Артур Паттерсон поглядел по сторонам, щурясь от ветра и дождя:
— Перед всей этой заварухой я был юристом. В любой другой момент Сэма бы это впечатляло, но теперь кто кем был на гражданке, значило так же мало, как и то, кто где раньше жил.
— А я хотел стать актером.
Он почти ни с кем не делился своей мечтой, уж во всяком случае не с родителями и не с сестрой. Даже те немногие друзья, кого он посвятил в свои планы, смеялись над ним. Учителя же считали, что при его способностях Сэму следует заниматься чем-то более стоящим. Никто не понимал, что значила для него актерская игра, что он чувствовал, когда ступал на сцену. Магическое движение души помогало ему перевоплощаться, забыть о ненавистных родителях, нелюбимой сестре и всех своих страхах и сомнениях.
Но, похоже, никто не мог его понять, даже в Гарварде. Выпускники университета не становились актерами — они были врачами, юристами, бизнесменами, президентами корпораций и фондов, послами…
Сэм мысленно рассмеялся. Он теперь тоже был чем-то вроде посла, только с ружьем в руке и постоянно примкнутым штыком, чтобы можно было вспарывать животы врагам. Именно это он не раз и делал на протяжении последнего года.
«Интересно, сколько человек убил Паттерсон?» — подумал он. Но такие вопросы было не принято задавать, надо просто жить со своими мыслями и воспоминаниями об искаженных лицах и вытаращенных глазах в тот момент, когда вытаскиваешь штык и вытираешь его о землю…
Он взглянул на Паттерсона и подумал: удастся ли им дожить до следующего Рождества?
— Почему тебе захотелось стать актером?
— Что?
Сэма удивил интерес во взгляде парня. Они присели на камень, выступавший из грязи. На дне их окопа вода стояла по щиколотку.
— А… ты об этом… Господи, да я не знаю… Мне просто было это интересно.
Но на самом деле все было сложнее, гораздо сложнее. Только на сцене он чувствовал себя человеком, был силен и уверен в себе. Но он не мог этого объяснить Паттерсону. Смешно делиться мечтами, сидя в рождественский сочельник в окопе, — Я в Принстоне пел в хоре…
Разговор получался абсурдный. Сэм ухмыльнулся:
— Тебе не кажется, что мы психи? Говорим о хоре и театре, о Принстоне, сидя в этом чертовом окопе! Мы же можем не дожить до следующей недели, а я рассказываю тебе, что мечтал стать актером…
Ему вдруг захотелось расплакаться. Все это было жутко, но реально, так реально, что можно было попробовать на вкус, потрогать и понюхать. В течение года Сэм чувствовал лишь запах смерти, от которого его уже мутило. Всех их мутило, а генералы тем временем планировали штурм Рима.
Но кого волновал Рим, Неаполь или Палермо? За что они сражались? За свободу Бостона или Сан-Франциско? Там и так была свобода, люди ездили на работу, ходили в кино и на танцы и абсолютно не представляли себе того, что происходило здесь.
Сэм покачал головой и грустно посмотрел на высокого светловолосого Нью-Йоркца. Ему ужасно захотелось домой… все равно к кому… пусть даже к сестре, которая не написала ни строчки с тех пор, как он отбыл из Бостона. Сэм два раза посылал ей письма, а потом решил, что не стоит понапрасну тратить время.
Мысли о сестре всегда злили его: будучи ребенком, а потом подростком, он чувствовал себя с ней неловко, как, впрочем, и с матерью, и с флегматичным, неразговорчивым отцом. Он всегда был к ним равнодушен. Теперь же, заговорив с незнакомым парнем, который пел в хоре Принстонского университета, он сразу почувствовал к нему симпатию.
— Где ты учился?
Казалось, что Паттерсон отчаянно цепляется за прошлое, за воспоминания, словно надеясь таким образом вернуться туда. Однако Сэм слишком хорошо понимал, что от действительности, с ее холодным дождем и грязью окопа, никуда не деться. Он криво усмехнулся, мечтая о сигарете — настоящей, а не каком-то полудюймовом «бычке», и ответил:
— В Гарварде.
Там были настоящие сигареты, когда захочешь — «Лаки Страйк»! Воспоминание об этом ничуть не улучшило его настроения.
Паттерсон удивился:
— И ты собирался стать актером? Сэм пожал плечами:
— Вообще-то я учился на филологическом, по специальности английская литература. И стал бы, наверное, школьным учителем и от силы руководителем драмкружка для сопляков.
