— Агрессивно, но честно. Вчера мужик приходил, тебя спрашивал. Велел вызвать тебя из операционной. Наглый такой, из новых русских.
— А ты?
— Я послал его. Думаешь, боюсь? А вот ты бы одна не ходила. Сына не донимают?
— Он несовершеннолетний, его — нет. Борисова — да. Меня тоже убивать резона нет. Тут драчка за институт. Но Сашка пока держит оборону. Люба может поставить точку, только Люба. Но она должна быть в форме.
— Да, Люба тонкий игрок. При своей хрупкой внешности в ней скрыта огромная сила.
Назавтра видела Любу только мельком, в коридоре. Она вникала в работу, и ей было далеко не до меня. Через день ко мне зашел Борисов. Он был совсем на нервах.
— Чаю нальете?
— С пирожками?
— Если можно.
— Конечно, можно, Сашенька. Мама вчера пекла с повидлом. Мой Саша тоже любит. Вот она и старается!
Он поглощал пирожки один за другим. В кабинет заглянул Рома, но сразу ретировался, увидев Борисова. Саша же позвал его.
— Заходите, Роман Владимирович, вы по делу, а я нервы у тещи успокаиваю.
Рома рассмеялся и зашел. Я ему тоже налила чай.
— Люба у министра, — проговорил задумчиво Саша.
— Одна? — удивился Рома.
— Да, она так решила. Позвонила ему вчера напрямую и договорилась о встрече. Я слышал, как она договаривалась, так у меня было впечатление, что это она министр, а не он.
Он восторженно рассмеялся, мы с Ромой тоже. Я ощущала ту бурю, которая творилась в его душе. Хотелось обнять его, прижать к себе и успокоить, как маленького ребенка. Хотелось помочь. Вот прямо до безумия хотелось помочь и поддержать.
— Саша, я могу что-то сделать?
— Нет, что вы можете… За пирожки спасибо. Пойду, скоро Люба подойдет.
Люба действительно подошла, рассказала о разговоре с министром. Но результата-то все не было.
Сегодня с утра после планерки в отделении появились несколько посторонних человек. Я возмутилась, вот только лишней инфекции мне не хватало. Но выяснилось, что трогать их нельзя, они опрос какой-то проводят. Я вникать не стала. После обхода пошла на плановое кесарево. Затем в реанимацию, потом в консультативное отделение. Когда вернулась к себе, то увидела женщину, которая поджидала меня у кабинета.
— Екатерина Семеновна? — раздраженно спросила она.
— Да, я, а что?
— Да я вас уже полчаса жду.
— И?
— Мне надо вас интервьюировать.
— А мне не надо. У меня ваше интервьюирование не входит в служебные обязанности. И являться по вашему первому требованию я вовсе не обязана. Так что я займусь, пожалуй, своей работой.
— Я из министерства, между прочим.
— А я людей лечу. И мне все равно, откуда вы. Вам нужно, так созвонитесь, договоритесь о встрече, и я уделю вам время, если у меня не будет других, более важных дел.
— Вы думаете, ваш покойный муж сохранит за вами работу при новом руководстве? Его нет, и защиты у вас нет, а от меня сейчас зависит ваша судьба. Вы же откровенно хамите.
Я просто взбесилась.
— Если вы сейчас же не покинете мое отделение, я вызову охрану.
На горизонте показался Рома. Вернее, не на горизонте, а на выходе из пятой палаты. Увидев меня с этой дамой, он поспешил к нам.
— Екатерина Семеновна, простите, — начал он официально, но сбился и перешел на обычное обращение. — Я понимаю, что тебе неприятно, Катя, но они проводят опрос и ответить в наших с тобой интересах. Может, уже министерство примет решение, мы ведь тоже ждем этого решения. Катя, часть этого института принадлежит твоему сыну, наследнику своего отца. Твоего мужа, Катя. Ты должна. Попытайся, соберись. — У меня просто подкашивались ноги, на глаза навернулись слезы и вся моя напускная броня пропала и осталась лишь больная кровоточащая душа. А Рома продолжал, уже обращаясь к этой женщине: — А вы попробуйте быть корректной. Поймите, насколько ей тяжело…
И женщина стала женщиной, а не фурией, которая находилась возле моего кабинета и ждала меня, чтобы съесть.
