Жанна Даниленко - Катя

— А черт ее знает, я на волосы не смотрел. Ну, а потом ее в реанимации в пять глянул и спал. Я так устал, Катя! Люся с Лелей орут наперебой. Ирка вопит, что ей все надоело, что никакой помощи. Так я то к ним встаю ночью, то дежурю. Кать, вот скажи, почему женишься на ангеле, а через год бежать от демона хочется?

— Значит, плохо смотрел на цвет крыльев. Рома, галстук сними. У тебя узел наоборот. И вообще надень чистую пижаму и халат. Вот пусть заботливая Аллочка тебе все и выдаст, а то я опять выслушаю от Борисова, но это я еще переживу, а вот от Корецкого мне выслушивать о твоем внешнем виде совсем неохота.

— Хорошо, сейчас. Катя, у тебя обручальное кольцо на цепочке висит?

— Да, откуда знаешь?

— Так ты из душа выходила, а я увидел. Я в соседней кабинке мылся.

— В женском душе?

— Ага, в сестринском, врачебный дальше, а меня околоплодными водами облило.

— А-а-а! Почему опознавательных знаков не подал?

— Чтоб не подумала, что подсматриваю.

Мы уже просто ржали. Я продолжала:

— Рома, ты не подсматривал, ты смотрел, так?

— Ну, что б не посмотреть на красивую женщину.

— Ну, ты явно не совсем устал. Раз еще голых женщин видишь.

Настроение улучшилось. И раздражение прошло. Но меня тут же вызвали в операционную. Хорошо, хоть после разговора с Ромой, а то оперировать в плохом настроении — гиблое дело.

Дома я опять сцепилась с мамой. Вот прямо с порога.

— Мама, я предупреждаю тебя последний раз, если ты еще заденешь моего мужа, будешь жить одна.

— Ну и катитесь к своей Любе, мне тут без вас хорошо будет, — встала она в позу.

— А почему ты решила, что покатимся мы? Нет, я сниму тебе квартиру где-нибудь на окраине, или попрошу Александра Валерьевича купить комнату в коммуналке.

— А жрать вы что будете?

— Уж как-нибудь. В кулинарке купим, приготовлю.

— Ты?

— Я.

— Так вы ж отравитесь! Ладно, старый козел, а сына тебе не жалко?

— Как ты достала!

— А меня твой так называемый муж достал!

— И давно?

— С первого дня, вернее, ночи, когда ты меня из дома выгнала, чтобы переспать с ним.

— Завидуешь? Вот с той самой ночи завидуешь. Ты думаешь, я не понимаю, в чем он перед тобой виноват?! Да в том, что спит со мной, а не с тобой. В том, что у меня есть муж, который меня любит, а у тебя нет. Завидуешь тому, что я счастлива. И отравляешь мне жизнь своим ядом, чтобы медом не казалась!

Мама остановилась, оторвалась от плиты с открытым ртом, а потом стала хватать воздух. Из ее глаз потекли слезы. Мой гнев потух, остались лишь тлеющие угли. Мне стало ее безумно жалко. Она же моя мама.

— Мама, ну что ты?

— Как же я без Сашеньки? Без тебя? Вот так пахала на вас, пахала. Сына вам вырастила и какая благодарность? И с чем я остаюсь? С комнатой в коммуналке?

— Прекратите ссориться! Катя, ну ты же здравомыслящий человек! Какая коммуналка? Да и вы не плачьте, никто у вас внука не отбирает, и мы с Катенькой вам очень признательны, что вы нам помогаете, что наш быт в ваших руках. А меня потерпите еще немного, уж пожалуйста. Я буду вытирать крошки со стола.

— Вот уж пожалуйста, вытирайте, — произнесла мама и удалилась в свою комнату.

Мы переглянулись с Сашей и рассмеялись. Он обнял меня и целовал лицо, шею и…

— Мама, папа, — услышали мы голос сына, — мы ужинать будем?

— Будем, сын. Бабушку зови, — произнес мой мужчина и подмигнул мне.

Целых две недели мне удалось провести в относительном спокойствии. Но потом случилось то, что полностью выбило нас из колеи.

Меня срочно вызвали в операционную и Рому тоже. Я недоумевала, Роман тоже ничего не знал, экстренный вызов и все. Причем вызов в хирургию, в их оперблок. На столе в третьей лежала Люба. Я даже не сообразила сразу, жива она или нет. С ней был анестезиолог.

— Екатерина Семеновна, судороги. Только лицевые мышцы, после реланиума не возобновлялись. Готовим к кесареву?

— Да, вызывайте детскую реанимацию и сообщите мужу. Рома, моемся и работаем.

