— Проводи его в кабинет, — распорядилась Саломея. Она не спешила на встречу, пытаясь предугадать, с чем приехал Вольский.
«Наверное, сообщить о смерти Михаила, — подумала она, — и договориться со мной».
Саломея повеселела, оглядела свое бархатное платье желудевого цвета с широким кружевным воротником и такими же манжетами на длинных рукавах, сочла его вполне достойным и поспешила в кабинет. Вольский оказался немолодым мужчиной с умным усталым лицом. На нем был зеленый мундир, и Саломея вспомнила, что гость — дипломат.
— Чем обязана? — вместо приветствия спросила она, усаживаясь за свой письменный стол.
Вольский, спокойно проглотивший ее грубость, уселся в кресло, стоящее напротив, и сообщил:
— Сударыня, я являюсь душеприказчиком покойного графа Петра Гавриловича Печерского, и приехал сообщить вам его последнюю волю. Он завещал все свое состояние своему сыну Михаилу, и особенно настаивал, чтобы вы и ваш сын покинули это имение.
— С какой стати! — взорвалась Саломея, не ожидавшая такого поворота разговора. — Мы с сыном такие же Печерские, как и Михаил. У нас тоже есть права, и выгонять нас из дома, где мы прожили столько лет, я не позволю! Я буду разговаривать только с Михаилом, а вас я не знаю, и знать не хочу.
— Вы, наверное, надеетесь, что графа Михаила Печерского нет в живых? — внимательно вглядываясь в лицо Саломеи, спросил Вольский. — Но вам не повезло. Мой племянник остался жив и сообщил, что в него стрелял ваш любовник Коста. Решив, что застрелил графа Печерского, ваш абрек снял с руки раненого Михаила перстень с гербом рода, который я сам передал племяннику перед его отъездом из Вены. Я опознал этот перстень на руке вашего сына Ивана в Санкт-Петербурге, о чем сообщил статс-секретарю министерства иностранных дел графу Каподистрии, а потом и самому молодому человеку.
— Что? Вы посмели сказать моему сыну, что Коста — мой любовник, и что это я послала того убивать старшего брата моего мальчика?! — вскричала Саломея. — Да я вас засужу, я поеду к государю, я упеку вас в Сибирь!
— Сначала за покушение на графа Печерского ответит ваш абрек. Через час здесь будет отряд солдат — его ведь ищут и за преступления на Кавказе. А что касается вас, то вас нигде не примут, а уж тем более в Зимнем дворце. Граф Печерский оставил кроме завещания и заверенное тремя священнослужителями письмо на имя государя, где признается, что так и не прикоснулся к своей третьей жене. Брак с вами не был консуммирован, поэтому он считается недействительным. А ваш сын, рожденный через год после формальной свадьбы с графом — незаконнорожденный.
«Господи! За что? — мелькнуло в мозгу Саломеи, — почему сейчас, когда я хочу начать новую жизнь! Что же теперь делать? Убить Вольского? Но это теперь бесполезно».
Графиня молча сидела за столом, сцепив руки и глядя на кольца, свободно вращающиеся на ее похудевших пальцах. Наконец, решив, что нужно попробовать договориться с врагом, свалив все на Косту, Саломея подняла холодные глаза на Вольского и невозмутимо спросила:
— Какие будут предложения?
«Да уж! Дама не из робких, — подумал дипломат, — но лучше договориться, чем полоскать грязное белье Печерских на всех углах».
Он откашлялся и сказал:
— Предложения такие: вы уезжаете из Пересветова и никогда больше не беспокоите моего племянника. Он не отбирает у вас имущество, купленное на доходы от этого имения, которые вы несколько последних лет, запугивая управляющего, отбирали у законного хозяина. — Вольский помолчал, а потом добавил: — Тогда виновником покушения на моего племянника будет ваш абрек, а вы и ваш сын останетесь в стороне.
— Вы говорили, что виделись с моим сыном, — сказала уже полностью овладевшая собой Саломея. — Что вы ему сказали?
— Я сказал ему, что наследство оставлено графу Михаилу, которого пытался убить Коста, и что кольцо, которое Иван носит на пальце, убийца снял с пальца моего племянника.
— Вы заявляли моему сыну, что это я послала абрека убить Михаила? — настаивала графиня.
— Я порядочный человек, сударыня, и не делаю заявлений, которые не могу доказать, — возразил Вольский.
