— Что я подумаю.
Марте наконец-то удалось распутаться и подняться.
— Ты совсем с ума сошла!
— Нет, не сошла! Я не продажная девка, я графиня Сокольникова! И этому типу еще дорого придется заплатить, прежде чем я позволю ему просто прикоснуться ко мне. И закончим об этом… Прикажи ковры постлать наверху. А материю снесите вниз, завтра приедет портниха, снимет мерки, так пусть сошьет мне несколько платьев к скорому выходу в свет. Хочу быть не хуже некоторых придворных модниц и вертихвосток, хочу всех их затмить!
Марта нисколько не сомневалась, что именно так и будет.
— Я пойду, погуляю… Не зови меня, хочу посидеть в одиночестве.
И девушка спустилась в сад. Там она устроилась на мягкой зеленой траве под любимой акацией. Вряд ли ей удастся заснуть сегодня — уж слишком много мыслей роилось в ее маленькой головке. Слишком многое нужно было обдумать. Например, ее будущий муж… То, что она заимела над ним власть, она осознавала очень хорошо. И пока ее очарование имеет над ним силу, нужно вырвать у него дарственную на все свои земли и на украшения — век мужской любви короток, и кто знает, как повернется судьба в дальнейшем. А вдруг он захочет выкинуть ее из своей жизни? И оставит ни с чем… В ее душе жила вечно голодная маленькая девочка. Несчастная и всеми гонимая. Еще каких-нибудь пару месяцев назад она была просто каторжной без имени и титула, сосланной в Сибирь навеки. И не могла представить себе и сотой доли тех богатств, что были у нее сейчас. До встречи с молодым офицером, который похитил ее душу и сердце, ее более чем устраивало предложение Потоцких — вернуть себе имя и все, что было отнято у нее. Вот о чем могла тогда мечтать маленькая опальная графиня — все мечты сводились к красивым платьям, титулу и вкусной еде. Но теперь все изменилось, и ее маленькое сердечко горело извечным огнем любви. А любовь не знает корысти. За объятия черноглазого кадета она готова была отказаться от всех богатств мира. Она согласилась бы опять быть сосланной в Сибирь, лишь бы снова пережить все те минуты рядом с ним. Эта страсть овладела ею подобно болезни, и теперь прогрессировала день ото дня. Каждую ночь она вспоминала его сильные мозолистые ладони на своем трепещущем теле, его огромные, как омут, черные глаза, горящие таким огнем, который ей еще не доводилось видеть в мужских глазах. А как сладко он целовал ее… Его губы, чувственные и страстные, терзали ее уста, а она улетала от этих поцелуев в поднебесье. И не было в этом ничего невинного, как она представляла себе ранее. Ею овладело помешательство, безумие, она была согласна на все. Стоило ей только первый раз увидеть его глаза, устремленные на нее, и она пропала, и сердце забилось быстрее. Он был настолько красив, что захватывало дух. Мужественное лицо, широкие скулы, прямой нос с горбинкой. А волосы! Черные, как смоль, непрестанно падающие ему на лоб. Что-то демоническое было в его красоте, непостижимое и загадочное. И он смотрел на нее так, как еще ни один мужчина никогда не смотрел на нее, вызывая в ней и смущение, и волнение, и бурю, и ураган одновременно. Заставляя пылать ее щеки. Предавшись мечтам, Катя откинулась в высокую траву. Пахло зеленью, трещали сверчки, квакали в пруду лягушки. Полумесяц освещал сказочно красивые белые кувшинки, плывущие по зеркальной глади озера… Но вот вдали послышался топот копыт, и девушка приподнялась и с тревогой прислушалась. Судя по всему, лошадь неслась во весь опор. Кто бы это мог быть? В столь поздний час? Уже через минуту, ломая ветки и круша все на своем пути, показался крупный черный жеребец. Злобно фыркая и раздувая ноздри, он несся во весь опор прямо на молодую девушку. Вначале Кате показалось, что конь без наездника, но вскоре она различила безжизненно повисшее на крупе животного тело всадника. С самого детства Катя нисколько не боялась лошадей, и теперь взбесившийся жеребец не испугал ее. Она смело бросилась к животному, прыгнула ему на шею и силой потянула поводья на себя. Конь резко остановился и шарахнулся от нее в сторону, злобно и испуганно фырча, перебирая стройными ногами.
— Ну, ну… Успокойся, мой хороший! Кто это тебя так напугал?
Услышав ее голос, такой ласковый и нежный, конь перестал топтаться на месте и пошевелил ушами.
