— Она умерла? Господи, да ответьте же мне! Она умерла?
Татика услышала муку в его голосе, и ей захотелось самой сказать ему, что она жива, однако говорить она пока не могла. Вдруг она почувствовала, что на лоб легло что-то влажное и холодное, а в рот ей вливают нечто огненное.
— Вы послали за врачом? — опять раздался голос герцога.
— Грум уже выехал, ваша светлость.
— Как она?
— С ней все будет в порядке. — Это был голос Дженни, в нем звучала уверенность.
— Татика, дорогая! Моя любимая жена!
Девушка поняла, что герцог испытывает неимоверные страдания, и, сделав над собой нечеловеческое усилие, открыла глаза.
— Я жива, — попыталась произнести она, но ни единого звука не слетело с ее губ.
Однако герцогу хватило и этого. У него на глаза навернулись слезы радости. Татике очень хотелось сказать ему о своей любви, но она не могла говорить — так сильно болело горло. Она отдавала себе отчет, что лежит в кровати и что Дженни пытается ее чем-то напоить, однако каждый глоток отдавался сильнейшей, мучительной болью. Она почувствовала, что снова погружается в темноту, но на этот раз теплую, уютную и совершенно нестрашную.
Татика постепенно выбиралась из сна, и в ней крепла уверенность, что все в порядке.
— Ваша светлость, позвольте мне подежурить подле нее. — Это сказала Дженни.
— Нет, я устроюсь на диване. Если ее светлости что-то понадобится, я сам все сделаю. — Татика сразу узнала низкий и тихий голос герцога.
— Вашей светлости нужно отдохнуть.
— Я и так отдыхаю, — ответил герцог, — а вот спать мне не хочется.
— Как я вас понимаю! Ах, ваша светлость, это счастливейший день в моей жизни! Вы доказали свою невиновность, хотя я всегда знала, что вы не способны на убийство. Я поняла это еще тогда, когда вы были маленьким! Нет, вы не могли совершить преступление!
— Дженни, ты всегда верила в меня, — ласково проговорил герцог, — и только благодаря тебе меня не повесили. — Помолчав, он со страданием в голосе спросил: — Как ты думаешь, Дженни, ее светлость выздоровеет? Ты уверена?
— Ваша светлость слышали, что сказал доктор, — ответила Дженни. — Синяки поверхностные и исчезнут через неделю. Мозгу вред не нанесен, и сейчас главная задача — преодолеть последствия шока.
— Такое впечатление, что она просто мирно спит, — вздохнул герцог.
— Да, я дала ей кое-каких трав — они значительно лучше, чем лекарства доктора, — пояснила Дженни. — Мусор у него, а не лекарства, от них один вред!
— А он категорически против твоих микстур! — весело произнес герцог.
— Знаю, но я опередила его! Я напоила ими ее светлость до его прихода.
— Уверен, ты лучше знаешь, как надо лечить, — сказал герцог.
— Я оставлю на столике у кровати стакан меда с глицерином на тот случай, если ее светлость ночью проснется, — предупредила. — Пожалуйста, ваша светлость, заставьте ее выпить. Эта смесь смягчит горло и снимет боль при глотании.
— Постараюсь, — пообещал герцог. — Спокойной ночи, Дженни. Я от всей души благодарен тебе, ты столько сделала для меня.
— Спокойной ночи, ваша светлость, да благословит Господь вас обоих, — проговорила Дженни с молитвенной истовостью, ее голос даже дрогнул от переполнявших ее чувств.
Татика услышала, как дверь спальни закрылась за камеристкой, потом по звукам догадалась, что герцог подошел к кровати, и ее сердце учащенно забилось. При мысли, что они одни, ее охватило небывалое счастье. Она открыла глаза, чтобы выяснить, почему он замер. Ей не сразу удалось сфокусировать взгляд. Оглядевшись, Татика поняла, что это Спальня молодоженов и что она лежит в кровати под расшитым балдахином на четыpex резных столбиках.
«Наверное, уже поздно», — решила она, обнаружив, что на герцоге длинный халат. Темноту, царившую в комнате, рассеивал свет двух свечей да огонь в камине.
— Ты проснулась, любимая! — тихо воскликнул герцог.
Татика попыталась ему ответить, но опять не смогла произнести ни слова.
— Дженни приготовила для тебя питье, — сказал герцог, поняв ее без слов. — Она приготовила его на случай, если ты проснешься.
