Пока что Антон чувствовал, что зашел в тупик. Но сегодня, внимательно слушая рассуждения Турова, Антон наконец начал о чем-то догадываться. Он смотрел вниз, сквозь прозрачное, недавно вымытое стекло. Через двор прошла группка подростков. Один из них нес в руках гитару. Даже издали было понятно, что это дешевый инструмент из тонкой неровной фанеры. Подростки остановились перед скамейкой, на которой сидела девочка в яркой куртке. Гитарист что-то сказал ей, потом взял гитару наперевес, как автомат, тронул струны и во весь голос запел:

— Очи черные, очи страстные…

Девочка вскочила и, всем своим видом демонстрируя глубокое презрение, ушла. Гитарист замолчал. Но Антону этого эпизода было достаточно, чтобы понять все. Он вспомнил.

— Какой же я идиот! — воскликнул он. — Как я раньше не догадался!

В возбуждении Антон забегал по квартире. В кухне он остановился, налил себе минеральной воды «перье», залпом осушил стакан и направился в комнату сестры. И Туров, и родители неоднократно проверили здесь каждую вещь, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Но ведь они не знали, что и где искать, а Антон теперь знал. Уезжая, она не оставила никаких следов. Все было как обычно, идеальный порядок Одежда аккуратно висела на плечиках в шкафу, книги ровными рядами стояли на полках. Пара детских игрушек, пара репродукций, одна с японской гравюры, другая с картины Вермеера Дельфтского. Пианино, за которое она не садилась уже года два. Телевизор и видеомагнитофон, коробка с кассетами.

Антон вывалил ее содержимое на белое пушистое покрывало кровати. Это уже проделывал до него Туров, но он лишь изучил аккуратные наклейки с названиями фильмов, сами кассеты сыщик не просматривал. Это сделал за него Антон.

«Ну где же она, где? — мучительно перебирал пластиковые коробочки Антон. — Ну, Гулька! Неужели ты ее увезла?» Он знал, что сестра подписывала не только коробки из-под кассет, но и сами кассеты. Антон обнаружил три неподписанные. По очереди он начал просматривать каждую. Одна оказалась пустой, на другой был заснят пикник на даче их приятеля, где сестра была единственной неулыбчивой гостьей. Оставалась последняя кассета. Ну, конечно, это она. Тот самый дурацкий фуршет, на который никто из их семьи не хотел идти. После долгих споров и уговоров в ресторан отправился Антон. Сестра пошла с ним только из жалости, чтобы брат не слишком там скучал.

Антон с ненавистью смотрел на экран телевизора, где его Гулька танцевала с этим клоуном в красной рубахе, с серьгой в ухе и наглыми черными глазами. Камера сделала наезд, и лицо девушки несколько мгновений было показано крупным планом. Антон увидел, как вспыхнули ее глаза, на губах заиграла радостная улыбка. А потом оператор стал снимать виновника торжества, господина Харитиди, обрусевшего грека, разбогатевшего на торговле нефтью.

Антон выключил видеомагнитофон. У него больше не осталось сомнений. Только странно, что он раньше ни о чем не догадывался. Как раз в конце апреля он затеял ремонт в своей квартире на Кутузовском и поэтому переехал к родителям. Он мог бы заметить, что сестра целыми днями сидит в своей комнате перед включенным видео, а в остальное время слушает одну и ту же музыку. Антон подсмеивался над ее новым увлечением, причем думал, что ей нравятся цыганские романсы, а не их исполнитель. Его сестра всегда была очень сдержанной. Антон помнил ее детство гораздо лучше, чем свое. После четырех лет она вообще перестала плакать. Однажды, когда они были на даче, его Гулька упала прямо на доску с торчащим гвоздем и пропорола себе ладонь. Она прибежала домой, очень серьезная, вся в крови, не уронила ни слезинки и только успокаивала перепуганных родственников.

— Ну что вы кричите, мне уже совсем не больно…

На глазах Антона Гулька из девочки с тугими косичками превратилась в подростка с серьезными глазами, а потом в молчаливую девушку с упрямо сжатыми губами. Антон знал, что его сестра унаследовала характер отца, что она добьется всего, чего захочет. До последнего времени она ничего не хотела, у нее и так все было. Пока она не встретила этого злополучного цыгана.

