– Нет, мерси. Я что-то не в настроении… – отмахнулась Муся.
Но от Катерины не так-то просто было отделаться.
– Чего это ты читаешь? – с любопытством спросила она, садясь рядом на траву.
– Вот, погляди, – Муся протянула ей книгу.
– Ого! – изумленно шмыгнула носом ее новая подруга. – Прямо в кассу!
– Ты что, тоже любишь Полину Истокову? – обрадовалась Муся. – Знаешь, у нее еще есть один роман, где две подруги оказываются на необитаемом острове и к ним приплывает индейский шаман…
– Да нет, я не о том! – нетерпеливо отмахнулась Катерина. – Я любовных романов не читаю. Я вот что… – лицо ее вдруг сделалось загадочным. – Муся, как ты относишься к Карабурденко?
– К Ивану Иванычу Карабурденко? – удивленно переспросила Муся. – Резко отрицательно! Он мне очень не нравится. Он злой человек!
– Ага… – Катино лицо сделалось еще загадочнее. Муся вдруг подумала, что в этом сарафане она похожа на божью коровку. – А хочешь, я скажу тебе, кто он на самом деле?
– Кто? – Мусе стало любопытно. – Потомок графа Дракулы? Бывший палач, который после отмены смертной казни оказался не у дел? Сумасшедший профессор, который изобретает новое оружие, способное погубить целые страны?
– Ни то, ни другое, ни третье! – торжественно ответила Катерина. – Впрочем, я задала неправильный вопрос… Дело в том, что он на самом деле Иван Иванович Карабурденко. А под каким именем он скрывается?
– Под каким? – спросила Муся. Ей стало еще любопытнее. – Да скажи ты без всех этих загадок!
– Иван Иванович Карабурденко и есть твоя Полина Истокова! – выпалила Катерина. – Ну, псевдоним у него такой… на самом деле он все эти книжки пишет!
– Что? – оторопела Муся. – Что за глупости! Полина Истокова – это женщина…
– Да какая еще женщина! – возмутилась Катерина, чьи сведения посмели поставить под сомнения. – Ну сама подумай, кто будет читать любовные романы какого-то мужика? Да никто! Мужчины пишут боевики всякие… Вот Карабурденко и взял такой псевдоним.
– Не может быть! – Муся от огорчения даже покрылась мурашками, несмотря на теплый летний день. – Ты уверена? Чтобы этот гадкий, вредный дядька, который скандалит со всеми подряд… чтобы он был моей милой Полиной?..
– Се ля ви… такова жизнь, как говорят итальянцы.
– Не итальянцы, а французы, – рассеянно поправила ее Муся. Она так расстроилась, что даже предстоящее свидание с Германом показалось ей не таким чудесным событием. – Катька, а ты не врешь?
– Клянусь!
– Что же мне делать…
– Как что? Бери книжку и беги к Карабурденко. Пусть он тебе автограф напишет. Ну и что, что он не настоящая Полина Истокова! Да какая разница вообще? Он же все эти романы придумал!
Слова Катерины немного подбодрили Мусю. Кто знает, может, Карабурденко не такой плохой человек? Может, если подойти к нему за автографом, он улыбнется и скажет что-нибудь доброе?
– Да? – с сомнением переспросила она. – Ты думаешь, стоит?
– Конечно! – горячо воскликнула Катерина. – Я уверена, что все эти писатели, художники, футболисты и прочие люди искусства просто обожают, когда у них берут автографы!
– Наверное, ты права, – согласилась Муся и вылезла из гамака. – Пойду прямо к нему.
– Ладно, – сказала Катерина и, пыхтя, заняла ее место. – А я тут пока одну комбинацию разыграю… Это мне бабушка задачку задала. Сицилианская защита!
Она раскрыла коробочку и глубоко задумалась над шахматами.
«Полина Истокова – это, оказывается, Иван Иванович Карабурденко, – тем временем думала Муся, бредя по аллее между санаторными коттеджами. – Кто бы мог подумать! Ну ладно, я знала, что многие берут себе псевдонимы, но меньше всего я предполагала, что этот вздорный, скандальный дядька окажется моим кумиром… А вдруг он не такой плохой, каким старается казаться, вдруг у него глубокая душевная драма, и свое горе он скрывает под напускной вредностью?»
Чем дальше, тем упорнее пыталась Муся оправдать Карабурденко. Когда же она, наконец, нашла его на другом конце санатория, то почти смирилась с тем, что настоящей Полины Истоковой не существует.
– Делать людям нечего! – отчитывал он высокого рыжего парня в армейских ботинках, который на дискотеке танцевал с Валей. – Вы, милейший, идите в лес и там тренируйтесь на своей балалайке!