— Какой ты красавец! Как же ты дрожишь… Ну, все, успокойся, здесь тебя никто не обидит.
Девушка сделала шаг в сторону жеребца и протянула руку. Животное не двигалось, но продолжало мелко дрожать. Девушка коснулась рукой взмыленного лба и нежно погладила.
— Хороший мальчик, хороший, я тебя не обижу… Иди ко мне.
Как можно более осторожно Катя потянула за поводья. Неожиданно конь ткнулся мордой ей в плечо, отвечая на ласку.
— Ну, вот и хорошо… А теперь помоги мне снять твоего хозяина.
С самого начала она боялась посмотреть на человека, висящего на крупе животного. Даже теперь, когда месяц спрятался за облака, девушка явственно видела, что бока жеребца залиты кровью.
— Наклонись, миленький, мне так не достать…
Конь послушно согнул тонкие красивые ноги. Катя зажмурилась от страха, боясь прикоснуться к возможно окоченевшему мертвецу, но все-таки осмелилась и с радостью почувствовала, что это не труп — всадник был еще теплый. Она с силой потянула его на себя, и они вместе упали в траву. Девушка с трудом выбралась из-под бесчувственного мужчины и перевернула тело на спину. Она тут же прижалась ухом к его груди — сердце билось тихо-тихо, но билось. С облегчением Катя подняла голову и убрала волосы со лба раненного.
…Сердце глухо забилось, пропустило несколько ударов…
Она вскрикнула так громко, что ночные птицы в испуге упорхнули и смолкли сверчки. Ей показалось, что в ее грудь кто-то вонзил кинжал.
— О Господи! — воскликнула она, прижав дрожащие руки к груди.
В траве лежал тот, кем все эти дни были заняты ее мысли — Сергей Соколов. Лицо молодого унтер-лейтенанта было мертвенно-бледным, на скулах виднелись порезы, он еле слышно стонал. Молодой мужчина был тяжело ранен и потерял очень много крови.
— Я сейчас, я быстро, я сейчас… Господи, только потерпи, не умирай! Я быстро!
Она не решалась оставить его одного, но и сидеть здесь, заливаясь слезами, было бессмысленно. Девушка бросилась к его коню.
— Миленький, позволь мне, я не доберусь быстро без твоей помощи, а надо быстрее! Ну, иди ко мне, мой хороший.
Жеребец посмотрел на нее умными карими глазами и подошел.
— Только держись, только держись… — прошептала она, бросив последний взгляд на раненого.
Пришпорила скакуна что есть силы, и он вихрем понесся к усадьбе, на скаку перескочил через ограду.
— Савелий, ко мне! — крикнула графиня, и на ее зов сбежались слуги вместе с Савелием.
— Быстро носилки или повозку! Лучше повозку, и живо за мной! Ну, что стали, сейчас же выполнять, не то прикажу высечь, черт вас дери, олухи ленивые!! Никаких вопросов! Поехали, поехали!!
Ошалевшие мужики, ни разу не слышавшие от хозяйки и десятой доли подобных ругательств, вскочили на повозку, быстро запряженную ловким Савелием, — тот был в полном недоумении. Все молчали — такой Екатерину Павловну здесь не знали. Им показалось, что она сошла с ума, а девушка и сама не замечала, как нервно теребит свои локоны, которые выбились из прически.
Уже через несколько минут, которые показались обезумевшей девушке целой вечностью, крепкие крестьянские руки положили раненого на повозку. Молодая хозяйка не оставила мужчину, она села рядом и положила его голову к себе на колени. Всем казалось, она знает его. Ее не заботили ни приличия, ни то, с каким любопытством смотрят на нее слуги. Она нервно перебирала черные волосы и что-то шептала. Савелий посмотрел на мундир лейтенанта и покачал седой головой.
— Куда прикажете нести?
— Наверх, ко мне. Зовите Лизу, пошлите за Мартой. Немедленно! Ты, Савелий, грей чан с водой, неси ножницы… И осторожно с ним, осторожно!!
Шестеро крестьян с трудом внесли худощавое, но тяжелое тело наверх и положили на постель хозяйки.
— Все, спасибо, а теперь уходите! Все. Уходите, вам говорят!!
Казалось, в девушку вселился сам черт — ее щеки пылали, глаза горели. Появилась Лиза.
— Поди ко мне, Лизавета, помоги его раздеть!
— Но это же мужчина!
— Ну и что с того! Черт возьми, это не дьявол, и хватит стоять как столб!! Если он умрет, я шкуру с тебя живьем спущу.