«Ну, конечно, эта ненормальная, начитавшись романтических книжек о всемогущей силе любви, отправилась его искать, — подумал Антон, — а поскольку до сих пор не вернулась, вероятно, она его нашла. — Антон впервые почувствовал мучительный приступ ревности. — Наша девочка досталась этому шуту, которого подают в ресторанах как десерт, когда публика уже сыта по горло и ей хочется песен и танцев. Ненавижу романтику!» — зло подумал Антон.

Он не знал, что делать. Рассказать все родителям и Турову, чтобы те отправили за беглянкой нескольких молодых людей с хорошими манерами и бесстрастными лицами? Но ведь она никогда не простит Антону предательства.

«Девочка выросла, — грустно подумал он, — и вылетела из гнезда. Может быть, она получила то, что мы не могли дать ей дома: свободу, независимость, чувство риска и романтичную, как цыганский романс, любовь. Нет, я ничего никому не скажу. Я не выдам свою Гульку. Я поеду туда сам, найду ее и посмотрю, хорошо ли ей живется, счастлива ли она. Может быть, я и ей ничего не скажу, я просто посмотрю ей в глаза…»

5

— Настя, тебя к телефону, — крикнул ей Фарид. — Твой, — добавил он и ухмыльнулся.

— Митя, — Настя чувствовала, как ее губы расползаются в глупой улыбке, она знала, что Фарид будет смеяться, но ничего не могла поделать, — привет! Как у тебя дела?

— Хорошо, — сказал Дмитрий грустным голосом, — мне очень жаль, но сегодня мы не сможем увидеться. И завтра тоже.

Настя почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, а сердце сжалось. Неужели она разонравилась ему? Не может быть!

— Почему, — ровным голосом спросила она, — у вас проблемы?

— Да говори же мне «ты»! — взорвался Дмитрий.

— У тебя проблемы? — веселее спросила Настя. Она поняла, что все не так уж плохо.

— И еще какие. Женя, моя бывшая жена, призвала меня принять участие в воспитательном процессе. Наш сынок в последнее время как с цепи сорвался. Женя считает, что ему нужна твердая мужская рука. Мне все это совсем не нравится. Что-то не чувствую я себя отцом, да и рука у меня не слишком твердая… — Дмитрий помолчал. — Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю? Короче, два трудных подростка для меня сейчас явный перебор. Поэтому я пока займусь воспитанием сына, а ты… Попробуй развлечься сама. Только не подпускай к себе близко Фарида, этого старого развратника.

— Ты ревнуешь? — с радостным изумлением спросила Настя.

— Беспокоюсь.

— Ну что? — поинтересовался Фарид. — Петрович дал отбой?

— Всего на пару дней. Будет воспитывать сына.

— Святое дело. Очень хорошо, а мы тоже времени терять не будем. Не смотри на меня с таким испугом. Я всего лишь хочу возобновить наши сеансы. Ты так была занята своей личной жизнью, что совсем перестала мне позировать. А ведь мне скоро уезжать.

«Ах, да, — вспомнила Настя, — Фарида ждут в Америке. Он уедет, а что тогда будет со мной? Дмитрий меня ни разу даже в гости не позвал, как будто оберегает от меня свою жизнь и жилье. Неужели мне придется возвращаться к сквотерам, в эту ужасную сырую квартиру с темными комнатами… Лучше об этом не думать, — решила Настя, — до сих пор мне везло, повезет и дальше».

Позировать Насте не хотелось. Это занятие потеряло для нее всякую новизну и превратилось лишь в утомительную обязанность, после исполнения которой мучительно ныло все тело и хотелось спать. Но ведь они с Фаридом заключили в свое время честную сделку — жилье в обмен на позирование. Для отказа не было никакой причины.

Настя послушно разделась и, зевая, забралась на подиум. Ей уже заранее хотелось спать. Она села на стул и посмотрела на Фарида, ожидая его дальнейших указаний.

— Дорогая моя, я тебя поздравляю, — насмешливо сказал Фарид, — ты превратилась в профессиональную натурщицу. Как бы ты ни села, ты всегда принимаешь одну и ту же позу.

— Дело не в позах, — Настя процитировала любимую фразу приятеля своего брата, шутника и ловеласа.

— Ого, — Фарид оторвался от мольберта, — общество Петровича подействовало на тебя раскрепощающе. Очень хорошо. Я доволен. Я отдаю тебя в хорошие руки. Хотя, — Фарид задумался, — наш Митя — человек неудовлетворенный жизнью, обиженный и поэтому нервный. Будь с ним осторожна.