– Я намеренно выражаюсь упрощенно и примитивно, а для вас это все равно слишком сложно. Вы, случайно, не умственно отсталая?
– Цельсий… Цельсий! Кажется, я догадалась!
– Догадались о чем?
– Вы мне морочите голову! Это шутка!
– Что вы называете шуткой?
– Сейчас 1995 год! Как же я могла попасться на вашу удочку?
– Удочку?
– С самого детства я была чересчур доверчива. Как я могла поверить в ваш двадцать шестой век? Браво, Цельсий – не важно, так вас зовут или нет. Вообще-то меня заставила поверить ваша каменная рожа. Вот это актер! Сколько самоуверенности! Вы прямо созданы для этой роли. А какое воображение! Голограммы, киты, продление брака…
– Погодите…
– Самое смешное, я знаю, кто все это подстроил! Накануне операции я говорила о Помпеях с одним приятелем, знакомым моего издателя. Наверняка он все пересказал ему на следующий же день. Как бы то ни было, но дожидаться моего пробуждения после наркоза, чтобы так меня разыграть, – это извращение.
– При чем тут ваш издатель?
– Это же он вам заплатил? Я знала, что он искал способ надо мной подшутить. Ясно как день: ваши разглагольствования о будущем издательского дела, о сохранности моих книг в этом пресловутом хранилище – кое-кто решил проверить, есть ли у меня чувство юмора. Уверена, он с самого начала наблюдает за нами в камеру.
– Кто это «он»?
– Ну хорошо, «они»! Вся шайка разом! Главный, пресс-секретари, ведущие редакторы серий, бухгалтерия… Небось славно повеселились, мерзавцы!
– Сожалею, но вы ошибаетесь. Никакого заговора нет. Мы действительно в 2580 году. А вашего издателя больше нет.
– Его больше нет? Хотелось бы в это верить! И меня пытались убедить, что я эпилептик!
– Но это так!
– Бросьте, приятель. Кажется, я вас узнала: не вас ли я видела в том отделе, куда я приносила рукопись?
– Что вы такое говорите?
– Как же до меня это не дошло, когда вы рассказывали, что получили первую премию на конкурсе красоты?
– Не премию на конкурсе, а самый высокий эстетический коэффициент. Я тогда ждал повышения…
– Да, вы потрясающий комик! Ладно, передайте моему издателю, что я здорово повеселилась, но больше в эти игры не играю.
– Подумайте сами: зачем вашему издателю разыгрывать подобную комедию?
– Чтобы убедить меня в том, что я ненормальная.
– Для чего?
– Не знаю. Может, затем, чтобы я начала писать другие книги, которые его больше устроят: исторические биографии, фантастику…
– Фантастику? Вам ее и в жизни хватает.
– Вот и я о том же!
– Не в этом смысле. Фантастикой было бы поверить в розыгрыш. Правда в том, что сегодня 27 мая 2580 года.
– А я английская королева. Хватит, повеселились. Не могли бы вы отвезти меня домой. Почтовый ящик наверняка забит, и мне надо полить гибискус…
– Вам придется свыкнуться с мыслью, что адресованные вам письма остались без ответа.
– Ответить никогда не поздно. Мне уже приходилось отвечать на письма с опозданием на полгода.
– А как насчет опоздания на 585 лет?
– «Дорогая Жанна д’Арк, я получила ваше письмо от…»
– Это не смешно.
– Я тоже так думаю. Хватит.
– Нежелание смотреть правде в глаза вам не поможет. Понимаю, вам тяжело, но вы должны смириться с тем, что сейчас двадцать шестой век.
– Может, пора уже закончить?
– Увы, нет. Все только начинается.
– Докажите!
– Что я должен вам доказать?
– Нет ничего проще, чем доказать мне, в каком мы веке. Выпустите меня на улицу, я сразу пойму, что к чему.
– Я не имею права.
– Надо же, как все сошлось! И вы хотите, чтобы я поверила вам только на основании вашей болтовни?
– Я могу принести календарь, который подтвердит…
– Ага, календарь из магазина розыгрышей!
– Если бы я отключил голограмму, то предстал бы перед вами обнаженным, и тогда вам пришлось бы мне поверить.
– Ошибаетесь. Я бы подумала только, что у вас грязные намерения.
– Вовсе нет!
– Не стоит препираться, Цельсий. Для меня единственным доказательством может быть только выход на улицу.
