– Я намеренно выражаюсь упрощенно и примитивно, а для вас это все равно слишком сложно. Вы, случайно, не умственно отсталая?

– Цельсий… Цельсий! Кажется, я догадалась!

– Догадались о чем?

– Вы мне морочите голову! Это шутка!

– Что вы называете шуткой?

– Сейчас 1995 год! Как же я могла попасться на вашу удочку?

– Удочку?

– С самого детства я была чересчур доверчива. Как я могла поверить в ваш двадцать шестой век? Браво, Цельсий – не важно, так вас зовут или нет. Вообще-то меня заставила поверить ваша каменная рожа. Вот это актер! Сколько самоуверенности! Вы прямо созданы для этой роли. А какое воображение! Голограммы, киты, продление брака…

– Погодите…

– Самое смешное, я знаю, кто все это подстроил! Накануне операции я говорила о Помпеях с одним приятелем, знакомым моего издателя. Наверняка он все пересказал ему на следующий же день. Как бы то ни было, но дожидаться моего пробуждения после наркоза, чтобы так меня разыграть, – это извращение.

– При чем тут ваш издатель?

– Это же он вам заплатил? Я знала, что он искал способ надо мной подшутить. Ясно как день: ваши разглагольствования о будущем издательского дела, о сохранности моих книг в этом пресловутом хранилище – кое-кто решил проверить, есть ли у меня чувство юмора. Уверена, он с самого начала наблюдает за нами в камеру.

– Кто это «он»?

– Ну хорошо, «они»! Вся шайка разом! Главный, пресс-секретари, ведущие редакторы серий, бухгалтерия… Небось славно повеселились, мерзавцы!

– Сожалею, но вы ошибаетесь. Никакого заговора нет. Мы действительно в 2580 году. А вашего издателя больше нет.

– Его больше нет? Хотелось бы в это верить! И меня пытались убедить, что я эпилептик!

– Но это так!

– Бросьте, приятель. Кажется, я вас узнала: не вас ли я видела в том отделе, куда я приносила рукопись?

– Что вы такое говорите?

– Как же до меня это не дошло, когда вы рассказывали, что получили первую премию на конкурсе красоты?

– Не премию на конкурсе, а самый высокий эстетический коэффициент. Я тогда ждал повышения…

– Да, вы потрясающий комик! Ладно, передайте моему издателю, что я здорово повеселилась, но больше в эти игры не играю.

– Подумайте сами: зачем вашему издателю разыгрывать подобную комедию?

– Чтобы убедить меня в том, что я ненормальная.

– Для чего?

– Не знаю. Может, затем, чтобы я начала писать другие книги, которые его больше устроят: исторические биографии, фантастику…

– Фантастику? Вам ее и в жизни хватает.

– Вот и я о том же!

– Не в этом смысле. Фантастикой было бы поверить в розыгрыш. Правда в том, что сегодня 27 мая 2580 года.

– А я английская королева. Хватит, повеселились. Не могли бы вы отвезти меня домой. Почтовый ящик наверняка забит, и мне надо полить гибискус…

– Вам придется свыкнуться с мыслью, что адресованные вам письма остались без ответа.

– Ответить никогда не поздно. Мне уже приходилось отвечать на письма с опозданием на полгода.

– А как насчет опоздания на 585 лет?

– «Дорогая Жанна д’Арк, я получила ваше письмо от…»

– Это не смешно.

– Я тоже так думаю. Хватит.

– Нежелание смотреть правде в глаза вам не поможет. Понимаю, вам тяжело, но вы должны смириться с тем, что сейчас двадцать шестой век.

– Может, пора уже закончить?

– Увы, нет. Все только начинается.

– Докажите!

– Что я должен вам доказать?

– Нет ничего проще, чем доказать мне, в каком мы веке. Выпустите меня на улицу, я сразу пойму, что к чему.

– Я не имею права.

– Надо же, как все сошлось! И вы хотите, чтобы я поверила вам только на основании вашей болтовни?

– Я могу принести календарь, который подтвердит…

– Ага, календарь из магазина розыгрышей!

– Если бы я отключил голограмму, то предстал бы перед вами обнаженным, и тогда вам пришлось бы мне поверить.

– Ошибаетесь. Я бы подумала только, что у вас грязные намерения.

– Вовсе нет!

– Не стоит препираться, Цельсий. Для меня единственным доказательством может быть только выход на улицу.

