговорило.
– Он ведь никогда нам раньше не мешал, да? – Стефани расстегнула первую пуговицу, потом вторую. Его возбуждение было явным. Он сдерживался с той минуты, как увидел любимую на пороге камеры.
– Стефани…
Она взглянула на него. Ее глаза стали огромными.
– Ты разрешишь мне, да? Ведь ты мне доверяешь? Позволишь поласкать тебя?
Хэтерфилд положил руки ей на макушку, провел пальцами по коротким шелковистым волосам, коснулся изящных ушек. И… ничего не сказал. Сердце замерло у него в груди, полное желания, страха и предчувствия небывалого удовольствия. Боже, как он хотел Стефани! Это чувство было таким огромным и постоянным, что уже стало частью его существа.
Она расстегнула брюки, развела материю в стороны и коснулась его возбужденного орудия.
Стефани медленно, с облегчением перевела дух.
Это было прекрасно и правильно. Все, чем они занимались вместе, казалось ему таким.
– Ты совершенен, – прошептала Стефани. Она провела пальцами вдоль мужского естества, с начала и до самого кончика. А потом нагнула голову и взяла его в рот.
Влажный жар ее губ и языка окружили самую чувствительную часть тела Хэтерфилда. Это произошло так неожиданно и подарило ему такое острое наслаждение, что он чуть не выстрелил ей в рот своим семенем. Его грудь и плечи дернулись, а пальцы еще глубже зарылись в волосы Стефани.
Она не стала спрашивать, нравится ли ему это или нет и как ей лучше ласкать его. И Хэтерфилд был ей благодарен. Разве он мог сказать, что мечтал о таком сотни раз, лежа на своей тюремной кровати, бесстыдно возбужденный, и темнота была его единственной подругой? Разве он мог произнести вслух эти грубые слова – «да, ласкай мой член, чтобы я поскорей достиг пика? Ласкай его своим языком и горячим ртом и пальцами, пока я не растворюсь в тебе»?
Стефани двигалась не очень ритмично, не особо умело. Конечно, она никогда не делала такого раньше. Но это была Стефани, ее рот, твердый, влажный и нежный, и не прошло и минуты, как возбуждение стало невыносимым. Все в паху напряглось, и Хэтерфилд попытался отпрянуть, но Стефани недовольно фыркнула, как кошка, у которой пытаются отнять миску со сливками. Один этот звук лишил его последних сил. Он отпустил свою страсть и мощно излился ей в рот, схватившись за плечи любимой, чувствуя, как в этот момент у него на глазах выступили слезы.
Когда Стефани прибыла на Кэдоган-сквер, ужин закончился. Сэр Джон один сидел в столовой, вертел в пальцах бокал с бренди и смотрел на огонь.
Он поднял голову и увидел ее.
– Заходите, мистер Томас. Вы, наверное, только что из Олд-Бейли?
– Да, сэр.
Она с неохотой вошла в столовую, в воздухе которой витали дым сигары и печаль. Лицо сэра Джона обволакивали серые кольца, его глаза покраснели. Он сидел, опустив плечи. Зажженная сигара лежала в пепельнице рядом с локтем.
– Как маркиз, держится? Вам удалось хоть немного подбодрить его?
Стефани поднесла кулак ко рту и кашлянула.
– Может быть. Я хотел еще раз просмотреть материалы дела, изучить все улики. Вдруг мы все-таки пропустили что-то важное?
– Я делал это тысячу раз. – Он покачал головой. – Допросы свидетелей, материальные улики… Эх, жаль, что никто ничего не видел. В этом вся трудность. Нет ни одной твердой улики, ни намека на нее, указывающей на то, что Хэтерфилд убил мачеху. В чертовом доме была толпа народа. И Ферчеч твердо заявил на суде, что, сделай это сам маркиз, кто-то из гостей наверняка заметил бы что-нибудь необычное. Однако присяжные признали его виновным. По-видимому, жаждали крови. Хотели, чтобы такое жестокое убийство не осталось безнаказанным. А может, боялись показать толпе, что какой-то безум-ный садист до сих пор разгуливает на свободе. – Сэр Джон вздохнул и добавил: – Бедный Хэтерфилд.
