Ульяна Соболева - Катерина. Из ада в рай, из рая в ад

Когда муж Дарьи Николаевны вернулся домой, и бросился в покои жены прямо в грязной запыленной одежде, все с замиранием сердца ждали его реакции. Павел Владимирович был жестоким, злым человеком, люди ненавидели и боялись его, но все знали, как безумно он любит свою юную красавицу-жену. Спустя несколько минут князь, шатаясь, вышел из покоев; смертельно бледный, он окинул толпу слуг полным ненависти взглядом и скрылся в своем кабинете, где провел взаперти несколько дней.

Через неделю крепостные выловили труп молодой женщины из Ладожского озера. Утопленницей оказалась барыня — Дарья Николаевна…

Свела счеты с жизнью, сердешная, не выдержала позора… Но злые языки говорили, что это князь утопил неверную супругу, хотя доказательств тому не было. Спустя три месяца после похорон Павел Федорович дал свое имя новорожденной — ее окрестили и нарекли Екатериной.

В тот же день, 21 сентября 1745 года, крестили и другую Екатерину. Будущую императрицу всея Руси — Екатерину вторую, Великую.

Утро выдалось не из солнечных — на дворе стояла ранняя осень, по утрам было довольно прохладно, моросил мелкий, колючий дождь и дул пронизывающий ветер.

Сергей Соколов, офицер морского кадетского корпуса, стоял у трапа военного линейного корабля «Енисей», курил табак и с презрением смотрел на толпу заключенных женщин, которых конвоиры выстраивали на плацу, перед отплытием в ссылку, в Архангельск.

Молодой граф поежился от холода и плотнее закутался в военный плащ, задрал голову и посмотрел на небо. Тучи немного разошлись, кое-где просвечивала яркая голубая лазурь; вот-вот покажется солнце. Мужчина недовольно поморщился: ну почему именно ему было поручено выполнить это задание, такое ненужное и унизительное для морского офицера — перевозить заключенных на военном судне?.. И это — вместо того, чтобы отправиться в увольнительную вместе с братом! Хотя он знал, чем заслужил гнев своего покровителя и учителя Наганова, и тут же разозлился сам на себя, вспомнив, что именно натворил не далее, как неделю назад.

Сергей был моряком с самого детства, с тех пор, как помнил себя. Он попал в морскую шляхетскую академию вместе со старшим братом Глебом. По протекции самого Наганова, который был близок с их покойным отцом и похлопотал у Елизаветы Петровны о судьбе сирот. Сергей жил в казармах вместе с братом, который тут же поступил на обучение, и по достижении тринадцати лет и сам стал кадетом. Выучился, дослужился до чина офицера. Но из-за его несносного характера повышение по службе застопорилось. Он был ужасно вспыльчив — загорался, как спичка, отчего часто ввязывался в драки и переделки, и был неизменно дерзок со старшими по званию. Женщины находили его неотразимым, он был их любимцем, и именно из-за них регулярно попадал в неприятные ситуации.

Но в этот раз он перегнул палку — закрутить роман с женой князя Стрельцова, капитан-лейтенанта, да еще иметь наглость вызвать на дуэль несчастного рогоносца, заставшего их с поличным! Поединок не состоялся — о нем донесли Наганову, и горе-дуэлянт просидел в карцере три дня, пока Алексей Иванович хлопотал о переводе Стрельцова в командование другой ротой. Как только Соколов вышел из карцера, то был немедленно вызван в кабинет самого Наганова.

— Унтер-лейтенант Соколов по вашему приказанию прибыл! — Сергей отдал честь и выпрямился по стойке смирно.

Нагаев был мужчиной средних лет, невысоким, полным, с волосами, посеребренными сединой и с добродушным, бородатым лицом. Он любил этого строптивого мальчишку, но за провинности наказывал строго.

— Вижу, вижу, Соколов… Вы давеча снова отличились, но на этот раз все обошлось не только дракой. — Наганов смерил молодого графа суровым взглядом, казалось, способным прожечь непокорного лейтенанта насквозь.

Сергей опустил глаза и шмыгнул носом. Сразу засаднила ушибленная бровь.

— Что же вы молчите, Соколов? Вам нечего сказать в свое оправдание? Вы, впрочем, как и всегда, ввязались в переделку из-за женщины. Но на это раз!.. — Нагаев стукнул кулаком по столу. — На этот раз вы, лейтенант, перешли все границы! Мало того, что вы обесчестили доброе имя Стрельцова, вы еще посмели вызвать его на дуэль прямо у меня под носом! Неужели вы думали, что я об этом не узнаю?!