— Ну, это не так плохо. Я посещал Шкоду святого Павла, у нас там была отличная театральная студия.
Сэм в изумлении уставился на него — Принстон, Школа святого Павла… Что тут делает этот парень? Что все они тут делают?.. Почему здесь бессмысленно гибнут хорошие американские ребята?
— Ты женат? — вдруг полюбопытствовал Сэм. Он и его собеседник явно были разными людьми, но в то же время у них было кое-что общее.
Артур покачал головой:
— Я был слишком занят карьерой — работал в юридической фирме в Нью-Йорке. Поступил туда, а через восемь месяцев меня призвали.
Ему было двадцать семь лет, и глаза у него были серьезные и печальные, у Сэма же — еще светилось в них мальчишеское озорство. Черноволосый, невысокий, широкоплечий Сэм, казалось, обладал энергией, которой не хватало Артуру. Тот вообще был более сдержан, осторожен, спокоен, что, возможно, объяснялось и его возрастом.
— У меня сестра живет в Бостоне, если ее еще не укокошил в баре какой-нибудь парень…
Им казалось важным поделиться чем-то личным, словно другой возможности могло не представиться, хотелось подружиться, оставить о себе память на случай, если придется погибнуть.
— ..Мы с ней никогда не ладили. Я перед отправкой зашел к ней попрощаться, а она так мне ни разу и не написала. А у тебя как? Сестры, братья есть?
Артур впервые за все время улыбнулся:
— Я единственный ребенок, и мои родители были единственными детьми в своих семьях. Отец умер, когда я учился в университете, мама так больше и не вышла замуж. Судя по письмам, ей сейчас очень тяжело.
— Я думаю…
Сэм кивнул, пытаясь представить себе, как выглядит мать Артура: высокая худощавая седая женщина, родом, возможно, из Новой Англии.
— А мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать…
Он не сказал Артуру, что не особенно горевал об их потере, что не любил их, а они никогда его не понимали. Это было бы слишком сентиментально, да и не имело теперь значения.
— ..Ты что-нибудь слышал о том, куда мы отсюда двинемся?..
Пора опять думать о войне, не имело смысла долго задерживаться в прошлом. Действительность была здесь, северо-восточнее Неаполя.
— ..Я вчера что-то слышал о Кассино, это где-то в горах. Весело будет туда добираться: вместо дождя получим снег.
Сэм задумался: какие еще пытки припасли им генералы — нынешние хозяева их жизней?
— Сержант что-то говорил об Анцио, это местечко на побережье.
— Великолепно. — Сэм озлобленно ухмыльнулся. — Может, хоть поплавать удастся.
Артур Паттерсон улыбнулся. Ему нравился этот разговорчивый парень из Бостона. Чувствовалось, что за горечью его слов скрываются доброе сердце и острый ум. С ним по крайней мере можно было поговорить.
Война стала для Артура во многих отношениях трудным испытанием, если не жестоким ударом. Ребенком его баловали, в подростковом и юношеском возрасте чрезмерно опекали. Души в нем не чаявшая мать особенно усердно сдувала с него пылинки после смерти отца. Артур всегда жил в комфорте, никогда не испытывал неудобств, опасности, страха, свалившихся на него после прибытия в Европу. Стойкость Сэма его восхищала.
Сэм вытащил праздничный паек, который приберег для рождественской трапезы. Конфеты он уже раздал голодным местным детям. Теперь же открыл консервы и с кислой миной произнес:
— Хочешь рождественской индейки? Соус немного жирноват, но каштаны великолепны.
Он широким жестом предложил новому приятелю жестянку, и Артур рассмеялся. Ему пришелся по душе Сэм, нравилось в нем буквально все. Он инстинктивно чувствовал, что его новый друг обладает смелостью, которой ему самому не хватало. Артуру просто хотелось выжить, вернуться домой, в теплую постель, на чистые простыни, снова флиртовать с длинноногими блондинками — выпускницами лучших колледжей Восточного побережья.
— Спасибо, я уже поел.
— М-м-м… — выразительно причмокивал Сэм, словно уплетал по меньшей мере фазана. — Изысканная кухня, не так ли? Никогда не думал, что в Италии так хорошо готовят!
— В чем дело, Уокер?..
Мимо них по окопу пробирался сержант. Он остановился и уставился на парней. С Сэмом у него не было проблем, правда, иногда приходилось его сдерживать — из-за горячности он нередко понапрасну рисковал жизнью. С Паттерсоном была другая история: храбрости мало, зато образования чертовски много.