Жанна Даниленко - Катя

— Я про тебя. Я спросил у сестры, опять болело?

— Честное слово, сейчас закончу и пойду к хирургам.

— А к гинекологам?

— Саша, у меня все нормально.

— Катя, пойдем вместе.

— Нас увидят…

— Пусть, с тобой что-то не то. Я боюсь…

Последние слова он произнес так, что я поняла, он действительно боится, тем же паническим страхом, что и я когда думаю, что настанет день, который разлучит нас.

— К кому идем?

— К Роману, ты когда-то сказала, что доверила бы ему свою жизнь. Ты говорила правду?

— Я не смогу.

— Я с тобой.

Мы вдвоем вошли в кабинет Романа. Он встал поприветствовав Корецкого.

— Мы к вам по делу, Роман Владимирович. Мне не нравится состояние Кати, но я не специалист.

— Вы будете присутствовать?

— Да.

Он задавал мне вопросы, а я краснела и бледнела. Когда меня спросили со скольких лет, я живу половой жизнью, я честно ответила с семнадцати и встретила два удивленных взгляда. Беременность одна, роды одни. Партнеров двое, опять удивленные взгляды. Господи залезть на кресло было адом. А потом адом была боль. Затем УЗИ. Картинку мне показывали тоже. Мне просто стало невыносимо плохо, когда я поняла свой диагноз — внематочная, трубная беременность. Я с ужасом смотрела на Сашу, а он только повторял: «Я с тобой, милая, я с тобой!» А потом громко в сторону Романа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Оперировать будете в присутствии Любы.

— Хорошо, давайте готовить ее к операции, вызывайте Любу.

Сначала я дрожала голая привязанная к операционному столу, потом мне дали наркоз и я начала удивительное путешествие по трубам. причем, иногда я летела внутри их, а иногда видела все эти трубы как бы со стороны, но все равно летела внутри. Короче я находилась в состоянии вечного падения. Наконец трубы исчезли. Я слышала как какой, то далекий незнакомый голос произносит мое имя. Ответить я не могла. Потом меня просили открыть глаза. Я старалась, разлепить веки не удавалось, а я так хотела спать.

Открыв глаза я увидела белый крашенный потолок. шевелиться было трудно и больно. Мою руку кто-то держал. Саша — пронеслось в голове, он же обещал быть рядом. Но раскрыв глаза совсем я увидела Романа.

— Все хорошо, Катя, — произнес он. — Теперь все будет хорошо.

Я хотела спросить, где же Саша. Ну вовсе не Романа я ожидала увидеть у своей постели. Но моего мужчины в палате не было. И я молчала. Очень боялась. Просто панически боялась, что услышу в ответ что-то страшное. Я не знаю сколько прошло времени, я периодически проваливалась в сон, затем Рома мне давал воды через трубочку. Он от меня просто не отходил. Надо было бы выяснить, почему он сидит со мной, а не работает. Неужели в отделениях никто не рожает и неужели исчезновение из системы двух ведущих врачей никак не отразилось на работе. Короче, я всеми силами пыталась отвлечься от дурных мыслей, которые несмотря ни на что просачивались и затем размножались в моей голове.

Наконец в палату вошла Люба.

— Тетя Катя, вы же знаете, что завтра будет легче. Завтра встанем, самостоятельно ходить будем. Сашенька с вашей мамой приходили. Я их домой отправила. Папа расстроился, что внематочная. Говорит, что так еще ребенок был бы.

У меня камень упал с души. Значит с ним все хорошо, значит он хотел бы еще ребенка со мной. Жаль, что не случилось. А теперь и не случиться уже. Вероятность беременности в нашем возрасте, да еще с одной трубой стремится к нулю. А где же мой Саша?

— Любонька, где папа?

Она смутилась.

— У него давление поднялось. Мы с Сашей его уложили, он в порядке.

Но я знала, что не в порядке. Не зря же чувствовала…

— У него инфаркт?

— Да, обширный по передней стенке. Завтра вы его увидите.

— Люба, я прошу…

Она не дала договорить.

— Я с ним останусь, не беспокойтесь. По крайней мере попытайтесь не беспокоиться, он же чувствует вас.

