— Откуда букет, что стоит в холле?
Татика встала из-за стола.
— Доброе утро, матушка.
— Для меня это утро совсем не доброе, — отрезала леди Линч. — У меня раскалывается голова, и я не знаю, как переживу сегодняшний бал. Но так как тебе надо там присутствовать, придется пожертвовать собой и сопровождать тебя.
Татика промолчала. На самом деле мачеха рвалась на бал, а необходимость сопровождать падчерицу использовала как повод лишний раз уколоть девушку упреком, а себя выставить мученицей.
— Я спросила, откуда цветы, — напомнила леди Линч.
Татика поняла, что отмолчаться не удастся.
— Вчера вечером я танцевала с одним кавалером, — сказала она. — Я никогда прежде его не встречала и не понимаю, зачем он так потратился.
— Кто это такой? — заинтересовалась леди Линч. — Он холост?
— Я слышала, что он довольно давно женился, — ответила Татика.
Это было правдой, хотя и отчасти, и леди Линч, пожав плечами, раздраженно заявила:
— Женатые тебе ни к чему! Не забывай о том, что я сказала тебе вчера.
Она вышла из комнаты, а Татика со вздохом облегчения села за стол.
Закончив с письмами, она поднялась к себе в спальню и обнаружила, что там ее поджидает старая горничная, служившая ее матери, когда та была еще девочкой. У дам при Императорском дворе была мода брать горничными француженок или англичанок. Так Эллен оказалась в Санкт-Петербурге, а когда хозяйка сбежала с Домиником, она последовала за ней.
— Эллен, дорогая моя, давай погуляем, — предложила Татика. — Мне хочется подышать свежим воздухом.
— Я знала, мисс Татика, что у вас появится такое желание, — закивала Эллен.
Эта пожилая женщина с добрым лицом была единственным, если не считать отца, человеком, которого любила Татика.
Повнимательнее приглядевшись к своей юной хозяйке, старая горничная обеспокоенно воскликнула:
— Что случилось? Опять она чем-то недовольна?
Татике не надо было объяснять, кто подразумевается под словом «она».
— Ее сиятельство объявила, что я должны выйти замуж до Рождества.
— Не обращайте на нее внимания, — сердито проговорила Эллен. — Она пытается избавиться от вас с тех пор, как вышла за вашего отца. Это подло с ее стороны, и если она будет слишком сильно портить вам жизнь, вы должны рассказать об этом отцу.
— А что папа может сделать? — спросила Татика. — Он соглашается со всем, что говорит ее сиятельство, потому что терпеть не может скандалов. — Она грустно вздохнула. — Ах, Эллен, вот было бы здорово, если бы мы с тобой уехали куда-нибудь и поселились в маленьком домике. Я зарабатывала бы переводами, и никакие придирки и упреки не отравляли бы нам жизнь.
— Нет, мисс Татика, вы не должны отгораживаться от того мира, к которому принадлежите, — убежденно возразила Эллен. — Нельзя лишать себя шанса встретить достойных людей и завести с ними дружбу.
Татика улыбнулась.
— Стоило у меня появиться друзьям, как папу тут же переводили на другое место. Помнишь то милое семейство в Риме? Мне так нравилось бывать у них. Жаль, что я никогда больше с ними не увижусь.
— Вы уже взрослая, — сказала Эллен, — и вы обязательно встретите хорошего и достойного человека, которого полюбите всем сердцем.
Татика тихо и невесело рассмеялась.
— Ты такая же, как мачеха, — все время твердишь о замужестве.
— А разве у барышни вроде вас из хорошей семьи есть иная судьба? — воскликнула Эллен. — Вы не хуже меня знаете, что ваша матушка была бы счастлива, если бы вы, как и она, вышли замуж по любви.
— Вот когда полюблю, — сказала Татика, — тогда с радостью и выйду замуж.
— А кто-нибудь есть на примете? — в сотый раз за последнее время полюбопытствовала Эллен.
— Нет, Эллен, никого, и ты прекрасно это знаешь, — ответила Татика. — Сегодня утром, проснувшись, я пыталась понять, что во мне не так. Почему я не могу полюбить никого из тех, кто оказывает мне знаки внимания? Но все они либо заурядны, либо скучны, а иногда они вызывают во мне самое настоящее отвращение.
