– Я был прав: вы бы провалились на трех главных экзаменах. Особенно проходя тест на характер.

– Очень рада.

– Типичный ответ неудачника.

– Если я неудачница в 2580-м, поступите разумно: верните меня в 1995-й.

– Об этом не может быть и речи. Вы не вернетесь в свою эпоху.

– Ваша машина не умеет отсылать людей обратно?

– Умеет. Но вы останетесь здесь из соображений политической безопасности.

– Да бросьте! Какую опасность может для вас представлять жалкая неудачница?

– Неудачники зачастую приносят наибольший вред. И вы, похоже, забываете о Помпеях.

– Помпеи уничтожены две с половиной тысячи лет назад. Не понимаю, что мог изменить разговор в 1995 году.

– Во-первых, Помпеи не уничтожены, а сохранены. Во-вторых, с тех пор прошел всего год, а не две с половиной тысячи лет.

– Это ваше субъективное мнение.

– Если бы вы принимали участие в нашей работе, вы бы так не говорили.

– Не удостоилась такой чести. Отправьте меня назад, в мое время.

– После всего, что вам стало известно? Как же мы теперь можем вас отпустить?

– Клянусь, я ничего никому не скажу.

– Если бы у меня была тайна, вам бы я ее точно не доверил.

– Это еще почему?

– Вы ведь писатель, кажется.

– Я не пишу фантастики.

– Это верно. Однако то, что произошло с Помпеями, не фантастика.

– Если бы я в 1995 году написала об этом, ни один читатель мне бы не поверил.

– Кто знает!

– Вы меня переоцениваете. Почитайте критиков – моих современников: они были обо мне невысокого мнения.

– А вы недооцениваете нас: если мы сумели вызвать извержение вулкана с задержкой на две с половиной тысячи лет, то уж как-нибудь сумеем составить мнение о посредственной писательнице, жившей пятьсот восемьдесят пять лет назад. Кто способен на большее, способен и на меньшее.

– Сразу видно, что вы не знакомы с литературной средой моего времени. По-моему, вызвать извержение вулкана куда проще, чем изменить репутацию писателя.

– Во всяком случае, если вы писали такую же чушь, какую только что сказали, не жалуйтесь, что вас не принимали всерьез.

– А я и не жалуюсь! Я просто прошу вернуть меня в 1995 год!

– Удивительная непоследовательность! Почему вы хотите вернуться в эпоху, где вы не получили признания? Мы-то принимаем вас всерьез, причем настолько, что даже опасаемся ваших разоблачений. Вам должно это льстить.

– Наоборот, мне даже страшно подумать, что кто-нибудь станет принимать меня всерьез. Поэтому мне и нравится 1995 год.

– 1995 год. Какая безвкусица!

– Да, я уже примерно полчаса люблю этот год – с тех пор, как вы мне рассказали о своей эпохе.

– Очень жаль, потому что вы больше в него не вернетесь. Надо было вам научиться любить его раньше.

– Это просто дурной сон. Я скоро проснусь в 1995 году в обычной европейской больнице.

– У нас в 2580 году есть безотказное средство доказать человеку, что он не спит.

– Ненавижу двадцать шестой век. Не хочу знать про ваше безотказное средство. Только попробуйте мне о нем рассказать – я заткну уши.

– Достаточно лишь…

Заткнув уши, я смотрела, как шевелятся губы Цельсия. Стало немного легче оттого, что в 2580 году еще можно заткнуть уши: значит, не все потеряно.

Когда движения губ прекратились, я опустила руки.

– Не желаете слушать правду. Вам не кажется, что это безответственно?

– В 1995 году было одно животное, которое мне нравилось, – страус.

– Страусы существуют и поныне. Они заменили кур. Мы выращиваем их на птицефабриках: каждая особь производит яиц из расчета примерно два килограмма в сутки, что значительно превосходит продуктивность курицы.

– Бедные твари, могут ли они прятать голову в песок на ваших фабриках?

– Исключено: там виртуальный бетон.

– Так у вас и бетон виртуальный? Отправьте меня в 1995 год!

– Ни за что.

– Давайте рассуждать логически. Предположим, я вернулась в 1995 год, у меня внезапно открылись ораторские способности, и люди поверили моим рассказам о деяниях понантийцев в 2580 году. Что бы это изменило для вас? В 1995 году извержение Везувия было для всех реальным событием, произошедшим почти две тысячи лет назад. Будь я хоть самым легкомысленным из писателей, хоть лауреатом Нобелевской премии по литературе, мои слова ничего бы не изменили в судьбе Помпей.