Рома молча следовал инструкциям. Что творилось у меня в голове, словами в принципе передать невозможно. Я думала о ребенке, который может не выжить, срок маловат, думала о Любе, потому что не могла предположить, чем закончится операция, о Борисове, который так ждал малыша, а теперь может потерять и жену тоже, и о своем муже, который в случае неудачи не переживет. Значит, я должна, я сделаю все, хотя я всегда делаю все. Они должны жить оба.

А дальше — скальпель, разрез, апоневроз, брюшина. И вот она, матка с сосудами в палец толщиной. Ребенка мы достали на четвертой минуте. Тут же отдали детским реаниматологам, они интубировали девочку. Интересно, там хоть килограмм есть? Что спасать будут, даже если нет килограмма, я не сомневалась, но шансов больше, если есть. «Кило триста, — услышала голос детского анестезиолога. — Как ее зовут? Александр Борисович, имя дайте!»

— Марина, — услышала я голос Сашки.

— Саша, она будет жить, мы успели вовремя. Судороги были только лицевых мышц. Больше не повторяются. Давление зашкаливало, но теперь все позади, — я пыталась подбодрить его, но понимала, что матка не сокращается. Вроде, все льем — и кровь, и плазму, и окситоцин, а льет из матки, аж все вокруг заливает. Рома только переглядывается со мной, слова не говорит. Боится, видно. При Борисове сказать об экстерпации, все равно, что прямиком на гильотину. Хорошо, что я его не вижу то, что происходит за моей спиной, понимаю лишь по мимике Роминого лица в маске да выражению его глаз. Только вот резко расширившиеся зрачки и быстрое моргание сообщили мне о появлении в операционной моего мужа. Господи, будь на моей стороне! Я читала «Спаси и сохрани», а руки продолжали работать. Я сообщила Борисову о проблемах, он наорал. Хорошо, тупицей не назвал. Господь помог, матка сократилась. Все! Шьем!

От стола я отходила на ватных ногах. Сняла перчатки, стащила халат. Господи, пижама вся в крови! Но там уже спокойно. Вдохнула, выдохнула, вдохнула, выдохнула… все. Все позади.

Подошла к моему мужчине, глазами сказала, что все хорошо, по крайней мере, она жива…

— Спасибо, Катя, — он прошептал беззвучно, одними губами.

На меня накатила усталость, такая, что до душа дойти без Роминой помощи я уже не могла. Аллочка принесла нам чистые пижамы. А потом как всегда — кофе, роды, еще одно кесарево, еще одни роды — и в реанимацию, к Любе и моим мужчинам.

Два месяца после выписки Любы мы с Александром Валерьевичем жили с ней в одной квартире. Мы забирали Маришку к себе в спальню, и я сама вставала к ней, плачущей, ночью и кормила смесями из бутылочки. Я стирала пеленки вместе с Сашкой Борисовым, я мыла с ним полы во всей квартире потому, что домработницу выгнала Сашкина мать за некачественную работу, а другую не взяли, потому что Сашкина мать считала, что Люба должна справляться сама. Любу надо было оградить от физической нагрузки. Дать ей восстановиться. И оградить от психической нагрузки, нахождения двадцать четыре часа вместе со свекровью и золовкой, которые сгорали от зависти. Они хотели все и много, не прикладывая никаких усилий. Они все время говорили о неблагодарности Сашки, которого мать вырастила, выучила за свой счет, а он про нее забыл. Как ни странно, моя мама прониклась сложным положением в семье и решила оказывать посильную помощь. Они вместе с моим мальчиком ходили в магазины, приносили продукты и готовили на всю ораву. А еще она выслушивала Сашкину мать до нашего прихода с работы. Дальше следовала коронная фраза: «Явились, все. Я смену сдала, теперь сами», и шепотом, чтобы никто не слышал кроме меня: «Катя, а оно не зря? Девочка нормальная будет?». И после моих уверений, что, конечно, нормальная, ведь растет, в весе прибавляет, головку держит, мама успокаивалась и произносила: «Ну, дай Бог! Дай Бог!». Потом она шла домой, предупреждая, чтобы Сашенька поздно не засиживался с нами, чтобы не страшно возвращаться было.

Сашенька занимался с Валерой и Сережей. Надо было уроки их проверить, погулять с мальчишками, языками позаниматься. Вообще, они просто обожали друг друга. Сашенька им был другом, старшим, умным, и они его заваливали вопросами. Все были при деле, а мой муж, кроме домашних дел, натаскивал Сашку Борисова, он собирался передать ему клинику. Борисов защитил свой диплом экономиста и завершал диссертацию по экономике, а еще готовил к публикации монографию.