— Это вопрос времени, — попыталась успокоить ее Эллен. — К вашей матушке любовь пришла в семнадцать. Никогда не забуду, как она говорила: «Я люблю его, Эллен! Я люблю его! Если папа не позволит нам пожениться, я убегу с ним!»
Эту историю Татика слышала много раз, и всегда рассказ старой горничной пробуждал в ее душе бурю эмоций. Каждый раз, когда Эллен произносила эти слова, в ее голосе звучали ликующие нотки, и девушке казалось, будто из далекого прошлого это говорит сама мама.
— Вот когда почувствую то же, что и мама, я и выйду замуж, — сказала девушка. — А пока буду держать оборону и не дам себя запугать, что бы там мачеха ни говорила.
— Правильно, детка моя. Не позволяйте ей запугать себя, — закивала Эллен. — А запугивать она будет, вы и сами это знаете.
— Да, знаю, — грустно согласилась Татика и добавила: — Эллен, давай выйдем из дома. Мне хочется сходить в библиотеку.
Весь день Татике удавалось не попадаться мачехе на глаза. К счастью, к обеду леди Линч домой не вернулась, а во второй половине дня она чувствовала себя такой уставшей, что решила не ездить с визитами по приятельницам, чему Татика страшно обрадовалась, поскольку ей не пришлось сопровождать мачеху.
Девушка уютно устроилась на диване в окружении книг и вскоре задремала. Спала она недолго, а проснулась с острым ощущением небывалого счастья. Она не смогла вспомнить свой сон, но у нее сохранилась твердая уверенность, что рядом с ней кто-то был, и именно этот некто принес ей то самое счастье, которое сейчас окутывало ее, будто золотистое покрывало.
— Я счастлива, — прошептала Татика.
Открыв глаза, она обнаружила, что ле- ясит на диване рядом с раскрытой книгой.
«Жаль, что я не испытываю такого счастья в жизни», — подумала она и, стараясь не растерять радость, что принес ей сон, и напевая себе под нос какую-то песенку, поднялась в свою комнату, чтобы переодеться для очередного приема.
Сегодняшний ужин ничем не отличался от других вечерних приемов, которые устраивались во время сезона. Огромные столы украшал аспарагус, в массивных серебряных канделябрах горели свечи. Хозяйка сияла, увешанная драгоценностями: главным украшением была высокая диадема в волосах, ее дополняло несколько ожерелий, броши и кольца с бриллиантами и жемчугом.
Экзотические блюда сменяли одно другое, но Татика почти ничего не ела и от- страненно думала о том, что мужчины, сидевшие рядом с ней за столом, почти ничем не отличаются от тех, что были на вчерашнем балу. Один из них, гвардеец, увлеченно описывал ей военные маневры на равнине Солсбери, в которых он недавно участвовал. Другой, молодой пэр со скошенным подбородком, рассказывал, как ловко он умеет управлять парой, запряженной цугом. Татика сразу же поняла: это увлечение составляет весь смысл его жизни, и он ставит перед собой единственную цель — прослыть самым быстрым и рискованным ездоком среди своих приятелей. Ни один из этих молодых людей не прочитал ни одной книги, а их познания в области политики ограничивались глупыми анекдотами о партии радикалов, причем за сезон Татике уже раз десять пришлось выслушивать ту же самую чепуху.
Интересно, спрашивала себя девушка, кому могут нравиться подобные приемы? Хоть кто-нибудь получает от них удовольствие?
Дочка хозяйки, робкая и невзрачная девица, была в платье из белого тюля, которое совсем не шло ей и лишь подчеркивало ее недостатки. На ногах у нее были узкие атласные «лодочки», а на руках — обтягивающие руку лайковые перчатки. Когда начнутся танцы, думала Татика, она весь вечер будет жаться к матери или спрячется в дамской комнате. Маловероятно, что она примет участие в увеселительной части вечера.
Устраивая бал, каждая хозяйка приглашала своих друзей, и на всех приемах сезона присутствовали практически одни и те же гости. Никто никогда не отказывался от приглашений, опасаясь, что если его не увидят на балу, то решат, что его просто не пригласили.
Когда долгий ужин закончился, дамы поднялись наверх. Щебеча и весело смеясь, барышни принялись обмениваться впечатлениями. Захлебываясь от восторга, они с гордостью сообщали подружкам, на скольких балах уже побывали и сколько еще предстоит посетить. Дамы постарше шепотом, чтобы не слышала молодежь, обсуждали последние сплетни и злословили о знакомых.