– Вы ничего не поняли. Извержение Везувия – факт, известный всего лишь год. Историческая реальность этого события чересчур хрупка, и мы не имеем права даже на малейший риск.

– Погодите, какая-то ерунда получается…

– Вовсе нет! Известно ли вам, чем были Помпеи в 2578 году? Нет, не затыкайте уши. В 2578 году Помпей не было вовсе. На этом месте ничего не осталось, даже развалин. И даже в кругу избранных никто не ведал, что значит это странное слово – Помпеи.

– Ваша история – чистейшая апория!

– Как и ваше присутствие здесь. Именно благодаря мне Помпеи вновь существуют. Именно я, Цельсий, величайший ум своего поколения, открыл этот город и в полной мере осознал его ценность.

– На вашем месте я бы этим не хвасталась.

– Вы не на моем месте! И представьте, я очень горжусь тем, что сделал.

– Я заметила.

– Вы, кажется, не отдаете себе отчета в том, что без меня вы не имели бы счастья любоваться развалинами Помпей.

– С вами или без вас, я не имела такого счастья. В Помпеях я никогда не была.

– Говоря «вы», я подразумеваю цивилизацию вашей эпохи. Сделайте одолжение, не принимайте все на счет своей мелкой личности.

– Вы перенесли меня сюда, чтобы читать мораль?

– Полагаю, немного смирения вам бы не помешало.

– Вам ли рассуждать о смирении? По-моему, вы только что назвали себя величайшим умом своего поколения!

– И не без основания: именно мне пришла в голову идея спасти Помпеи от забвения.

– Позволю себе заметить, что один писатель из 1995 года вас опередил.

– Опередил? Забавно. Опередить событие, произошедшее 1916 лет назад?

– Только что вы говорили, что извержение случилось лишь год назад!

– Для нас. Но не для вас.

– Бессмыслица какая-то!

– Будь у вас хоть капля ума, вы бы поняли.

– Я единственный человек своего времени, открывший правду о Помпеях! Не буду хвастаться, дорогой Цельсий, но мне кажется, я умнее вас.

– Минутку, дитя мое: не следует путать ум с проницательностью. Вы оказались достаточно прозорливы, чтобы понять истинный смысл события, случившегося 1916 лет назад. Я же не ограничился объяснением фактов. Ум проявляется в творчестве, и я сотворил Помпеи.

– О чем вы говорите? Убийство жителей целого города вы называете творчеством?

– Напомню, что в 2578 году там, где сейчас развалины Помпей, не было ничего, абсолютно ничего. Путем доселе невиданных умозаключений я возродил на месте пустоты хорошо сохранившиеся развалины великой Истории. Я обладаю умом творца, тогда как ваш пригодился бы в лучшем случае частному детективу.

– Я писала романы.

– Это я и хотел сказать. Развивать мысль на бумаге – всего лишь прихоть, развлечение. Но вам бы не хватило способностей воплотить в реальность идею, подобную моей.

– Вероятно. Но даже если бы они у меня были, я бы этого не сделала. Я никогда бы не погубила тысячи людей.

– Это естественно. Статистика подтверждает: у людей с коэффициентом интеллекта выше ста восьмидесяти нравственные ориентиры стираются.

– Да вы, ей-богу, этим гордитесь!

– Чтобы испытать чувство стыда, необходимо иметь нравственное сознание, а поскольку коэффициент моего интеллекта равняется ста девяноста девяти…

– Ну что ж, а я с высоты моего интеллекта одуванчика позволю себе считать вас не только негодяем, что вас не удивляет, но также и дураком!

– Забавно.

– Да, дураком! Тот, кто забывает о собственных интересах, просто глуп.

– Я забыл о собственных интересах?

– Подавая подобный пример грядущим векам, вы рискуете разделить ту же участь, несчастный вы идиот!

Цельсий расхохотался.

– Боюсь, ума у вас даже меньше, чем у одуванчика, дорогуша. Вы ничего не поняли. Мы сохранили Помпеи как памятник архитектуры. Оглянитесь вокруг. Сегодняшняя архитектура – вопиющий кошмар. Нам ничего не грозит.