– Я не могу. Мне даны указания.

– Тем хуже для вас. Я вам не верю. Сейчас 1995 год.

– Как мне вас переубедить?

– У вас это не получится.

– Ну, хорошо… В 2248 году у шафрана обнаружили особые свойства, позволяющие лечить психические заболевания.

– Красиво звучит. Продолжайте.

– Энергетический кризис в начале двадцать второго века повлек за собой невиданные политические потрясения.

– Такое кто угодно мог предвидеть.

– В знак протеста против произошедших перемен члены Французской академии совершили коллективное самоубийство: 15 января 2145 года сорок академиков в зеленых мантиях бросились в Сену. Поскольку все они привязали к себе последнее издание словаря, то дружно пошли ко дну.

– Вам бы не мешало пожевать шафрана, Цельсий.

– Психические заболевания мозга лечат инъекциями шафрана. Необходимо получить осадок, растворить его, смешав с винным камнем, и…

– И добавить сметаны?

– Сметана из молока китов на вкус отвратительна. Теперь приходится обходиться без сметаны!

– Да ладно!

– Она все равно была вредна для здоровья.

– Слушайте, Цельсий, вы правда думаете, что подобные доводы меня убедят?

– Я стараюсь опуститься до вашего уровня. Совершенно очевидно, что до исследований Марникса в области квандокитии и анионной обратимости вашим мозгам как до Луны. Вот я и подумал, что про сметану вам будет понятнее.

– Благодарю за снисходительность. А плоский юмор еще существует?

– О, юмор очень изменился.

– Расскажите какой-нибудь анекдот из двадцать шестого века.

– Анекдот?

– Ну, знаете, коротенькую смешную историю, которую рассказывают, чтобы посмешить людей после еды.

– Нам не нравится, когда люди после еды смеются. Это вульгарно.

– Действительно. Но вы же рассказываете какие-нибудь смешные истории?

– Э-э… случается, что мы рассказываем обидные истории про левантийцев. Это нас смешит.

– Ага. Юмор изменился не так сильно, как вам кажется. Давайте, расскажите мне анекдот про левантийцев.

– Ну что ж… Один левантиец встречает другого и говорит: «Привет, как идут дела?» А тот ему отвечает: «Пешком».

– А дальше?

– Это все.

– Вы были правы. Юмор изменился.

– Теперь вы видите, что мы в двадцать шестом веке.

– Боюсь, вам понадобится что-то еще, чтобы меня убедить.

– Я не могу доказать вам, что сейчас 2580 год, поскольку мне приказано не рассказывать о прошлых веках.

– Но вы же рассказали мне про сметану, шафран и академиков…

– Потому что это были занятные истории.

– А самоубийство французских академиков – тоже занятная история?

– По сравнению с ужасами, которые произошли с тех пор, – да.

– Скажите лучше, что больше ничего не можете придумать.

– Вы меня с ума сведете!

– Тогда я сделаю вам уколы из смеси шафрана с винным камнем.

– Прекратите кривляться! Люди, которых вы любили, мертвы, слышите? Они уже несколько веков как мертвы!

– Нет, Цельсий, это уже не смешно.

– Пора бы вам, наконец, усвоить: двадцать шестой век – это совсем не смешно!

– Вы не имели права на такой бестактный аргумент.

– Я понимаю, что поступил бестактно, но я также понимаю, что вас могло убедить только это. Вы же не думаете, что я это выдумал.

– Как знать? Вы такой бессердечный.

– Я могу поступить и хуже, если вы до сих пор мне не верите. Я могу сделать запрос и узнать, как именно умерли те, кого вы любили.

– Пощадите! Не надо!

– С удовольствием убеждаюсь, что вы больше не подозреваете меня во лжи.

– Вы садист.

– Нет. Настоящим садизмом было бы позволить вам думать, что вы сможете вновь увидеть своих друзей. А поскольку слово «мертвый» является наиболее сильным аргументом, пришлось мне к нему прибегнуть.

– Да-да, наслаждайтесь своим величием.

– Но… вы опять плачете? С момента нашей встречи вы то и дело принимаетесь плакать!

– У меня больше не осталось надежды. Пять минут назад я верила, что это розыгрыш. А теперь сомнений больше нет, я знаю: они мертвы, те, кого я любила. И я плачу, да, плачу, потому что я одна на целом свете.