– Я не могу. Мне даны указания.
– Тем хуже для вас. Я вам не верю. Сейчас 1995 год.
– Как мне вас переубедить?
– У вас это не получится.
– Ну, хорошо… В 2248 году у шафрана обнаружили особые свойства, позволяющие лечить психические заболевания.
– Красиво звучит. Продолжайте.
– Энергетический кризис в начале двадцать второго века повлек за собой невиданные политические потрясения.
– Такое кто угодно мог предвидеть.
– В знак протеста против произошедших перемен члены Французской академии совершили коллективное самоубийство: 15 января 2145 года сорок академиков в зеленых мантиях бросились в Сену. Поскольку все они привязали к себе последнее издание словаря, то дружно пошли ко дну.
– Вам бы не мешало пожевать шафрана, Цельсий.
– Психические заболевания мозга лечат инъекциями шафрана. Необходимо получить осадок, растворить его, смешав с винным камнем, и…
– И добавить сметаны?
– Сметана из молока китов на вкус отвратительна. Теперь приходится обходиться без сметаны!
– Да ладно!
– Она все равно была вредна для здоровья.
– Слушайте, Цельсий, вы правда думаете, что подобные доводы меня убедят?
– Я стараюсь опуститься до вашего уровня. Совершенно очевидно, что до исследований Марникса в области квандокитии и анионной обратимости вашим мозгам как до Луны. Вот я и подумал, что про сметану вам будет понятнее.
– Благодарю за снисходительность. А плоский юмор еще существует?
– О, юмор очень изменился.
– Расскажите какой-нибудь анекдот из двадцать шестого века.
– Анекдот?
– Ну, знаете, коротенькую смешную историю, которую рассказывают, чтобы посмешить людей после еды.
– Нам не нравится, когда люди после еды смеются. Это вульгарно.
– Действительно. Но вы же рассказываете какие-нибудь смешные истории?
– Э-э… случается, что мы рассказываем обидные истории про левантийцев. Это нас смешит.
– Ага. Юмор изменился не так сильно, как вам кажется. Давайте, расскажите мне анекдот про левантийцев.
– Ну что ж… Один левантиец встречает другого и говорит: «Привет, как идут дела?» А тот ему отвечает: «Пешком».
– А дальше?
– Это все.
– Вы были правы. Юмор изменился.
– Теперь вы видите, что мы в двадцать шестом веке.
– Боюсь, вам понадобится что-то еще, чтобы меня убедить.
– Я не могу доказать вам, что сейчас 2580 год, поскольку мне приказано не рассказывать о прошлых веках.
– Но вы же рассказали мне про сметану, шафран и академиков…
– Потому что это были занятные истории.
– А самоубийство французских академиков – тоже занятная история?
– По сравнению с ужасами, которые произошли с тех пор, – да.
– Скажите лучше, что больше ничего не можете придумать.
– Вы меня с ума сведете!
– Тогда я сделаю вам уколы из смеси шафрана с винным камнем.
– Прекратите кривляться! Люди, которых вы любили, мертвы, слышите? Они уже несколько веков как мертвы!
– Нет, Цельсий, это уже не смешно.
– Пора бы вам, наконец, усвоить: двадцать шестой век – это совсем не смешно!
– Вы не имели права на такой бестактный аргумент.
– Я понимаю, что поступил бестактно, но я также понимаю, что вас могло убедить только это. Вы же не думаете, что я это выдумал.
– Как знать? Вы такой бессердечный.
– Я могу поступить и хуже, если вы до сих пор мне не верите. Я могу сделать запрос и узнать, как именно умерли те, кого вы любили.
– Пощадите! Не надо!
– С удовольствием убеждаюсь, что вы больше не подозреваете меня во лжи.
– Вы садист.
– Нет. Настоящим садизмом было бы позволить вам думать, что вы сможете вновь увидеть своих друзей. А поскольку слово «мертвый» является наиболее сильным аргументом, пришлось мне к нему прибегнуть.
– Да-да, наслаждайтесь своим величием.
– Но… вы опять плачете? С момента нашей встречи вы то и дело принимаетесь плакать!
– У меня больше не осталось надежды. Пять минут назад я верила, что это розыгрыш. А теперь сомнений больше нет, я знаю: они мертвы, те, кого я любила. И я плачу, да, плачу, потому что я одна на целом свете.