Он взял стакан с тумбочки, очень нежно просунул руку Татике под спину и слегка приподнял ее, чтобы она могла попить. Так как девушке не хотелось его расстраивать, она отпила немного. В первое мгновение ей показалось, что сделать глоток невозможно, но она все же превозмогла боль и проглотила. Боль оказалась очень сильной, однако второй глоток дался уже легче, а на третьем она вовсе почти не почувствовала боли.
Герцог снова уложил ее на подушки.
— Любимая, бесценная моя, моя маленькая женушка, — проговорил он. — Ну почему я не смог уберечь тебя от такого страшного испытания?
— Расскажи… что… было дальше… — прошептала Татика совершенно чужим голосом, хриплым и дрожащим, однако ее порадовало то, что она вообще смогла что-то сказать.
Герцог сел на край кровати, поцеловал ей руку и сказал:
— Я люблю тебя! Для меня ничего не имеет значения, кроме любви к тебе! Сейчас я не боюсь говорить об этом. — Он увидел, как ее глаза засияли счастьем, и, понимая, что она ждет ответа на свой вопрос, продолжал: — Мы нашли план потайных ходов в столе у Торквилла. А еще мы нашли дневник, который вел герцог Малькольм, из него мы и узнали, что когда замок построили, он практически весь был пронизан потайными ходами. — Татика внимательно его слушала. — Но потом герцог решил, что люки, через которые можно попадать оттуда в комнаты, слишком заметны, и задолго до восстания сорок пятого года выписал из Италии мастеров, чтобы они их переделали. — Бросив взгляд на камин, он добавил: — Считалось, что итальянцы якобы украшают новой резьбой старые камины, а на самом деле, по настоянию моего предка, они делали новые входы. — Он улыбнулся. — Великолепная работа! Даже сейчас, когда я знаю, где вход, я не могу найти дверцу — настолько идеально все подогнано. — Вдруг он заговорил совсем другим тоном: — Обнаружив этот план, Торквилл получил возможность незаметно перемещаться по старой части замка. Ведь оба раза — когда он задушил Ирэн и когда напал на тебя — я видел, что он сидит за своим столом! — гневно процедил он. — В первый раз, когда я вернулся с прогулки, он сидел за своим письменным столом! Если бы он убил тебя, я бы никогда не простил себя за то, что оставил тебя одну в Зале вождей, — с горечью произнес он и перевел взгляд на шею Татики. — Мы с Торквиллом дружили с детства. Я и не догадывался, что он так рьяно метит на мое место.
— Нужно… забыть об этом, — прошептала Татика.
— И помнить о том, что теперь ничто не мешает мне любить тебя, — добавил герцог.
Татика увидела в его глазах огонь страсти и затрепетала. Впервые за все время он выглядел молодым и беззаботным. Глубокие складки исчезли с его лица, и он стал еще красивее, если такое вообще возможно.
— Тени прошлого исчезли! — радостно объявил герцог. — Замка страха больше нет!
— Почему ты… вернулся? — с трудом выговорила Татика.
— Видимо, нас оберегает какая-то высшая сила, — ответил герцог. — Я не собирался умирать, и меня спасла Дженни. Тебя же, драгоценная моя, спасло чудо. — Он снова поцеловал ей руку и продолжал: — Я был на полдороге к воротам, когда встретил шерифа. Торквилл наверняка увидел, что я ушел, и к этому моменту уже проник в потайной ход. А шериф же вернулся вот почему: он составлял для Эдинбурга рапорт о нашем браке и обнаружил, что забыл узнать, каково твое полное имя, нарекли ли тебя при крещении еще какими-нибудь именами, кроме Татики. — Герцог пожал ей пальцы. — Он хотел поговорить с тобой, и я вместе с ним вернулся в замок. Когда мы вошли в зал, то увидели, как тебя, дорогая моя, душит этот негодяй!
— Он сделал это… чтобы ты… не смог отвертеться… чтобы на этот раз… тебя точно повесили, — прошептала Татика.
— Знаю, — кивнул герцог.
— Он… жив?
— Он умер сразу, едва ударился о камни, — ответил герцог. — Его перенесли в церковь, и так как он был душевнобольным, его похоронят в фамильном склепе. — Он увидел вопрос в ее глазах. — Завтра шериф сделает заявление о том, что Торквилл покончил с собой, предварительно сознавшись в убийстве герцогини Ирэн. О нападении на тебя он упоминать не будет. Я не хочу тебя впутывать. — Он тяжело вздохнул. — Но ты, любимая, все равно оказалась в самом центре этой истории, и я никогда не забуду, какие чувства меня охватили, когда я решил, что он тебя убил и я навсегда тебя потерял.