Ульяна Соболева - Катерина. Из ада в рай, из рая в ад

Тройка вороных коней, запряженных в четырехместную карету, мчалась во весь опор, громыхая массивными колесами по ухабистой лесной дороге. На позолоченных дверцах кареты красовался фамильный герб династии Соколовых.

В карете находился граф Сергей Васильевич Соколов, жена его — Мария Петровна и двое сыновей, двенадцати и пяти лет от роду. Женщина и дети испуганно вжались в сидения, граф же наоборот — замер в неестественной позе, словно каменное изваяние, устремив застывший взгляд на бархатную обшивку кареты.

— Сережа… Они нас догонят, нам не удастся скрыться, слышишь?! Нужно остановиться и бежать в лес! — умоляла графиня мужа, с силой прижимая к себе двоих сыновей.

Мужчина посмотрел на ребятишек, а затем перевел взгляд на жену, — на ее заметно округлившийся под зеленым шелком платья живот.

Он сжал челюсти и нахмурил брови.

— Далеко мы с тобой, Маша, не убежим. Нужно спасать детей! Петруша, тормози! — крикнул он в окошко. — Тормози, я сказал!!

— Тпруууууу!

Карета резко остановилась. Женщина и дети в недоумении смотрели на графа. Но он уже принял решение.

— Глеб! — Мужчина посмотрел на старшего сына. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы все понимать и позаботиться о себе и о брате. Вы должны бежать прямо сейчас и спрятаться в лесу. Ты меня слышишь?

Мальчик испуганно посмотрел на отца и отрицательно покачал головой.

Графиня поддержала мужа и, хотя глаза ее были полны слез, она твердо сказала:

— Глебушка, так надо. Бери Сережу и бегите! Не возвращайтесь сюда, что бы ни случилось! — Она сняла с шеи крестик и сунула мальчику в руки. — Ну же! Бегите! — Заколебалась, привлекла к себе. — Нет, погодите! — Осыпала обоих поцелуями, перекрестила. — Да хранит вас Бог…

Вдалеке послышалось ржание лошадей и конский топот, земля загудела, затряслась. Преследователи неумолимо приближались. Граф вытащил из-за пазухи сверток и протянул старшему сыну.

— Спрячь эти бумаги, и береги их, сын! Береги, как зеницу ока!

Он поцеловал мальчиков в лоб и вытолкнул из кареты. Маленький Сережа заплакал, протянул ручки к рыдающей матери, но старший брат что-то шепнул ему на ухо, и они что есть мочи побежали вглубь леса, где мощные ели своими увесистыми мохнатыми лапами сразу укрыли их от постороннего взгляда.

Мальчики притаились в дупле, у корней старой, почти высохшей ели; Глеб прикрыл вход хвойными ветками и прижал к себе братишку, закрыв его уши ладонями, чтобы тот не слышал душераздирающих криков, доносящихся издалека. Сам он зажмурился и стиснул зубы, втянул голову в плечи и молился о том, чтобы все это поскорее закончилось. Ему казалось, что еще немного, и он проснется после ночного кошмара. Хоть он и был совсем юн, но понимал, что там, на лесной дороге, происходит нечто ужасное, что-то такое, что изменит их обычную жизнь навсегда. Ему стало страшно, мальчик с трудом сдерживался, чтобы не закричать, не забиться в истерике. Брат прижимался к нему всем своим худеньким, дрожащим тельцем и тихонько всхлипывал, но уже не вырывался. Послышалось несколько выстрелов, и птицы испуганно вспорхнули с деревьев. Еще какое-то время слышались голоса, жуткий хохот. Затем раздался топот копыт, но, к счастью, этот звук удалялся и вскоре стих окончательно. Стало тихо, и эта мертвая тишина показалась Глебу еще более зловещей и пугающей. В ушах шумело, сердечко билось так сильно, что стало трудно дышать. Их не искали, страшные люди в черном уехали. Теперь можно выйти из укрытия и вернуться туда, где они оставили родителей.

Глеб посмотрел на младшего братишку:

— Вот видишь — мы хорошо спрятались, и злые люди нас не нашли.

— Я хочу к маме! — захныкал Сережа.

— Я пойду, надо убедиться, что опасности больше нет. А ты сиди тихо и не высовывайся, я очень скоро за тобой вернусь. А потом мы пойдем домой, я обещаю!

Малыш кивнул и обхватил хрупкими ручонками худенькие коленки.