Мы прошли в комнату и расположились на диване. Рома налил чай, поставил конфеты. Мы говорили ни о чем, просто про жизнь. Она видела моего мужа в министерстве, даже не говорила с ним, и никак себе и представить не могла, что у него, то есть у нас с ним, четырнадцатилетний сын. У нее тоже сын, двадцати пяти лет. Ее глаза потеплели и засияли гордостью за сына. Она, как мать, могла говорить о нем хоть часами. Я ее слушала и понимала, что у нас с ней общего гораздо больше, чем разногласий. А она рассказывала, что у нее внук должен родиться. Сноха беременная. Рома тут же сообщил, что лучше меня никто роды не принимает. Даже его жена уже двоих у меня родила. Так, постепенно, мы перешли на тему малышни. И я с упоением стала рассказывать про внука и внучку. Про то, какая Мариша у нас красавица, а Валерочка умница и весельчак. Про то, как он на фортепьяно играет, я вот не играю совсем, но слух у меня хороший и я слышу, что у него талант.
— Екатерина Семеновна, внуки откуда? У вас же сын маленький! — она не могла скрыть своего удивления.
— Так у меня еще дочь, пусть его дочь, но внуки-то родные, да и Любу я люблю больше жизни.
— Любу? И вы не ревнуете, что контрольный пакет он оставил своей дочери, а не вашему сыну?
— Ревную? С чего? Я горжусь ею! И больше всего желаю, чтобы директором был ее муж — профессор Борисов. Я и его знаю с шестнадцати лет, он санитаром у нас работал, и как мой муж его любил, тоже знаю. Он его готовил себе на смену и директором хотел видеть именно его, и никого другого. Так почему я должна думать по-другому?
— А характер? Я слышала, что у него очень сложный характер.
— А вы видели первого руководителя — простого, как три копейки? Так ведь и цена ему тоже будет грош.
— У меня к вам, Екатерина Семеновна, остался только один вопрос. Сноху мою вести будете?
— Да без проблем.
Я дала ей визитку, попросив, чтобы заранее позвонили и договорились о времени. Она поблагодарила меня и ушла.
— Рома, если бы ты знал, как я волновалась.
— Ты молодец, Катя. Все. Хорошо, что все позади.
Через три недели в институте состоялось собрание коллектива. Пришли все, на первом ряду сидели три кандидата на пост директора. Результаты конкурса объявлены не были, но собрание проводил сам министр.
— Саша, пойдем, сядем ближе к сцене. Тетя Катя, вы с нами. Конечно, с нами, а с кем же еще? Это мы должны пережить вместе.
— Нет, Люба, давай здесь в середине зала, — произнес Саша. — Извини, я больше не могу. Они вытрепали мне все нервы. То можно начинать строительство. То нельзя, то нужны дополнительные разъяснения. То вопрос будет решать новый руководитель. А этот лысый профессор Иванов заявил, что если он придет к власти, то мы вряд ли сработаемся. Он предложил мне искать новую работу, Люба. Я семнадцать лет проработал в институте. Я его знаю, как никто. Почему они считают, что вон те трое более достойны? Потому что они защитились на старости лет или у них работы лучше? Чем мое профессорское звание отличается от их?
— Саша, все, тихо, не накручивай себя и меня. Если ты не будешь директором, мы уедем. Я думаю, ни Гарвард, ни Стэнфорд от тебя не откажутся. В Бостоне у нас квартира, нам даже жилье не придется искать.
У меня душа ушла в пятки: если они уедут, то как же мы с сыном? Мы же можем только вместе, а я английский не знаю… Что делать?
Министр попросил тишины и начал речь.
— Уважаемые коллеги! Дамы и господа! Я знаю, как тяжело было вам в последние месяцы. Ударом для института был уход, а затем и смерть первого руководителя института, академика Александра Валерьевича Корецкого. Сегодня институту присваивается его имя. — Зал разразился аплодисментами. — Но мы не можем стоять на месте. Мы должны жить и двигаться дальше. Институт является одним из важнейших учреждений страны. Наша комиссия долго рассматривала кандидатуры на пост директора института. Кто-то был слишком молод, кто-то слишком стар. Чьи-то взгляды не совпадали со стратегией и принципами работы института. Мы не нашли идеального кандидата и провели опрос сотрудников института. Наш штатный психолог беседовал со всеми вами, и одним из вопросов, которые он задавал, был вопрос, кого они считают достойным этой должности. Вы все читали резюме кандидатов и каждый из вас назвал одного и того же человека. Вы не просто называли его фамилию. Вы говорили о его способностях, об уважении к нему, о его личностных и человеческих качествах. Он молод, достоинство это или недостаток — я не знаю. Из его личного дела я выяснил, что в институте он проработал семнадцать лет. Это бо́льшая часть его жизни. Он рос с вами, господа. Вы знаете его, а он знает вас. Я вижу, что вы все встали и готовы стоя приветствовать вашего нового директора, доктора медицинских наук, кандидата экономических наук, профессора Борисова Александра Борисовича. Пожалуйста, поднимитесь на сцену. Вам слово.