— Значит, вы сказали Вано, что граф Печерский ему не отец? Ведь это вы можете доказать!
— Я бы промолчал, сударыня, но молодой человек находился в почти невменяемом состоянии, он кричал, что будет судиться, отстаивая свои права на наследство, — сказал дипломат. — Хватит семье Печерских того позора, который уже есть, не нужно трясти еще и вашим грязным бельем.
Это было прямое оскорбление, но Саломея и бровью не повела. Этот старик ее совершенно не волновал, он защищал своего птенца, а ее детеныша уничтожил не он, а старый мерзавец — ее несостоявшийся муж, и дурак Коста, который не справился с простейшим поручением. Граф Печерский лежал в могиле, его она достать не могла, а вот Коста ответит перед матерью за то, что он сделал с ее ребенком. Графиня встала и, глядя сверху вниз на Вольского, сказала:
— Я согласна на ваши условия. Я уеду из Пересветова завтра. А сейчас покиньте мой дом. Еще два дня я — в нем хозяйка. А потом делайте что хотите.
— Хорошо, я вернусь послезавтра, — согласился Вольский и поднялся. — Всего наилучшего, сударыня.
Саломея его уже не слушала. Она прошла мимо дипломата, как мимо пустого места, и направилась в свою спальню. Аза уже положила в сундук все платья графини и пыталась закрыть крышку.
— Вон отсюда, — гаркнула Саломея, — чтобы духу твоего здесь не было.
За Азой захлопнулась дверь, а графиня подошла к своему бюро. Маленьким ключиком, который она носила на цепочке, висящей на шее, женщина открыла замок и подняла крышку. Ее золото уже было упаковано в одинаковые объемные кожаные кошели, но Саломея искала не его. Она отодвинула ларец с драгоценностями и достала спрятанный за ним красивый дамасский кинжал с серебряной рукояткой, привезенный из родного дома и бывший с ней все эти годы.
«Этот дурак должен заплатить, — подумала Саломея, — он сломал жизнь моему мальчику, пусть теперь отдаст за это свою. Око за око».
Она сунула кинжал в рукав бархатного платья и увидела, что широкий кружевной манжет закрыл место, где рукоятка оттопыривала ткань. Саломея была абсолютно спокойна. Она должна была отомстить за сломанную судьбу своего сына, и она готова была это сделать.
Коста собирался в дорогу. Он был в приподнятом настроении. Наконец, Саломея вновь о нем вспомнила. Когда графиня заперлась в своей спальне после отъезда сына, Коста чуть не сошел с ума. Саломея не выходила из комнаты и не хотела его видеть, она даже его мать не допускала к себе. Абрек всерьез испугался, что женщина, которую он любил, теперь вычеркнет его из своей жизни. Только представив, что он больше никогда не увидит прекрасного гордого лица, Коста покрывался холодным потом. Лучше было умереть, чем потерять Саломею.
Абрек снова обрел надежду, когда через пару месяцев графиня пришла в его флигель, велев немедленно ехать к управляющему фабрикой Атласову и отобрать у того украденные деньги Саломеи. Счастливый тем, что его красавица вновь в нем нуждалась, Коста не только вытряс из управляющего деньги, но и забрал все ценное, что нашлось у того в доме. Он, радостный, прилетел вечером к Саломее, но та равнодушно забрала добычу, кивнула в знак благодарности и закрыла перед его носом дверь спальни. Больше она его не замечала. И самое главное, она уже много месяцев не отдавалась ему.
И только два дня назад Саломея вновь обратила свое внимание на верного абрека. Графиня передала ему через Заиру, чтобы собирался и что сразу после Рождества они выезжают на Кавказ.
— Куда? — удивился Коста, — что делать в горах зимой?
— Она хочет выкупить наше село, — сообщила ему мать. — Сюда она больше не вернется, а тебя берет для охраны, потому что вывозит все свои ценности, а я с мебелью приеду весной.
Коста обрадовался. Доживать свой век на Кавказе рядом с любимой женщиной, но не в холодном лесу, а в богатом доме — было его самой заветной мечтой, но он не надеялся, что она когда-нибудь исполнится, а тут Бог послал ему такой подарок. Он тогда тоже заберет все свое богатство. Коста спустил с чердака свои сундуки и, открыв крышки, начал перераспределять содержимое сундуков, чтобы все три были одинаковыми. Перекладывая монеты из второго и третьего сундуков в первый, Коста нащупал под слоем золота толстую золотую цепь.