– Я верю, что надежда еще есть. Ведь кто-то убил герцогиню. Надо только найти улики.
– Через столько месяцев? Отыскать что-то новое?
Стефани переступила с ноги на ногу. Ей очень хотелось пойти наверх, взяв все бумаги и книги, чтобы найти хоть что-нибудь, какую-нибудь лазейку в законе или пропущенное слово в показаниях свидетелей, которое может изменить вердикт. Она желала действовать. Делать то, что хоть на секунду отвлечет ее от боли в сердце, от воспоминаний о сегодняшнем вечере, проведенном в камере с Хэтерфилдом, и от мыслей о том, что такое может больше не повториться.
Поскольку если не случится чуда, то завтра, в полдень, ей придется разыграть свою последнюю отчаянную карту.
– Где леди Шарлотта? – спросила Стефани.
– Вышла с горничной, не знаю куда. Мне на это наплевать. – Он взял сигару и затянулся. – Как бы я хотел избавиться от нее!
– Она сказала суду то, что знала.
– Мерзкая гадина. Несчастный Хэтерфилд. Я послал письма королю, премьер-министру, умоляя о помиловании. Не знаю, будет ли от них какой-то толк. – Сэр Джон принялся тушить сигару, но потом передумал. Когда он поднес ее конец к губам, его руки дрожали. – Знаете что, Томас? Я больше вообще не хочу видеть зал суда.
Оказавшись в своей комнате, Стефани сорвала воротничок и усы, скинула пиджак. Она расстегнула жилет и с облегчением перевела дух. Ее живот все эти месяцы оставался сравнительно плоским, но две недели назад он вдруг начал расти, и с каждым днем – все быстрее, наливаясь жизнью и движением. Скоро его уже нельзя будет спрятать, и что ей тогда делать?
Она должна спасти Хэтерфилда. Несмотря ни на что.
Стефани повернулась к комоду, чтобы взять халат, и краем глаза увидела на столе белый квадрат конверта.
«Мистеру Стефану Томасу, Кэдоган-сквер, Лондон», – было написано на нем. Но ее сердце замерло не от этого: она узнала знакомый твердый почерк. Рука мисс Динглби.
Через полчаса после ухода Стефани охранник объявил о новом посетителе. Хэтерфилд встал и одернул одежду.
– Мистер Райт, – сказал он, – добро пожаловать. Я бы предложил вам бокал шерри, но… – И он извиняющимся жестом указал на каменные стены вокруг.
– Учитывая обстоятельства, в шерри нет необходимости. – Натаниель Райт снял шляпу и положил ее на стол. – Система подкупа, я вижу, у вас хорошо отлажена. Охранники тут же потребовали дать им на лапу.
– Они хорошие парни, поверьте, – пожал плечами Хэтерфилд. – Берут много, но оно того стоит.
– Согласен. Что я могу сделать для вас, дружище? – Райт говорил таким тоном, словно они повстречали друг друга в стенах библиотеки клуба. В его голосе не было и намека на неловкое сочувствие; темный взгляд оставался таким же острым, как всегда.
– Вам известен сегодняшний вердикт?
– Да. Не повезло. Прошу прощения, если мои скупые показания подтолкнули присяжных к этому. Жаль, что я ничем не помог вам на суде.
– Напротив, помогли. Вы ничего не сказали о вашем разговоре с… с дамой в бальном зале, и это самое важное. Вполне возможно, что вы спасли ей жизнь.
– И погубил вашу. – Райт буравил его взглядом.
Хэтерфилд указал ему на единственный стул. Райт опустился на твердое деревянное сиденье с таким видом, будто это было уютное кресло перед камином. Сам узник занял кровать.
– Вы не спросили, кто она такая.
– Это не мое дело.
– Вы будете очень возражать, если оно вдруг станет – вашим?
Райт взял шляпу со стола и принялся вертеть ее в руках.
– В каком смысле?
Как же темно было в камере! Ему приносили несколько ламп, но их свет не мог до конца разогнать мрачную, давящую черноту в воздухе. Лицо Райта выглядело белым пятном, на глазах лежала тень.