– Это не балалайка, это гитара, – оправдывался парень, тщетно пытаясь увильнуть от Карабурденко. Но тот схватил рыжего за пуговицу и не думал выпускать. В руках у Валиного приятеля была гитара – наверное, из-за нее весь сыр-бор и разгорелся. – Я взял всего один аккорд! Я уже ухожу отсюда!
– Уж не знаю, чего вы там взяли, только эту кошачью симфонию аккордом назвать нельзя. И прямо под моими окнами! Я на вас главному врачу пожалуюсь. У меня, может, от вашей музыки опять язва желудка разыгралась!
– Да отстаньте вы от меня, – жалобно застонал парень, рванулся, и пуговица от его рубашки осталась в руках Карабурденко. – Я к вашим окнам и на пушечный выстрел больше не подойду!
– Да, я был бы очень благодарен, – проскрипел Карабурденко, брезгливо отбрасывая от себя пуговицу. – И, вообще, неплохо бы сначала музыкальную школу закончить, а потом на людях играть…
Рыжий удрал, а Карабурденко остался стоять на месте, с ненавистью разглядывая растущий у дороги куст чертополоха.
– Развели тут, понимаешь, сорняки! – долетело до Муси.
«Может быть, не стоит к нему сейчас подходить? – мелькнуло у нее в голове. – Когда-нибудь потом, когда он будет в настроении…»
Но тут она вспомнила, что Карабурденко никогда не бывает в настроении, он вечно чем-то недоволен. «Нет, сейчас или никогда! Если он узнает, что я его поклонница, то не будет таким злым…»
Прижимая руками к груди книгу, Муся робко приблизилась к Ивану Ивановичу.
– Здравствуйте! – приветливо произнесла она, старательно улыбаясь.
– А? Что? – недовольно оглянулся Карабурденко. – Добрый день, барышня. Только совсем необязательно приставать к людям с глупой вежливостью… мне ваше «здравствуйте» здоровья не прибавит.
– А… Простите… – пролепетала Муся. – Но я не просто так! Иван Иванович… Ведь это вы – Полина Истокова?
– Ну и что? – недовольно буркнул тот. – Вам-то какое дело? Имею полное право называться как хочу…
– Я… я ваша поклонница, – продолжила Муся, стараясь изо всех сил быть любезной. – Не могли бы вы дать мне автограф?
И она протянула вперед книгу дрожащей рукой. Она все еще надеялась, что Карабурденко смягчится и подобреет, когда узнает, что она его поклонница, но, странное дело, этого человека ничем нельзя было прошибить.
– А, мой последний роман… – кисло пробормотал он, взглянув на обложку. – Какая гадость… так промучился над его концовкой! Детка, а вы в курсе, что это чтение для взрослых? Не кажется ли вам, что в вашем нежном возрасте более пристало читать сказки Андерсена и басни Крылова?..
Самым обидным было то, что он выражался в таких изысканных оборотах, да еще на «вы»!
– Но… но я очень люблю… – начала она дрожащим голосом, в то же время чувствуя, что никогда не возьмет больше в руки ни одного романа Полины Истоковой. – Как вы можете…
Карабурденко смотрел на нее с таким равнодушием и недовольством, что у Муси вдруг взорвалось все внутри. Нельзя так относиться к своим поклонникам!
– Вы плохой человек, – неожиданно для себя самой выкрикнула она. – Вы злой! И ваши книги – все вранье…
И она швырнула «Скажи мне «Да!» подальше от себя, чуть не попав Карабурденко в голову.
Она не стала слушать, что ответит ей этот человек, и бросилась бежать. Куда она бежала, она не знала. Мчалась сломя голову… Внутри у Муси все дрожало. Никому нельзя верить. Взрослые всегда врут!
Она смогла остановиться только в конце самой заброшенной аллеи, где было полутемно и тесно от деревьев. Как описать то разочарование, которое овладело ею? Мусе казалось, что больше в своей жизни она ни одной книжки не прочитает. И даже музыку слушать не станет – потому что все музыканты и певцы тоже, наверное, притворяются – поют про любовь, а сами делают другим людям гадости…
Она села под большой куст бузины и обхватила колени руками. Ей сейчас хотелось побыть одной, чтобы никто ее не видел и не слышал, даже с Катериной она не хотела обсуждать произошедшее.
Впрочем, было еще нечто, что не давало ей впасть в окончательное и безнадежное отчаяние – свидание с Германом. «На ужин я опоздала, – посмотрела на часы Муся. – Ну и фиг с ним, не очень-то он мне и нужен, этот ужин! Кажется, я уже заговорила стихами… Посижу тут минут десять, а потом пойду домой, переоденусь».