— Обесчестил?! Да его жена с доброй половиной гарнизо…

— Молчать! — рявкнул Алексей Иванович, не давая закончить оскорбительную фразу. — Молчать же!! Как ты смеешь мне дерзить, наглый мальчишка?! Провинился — молчи! Ты знаешь, что виноват! Ух, если бы не отец твой и не Глеб, гнал бы я тебя в три шеи!!

Нагаев, конечно, лукавил — Соколов был чудесным моряком и очень успешным учеником. Слепо был предан службе, родине и товарищам по оружию.

— Виноват, ваше сиятельство! — пробормотал юноша.

Нагаев смягчился, но напускная строгость не сходила с его лица.

— Управы на вас нет, оболтусов! Шатаетесь без дела, вот и беситесь!

— Ваше сиятельство, мы вот уже несколько месяцев сидим без дела… Женщин в глаза не видели!

— Будет тебе дело, Соколов! Тебе, твоему брату и Воронову. Завтра нужно будет снарядить «Енисей» — отправитесь в Архангельск. Повезете политических и особо опасных преступниц, заговорщиц. Ясно?! Это дело государственной важности! Они должны прибыть в указанное место в указанное время, и именно ты будешь отвечать за них головой.

Соколов покраснел от злости.

— И это — задание морскому офицеру? Быть конвоиром у баб?! У воровок? Убийц? Заговорщиц?

— Обсуждению не подлежит! Ты и твои «секунданты» выполните это задание, а потом посмотрим, что с вами делать дальше…

— Мы хотим воевать!

— Навоевался уже! Да так, что стыдно смотреть на тебя. Вон с глаз моих! Поговорим, когда вернетесь. Вот как переведу тебя в эскадру графа Орлова… Чертовски ты надоел мне, Соколов!

Сергей вздрогнул от неожиданности, и радостно забилось сердце.

— Я? К Алексею Григорьевичу?!

На его лице читался искренний восторг: эскадра графа Орлова — это прямая дорога в будущее. Это сражения, дальние плавания, а так же возможность бывать при дворе во время длинных отпусков.

— Ступай, ступай! Выполнишь задание, и поговорим.

…Из мечтаний его вывели крики конвоиров.

— Так, по одной поднимаемся по трапу. По одной я сказал! Не толкаться, все успеете! Разговоры прекратить!!

Сергея передернуло от отвращения. Вот они, отбросы общества, без лица и без имени. Скоро они канут в небытие в далекой ссылке.

Женщины болтали, некоторые смеялись, грязно ругались, кто-то плакал, — их было не больше двадцати. Все одеты в коричневые платья из грубого сукна, серые платки и обветшалые, старые тулупы, побитые временем и молью.

Внезапно подул ветер, и Сергею вдруг показалось, что среди этих серых голов в арестантских платках словно золото блеснуло. Это порыв ветра сорвал платок с головы одной из заключенных. Ее волосы огненно полыхнули в серой массе, засияли. Все стихли и зачаровано смотрели на это чудо. Из-за туч выглянуло солнце, и волосы девушки засверкали сильнее, ярче, словно споря с самим солнцем. Первым опомнился рыжий конвоир, он поднял платок заключенной и дернул ее за локоть.

— Быстро голову накрой! Опростоволосилась тут… Там тебе вмиг патлы повыстригут, чтоб живность не завелась!!

Он громко заржал своей шутке. Девушка захохотала вместе с ним звонким, переливчатым смехом, а потом плюнула рыжему в лицо. Женщины заулюлюкали, а конвоир дернул бунтарку за волосы и замахнулся.

— Ах ты, ведьма! — Еще миг, и его тяжелая, здоровенная ручища обрушится на золотистую головку заключенной… Но в этот момент запястье перехватила другая рука и сильно сжала.

— Прекратить немедленно!

Конвоир метнул на Сергея злобный взгляд.

— Я не позволю насилия на этом судне! Ни я, ни капитан этого корабля! Я командую этой операцией, и именно я распоряжаюсь заключенными. Без моего ведома здесь не происходит ничего. Кому не нравится, может сойти на берег!

Их глаза встретились, и рыжий, не выдержав, отвел взгляд и отдернул руку; ткнул платок в руки заключенной. Девушка даже не обернулась, она подняла головку и уставилась на Сергея. А он от этого взгляда, казалось, рухнул на бешеной скорости вниз, с огромной высоты. И сердце вдруг замерло, пропустило несколько ударов и забилось с такой силой, что, казалось, сломает ребра. На своем веку он видел предостаточно женщин, — очень красивых и просто хорошеньких, но ни одна из них не ослепляла настолько, что хотелось зажмуриться.