— Только недолго, а то здесь холодно и страшно…

Глеб крадучись вышел к дороге и выглянул из-за дерева. Карета стояла на том же месте, где они ее оставили. Кучер на козлах склонил голову на грудь, казалось, он спит. Мальчик выбежал из укрытия и радостно крикнул:

— Петруша!

Подбежал к старику и тут же застыл на месте, не в силах пошевелиться от ужаса. В груди Петра зияла глубокая рана, по зеленому кафтану сочилась густая, алая кровь, образовав темную лужу, вокруг которой уже роились мухи. Мальчик отшатнулся, бросился к карете — дверцы распахнуты, внутри никого нет. Он оббежал вокруг и тут же заметил отца. Рот ребенка приоткрылся в немом крике, но мальчик не издал ни звука.

В траве, лицом вниз, лежал батюшка, широко раскинув руки. На его спине, по белой парадной рубашке, медленно расползались три кровавых пятна. Глеб бросился к нему, с огромным трудом перевернул отца на спину и вдруг встретился взглядом с остекленевшими глазами мертвеца, смотревшими прямо в небо. Лицо от беспощадных ударов походило на кровавое месиво. Мальчик отшатнулся, упал на спину, перевернулся, и его вырвало; ребенок дрожал, как осиновый лист. Он попятился назад от страшного зрелища. Наткнувшись на что-то, обернулся и увидел мать… Она сидела, прислонившись к стволу ели, голова ее склонилась набок, а растрепанные волосы скрывали лицо. Обеими руками женщина обхватила свой объемный живот. Глеб подполз к ней поближе, в его маленьком сердечке все еще теплилась надежда.

— Мама! — тихо позвал он. — Мамочка!

Мальчик склонился над ней, убрал волосы с лица и громко всхлипнул — на щеке матери багровел кровоподтек с отпечатком грязной подошвы, а из уголка рта стекала алая струйка крови; глаза матери были устремлены вдаль. Такие родные карие глаза, которые еще недавно с такой любовью смотрели на него… На лице застыла гримаса боли. Мальчик рывком прижал ее к себе и зарыдал.

— Мамочка! Ма-ма! Ма-а-а-ма!

В детском голоске было столько боли и отчаянья! Ребенок раскачивался из стороны в сторону, целовал мягкие русые локоны, которые так любил наматывать на пальцы перед сном, когда мать читала ему сказки… Наконец он успокоился; раздавались лишь жалобные всхлипывания. Мальчик осторожно уложил мертвое тело в траву, дрожащими пальцами закрыл глаза матери. Провел рукой по животу. У него могла родиться сестричка, — так говорил им папа. Снова стало невыносимо больно, и горький комок подкатил к горлу, ему стало трудно дышать. Он взял руки графини в свои и прижался к ним губами. Вдруг почувствовал, что в одной из них что-то есть. Глеб с трудом разжал судорожно сжатые тонкие пальцы матери и извлек пуговицу, поднес ее к затуманенным глазам. На позолоченном металле ясно различались две буквы: «П.В.». Он сунул пуговицу в карман. Когда-нибудь он найдет этого «П.В.»! Найдет и отомстит, а сейчас нужно быть сильным, чтобы выжить и вырастить брата. «Брат!» — волнение охватило все его существо — а вдруг Сережа не послушался и покинул их убежище! Мальчик вспомнил, что пообещал родителям заботиться о нем. Глеб снова взглянул на мать. Теперь он заметил, что на тонкой белой шее остались багровые следы от чьих-то пальцев. Значит, точно — пуговица принадлежала убийце, и мать сорвала ее, когда сопротивлялась. Слезы снова навернулись на глаза, но мальчик мужественно проглотил их. Поцеловал графиню в лоб, сложил ей руки на груди и направился к телу отца. Закрыл покойному глаза и тихо прошептал:

— Я обещаю, что позабочусь о Сереже. А еще клянусь, что когда-нибудь, найду тех, кто это сделал!

Рано утром в деревню Покровское вернулись хозяйские сыновья. Старший нес младшего на спине. Было видно, что он устал и выбился из сил, что ему очень тяжело, но он упорно шел, стиснув зубы. Мальчик на минуту остановился, посмотрел на лазурное небо, но этот взгляд был совсем не детским. Этой ночью юный граф Глеб Сергеевич Соколов перестал быть ребенком.

Тем же утром в поместье Арбенина молодая княгиня разродилась девочкой. Когда бабка-повитуха и ее помощница обмыли и запеленали младенца, обе красноречиво переглянулись. Девочка как две капли воды походила на своего отца. Но не на князя Арбенина, а на француза, который гостил в их доме девять месяцев назад, а затем скрылся в неизвестном направлении.