Я молилась. Вслух и про себя. молилась не переставая. И пусть я не знала ни одной молитвы, да и в Бога то не особо верила, но я думала, что если он есть, то обязательно услышит меня, даже если я молюсь не по правилам. Должен услышать, я ведь от всей души, и не за себя…

А Рома так и не отходил от меня.

После операции я вышла на работу лишь через три месяца. И связано это было вовсе не с моей болезнью, а с медленным восстановлением Александра Валерьевича после третьего инфаркта. Вот не поверите, но он потерялся сам в себе. Он сник и утратил всю свою жизнерадостность. Мы с Сашенькой просто заставляли его подняться утром, съесть завтрак, пойти погулять. И шли с ним. Или вместе провожали сына в школу. Я говорила с ним, просила, просто умоляла жить как раньше, но он не мог.

Все решила Люба. Она очень громко и, видимо, доходчиво поговорила с отцом, потом оформила нам визы и купила путевки на юг Франции.

Мы улетели втроем. Там он встретился со своими зарубежными коллегами, которые, как по мановению волшебной палочки, тоже приехали отдохнуть с семьями, у него появились новые идеи, и он ожил. Александр Валерьевич сел за работу. Он оживленно рассказывал мне свои идеи, причем как научные, так и коммерческие. Я, конечно, врач, но то, что он мне говорил, звучало так, будто он излагал свои мысли на турецком языке. Когда в середине, а порой и в конце своей лекции, он обращал внимание на мое растерянное лицо, он прижимал меня к себе и задорно смеялся.

— Катенька, а я оперировать не умею и даже не берусь, но, по-моему, я очень неплохо придумал.

— Саша, мне нравится все, что ты делаешь. Только когда болеешь, не нравится.

И он снова смеялся. Короче, отдых удался на славу.

По возвращении в Москву, мы еще месяц провели в санатории и только потом одновременно вышли на работу.

Роман меня встретил немного сухо. Он был исполняющим обязанности. Думаю, что заведовать ему очень даже понравилось. Мое появление снова возвращало его ступенькой вниз, а ему надо было расти и, конечно, заведовать он мог бы. А вот быть моим начальником не мог.

Правда, уже через пару часов общения, я поняла, что несправедлива к Роману. Дело было вовсе не в должности, а в женщине. Три месяца, сильно изменившие мою жизнь, изменили и его личную жизнь. Он встретил ее, а может, она встретила его и смогла ему дать понять, что она та самая, которая ему нужна. Он же считал себя виноватым передо мной, что встретил ее. Вот такой калейдоскоп чувств, а задействованы всего четыре человека. Рассказывал он мне все, что с ним случилось, очень сумбурно и немного смущаясь. Но факт оставался фактом. И самое интересное, что она оказалась тем врачом-ординатором, которого я сама взяла на работу, буквально за день до того, как загремела на операцию.

Звали ее Ирина Николаевна. Стаж работы — два года в родильном доме номер два в городе Красногорске.

Но она была москвичкой. Молодая. О ее внешности я ничего сказать не могла. Я ее просто не помнила. Девочка с хорошей характеристикой и просто замечательными рекомендациями. Я была лично знакома с ее бывшим завом. Я хотела посмотреть ее в деле, но не успела. Я вообще забыла о ней. Просто подмахнула заявление и отправила к директору. Это он уже с ней беседовал и он ее взял на работу. Значит, она чего-то стоила.

Рома долго и очень поэтично рассказывал, какие у нее синие глаза в обрамлении густющих и длиннющих ресниц.

— Накладных? — почему-то спросила я.

— Нет, просто накрашенных, — ответил Рома.

— Проверял? — опять зачем-то брякнула я. — Рома, ей лет сколько? Ты за совращение малолетней под статью не пойдешь?

— Не понял, Катя. Это вот сейчас ревность была? А академик твой как? Так я старше Ирочки на двадцать лет, а Александр Валерьевич имеет разницу в тридцатник с некоторыми дамами. Так они от него еще и залететь умудряются. Так как, Катя?

— Проехали, Рома. Дело твое. Просто ты мне в определенном смысле дорог. Вот я и беспокоюсь.

— Как отдохнули? — уже миролюбиво спросил он.

— Нормально, мы с Сашенькой и Любой его еле как в строй вернули.

— Да! Ему скоро восемьдесят.