Жанна Даниленко - Катя

Мы шли в парк. Правая рука моего мужа лежала у меня на талии, он периодически прижимал меня к себе и так мило улыбался. За такие мгновения я готова была отдать все на свете. Осознание окатило холодной водой мой романтический порыв. У меня теперь нет работы. Я не принесу денег в дом и скандал неминуем. Только бы не сейчас, пусть он случится позже, ведь я его так люблю…

— Глеб Ефимович, — раздался рядом низкий бас, — представьте спутницу. Хороша, вот уж хороша. Умеете вы женщин выбирать.

— Моя супруга, Катерина, завидуйте, Лев Борисович.

— Наслышан, наслышан. Звезда гинекологии. Мне о вас ваша подруга рассказывала.

— Таня? — удивилась я. Почему Таня обо мне говорит с сотрудниками?

— Да, доктор Лунева, — он выразительно посмотрел на Глеба, но я не обратила внимания.

Дальше я попыталась рассказать мужу все как есть: как говорила с завом, как он отстранил от операций, как предлагал помощь в обследовании и лечении. О том, что теперь пойду работать в женскую консультацию и очень хочу ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глаза Глеба постепенно темнели и холодели. Он больше не держал меня за талию и казался очень далеким. «Неужели скандал случиться сегодня, сейчас?» — пронеслось в голове.

— Катя, я хочу чтобы ты меня услышала раз и навсегда, и больше никогда, слышишь никогда не поднимала эту тему. О детях речь не идет. У нас не будет детей, я не люблю и не хочу никаких детей. Тебе необходимо за кем-то ухаживать? Так есть я, вот и реализуй свою любовь на мне. Я ненавижу детей и не собираюсь размениваться и тратить свою жизнь и время на то, что мне совершенно не интересно. Давай закроем этот вопрос. Меня не интересует, согласна ты со мной или нет. Я так решил, я так сказал, и будь добра придерживаться моих правил. Я достаточно терплю от тебя. Меня достали ваши скандалы с мамой, а теперь ты хочешь ребенка? Лучше бы жить в семье научилась и с работы ты ушла зря, я не прокормлю тебя и маму на свою зарплату. Пойди к заву, извинись, прогнись, если нужно и работай. Ты меня поняла?

Я смотрела на него молча минут двадцать, он же все это время разглядывал что-то на земле. Чувство было такое, что мне насрали в душу и отмыться нет никакой возможности. Молчание прервал он.

— Катя, у тебя есть, что еще сказать?

— Да, Глеб. Есть. Я ухожу от тебя.

— Можно без истерик?

— Нет никакой истерики. Просто я поняла, что наша любовь, если она и была, разбилась об быт, об твою маму, об мою работу, об твою работу и об твое каменное сердце. Я сделала неправильный выбор. Я выбрала семью и искала твоей поддержки, а надо было выбрать работу. Все, Глеб, все разговоры окончены, я соберу свои вещи и перееду к маме. На, держи.

Я сняла с безымянного пальца тонкий золотой ободок и протянула ему. Как ни странно, я даже не плакала, хотя внутри меня, как шторм, бурлила тоска. Он не взял кольцо.

— Катя, прекрати, не говори и не делай глупости. Давай поговорим дома, Катя, у меня куча работы.

Он был расстроен. Видимо, не ожидал от своей покладистой жены такого выпада. Я вложила ему в руку кольцо, чмокнула его в щеку и произнесла:

— Ключи я оставлю в двенадцатой квартире, — и я ушла.

Он звал меня несколько раз, потом сказал, что дома все решится и, уверенный в своей правоте, вернулся на работу.

А я собрала свои вещи, только то, что носила. Получилось немного, всего одна большая сумка. Вызвала такси и уехала к маме. С мамой я тоже разговаривать не стала. Я большая девочка и у меня еще вся жизнь впереди, но уже без Глеба.

Развод и последствия

Я держалась как могла. С работы меня не уволили, шеф заявление порвал, и на следующий день я уже оперировала. Тоска не отступала. Развод прошел гладко, без скандалов. Нас просто развели в том же ЗАГСе, где и регистрировали. Евгения Лазаревна сказала, что такого, как ее сын, мне больше не найти. Я согласилась. Глеб не сказал ничего. Моя мама устроила истерику, плавно переходящую в шум, напоминающий игру на всех струнных инструментах одновременно. Даже не игру, а вот когда перед спектаклем оркестр разыгрывается, такая какофония звуков. И все ее вопли очень соответствовали тому, что было у меня внутри. Маму я особо не слушала, отгородилась стеной и все. Дома бывала редко. Брала дополнительные дежурства, очень много оперировала, принимала сложные роды и росла профессионально.

Глеб звонил, разговаривал с мамой. А я с ним не хотела, слишком больно, слишком свежа еще моя рана. Диссертацию я сделала за два года. При моем темпе работы набрать материал оказалось плевым делом.

Меня считали успешной женщиной. Я тщательно следила за своей внешностью, за своей одеждой. У меня появился блат, и не только в продуктовых магазинах. Я с удовольствием проводила время в парикмахерской, я ходила на концерты, одновременно получая удовольствие и избегая общества мамы.

Мама стала отдельной статьей в моей жизни. Она любила Глеба, вот совершенно не отдавая себе отчета в том, что ее дочь все-таки я, а он всего лишь бывший зять. Она тосковала по нему больше, чем по отцу, и нещадно продолжала меня пилить. Она все говорила о нем, все вспоминала какой он был хороший мальчик, потом какой шикарный мужчина. Но он больше не звонил. Пропала из моей жизни и Танька Лунева. Первое время после разрыва она пыталась меня утешать, но как-то не искренне. И мы просто разошлись, каждый стал жить только своей жизнью.

Сегодня я жутко нервничала. Меня пригласили на собеседование. Это было странно, странно хорошо. Мой заведующий сам порекомендовал мне искать работу. Нет, увольнять меня вовсе не собирались, просто он считал, что я уже выросла и готова идти дальше. Что считала я сама, я, пожалуй, не знала. Я работала и работала, брала дополнительные дежурства. Работа была моим смыслом и чего-то другого я себе не желала. Я больше не вспоминала с болью о Глебе, он окончательно стал моим прошлым. С Татьяной мы не общались, совсем. Вот так получилось, что я сразу потеряла друга детства, мужа и лучшую подругу.

Об объявлении конкурса в клинике Корецкого мне сообщил сам заведующий.

— Попробуй, Катя. Просто собеседование.

— С самим Корецким?

— Да, познакомишься с гением. Если он удостоит твою кандидатуру вниманием.

— А если нет, то будет удар под дых.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Попробуй, Катя. Ты засиделась в ординаторах, пора вперед.

Я подала резюме и меня пригласили. В этот день я встала чуть ли не пять утра. Я долго стояла под душем, затем примерила несколько блузок. Остановилась на белой строгой, рубашечного покроя. Юбку выбрала черную, карандаш. Туфли-лодочки на среднем каблуке. Волосы я подняла вверх и закрутила ракушкой. К макияжу подошла с особой тщательностью, чтобы ничего лишнего. И в то же время я не должна быть серой. Посмотрев в зеркало, осталась собой довольна.

Но дальше случилась полоса неудач. В метро ко мне прицепилась бывшая пациентка. Она говорила и говорила, потом поехала со мной, вышла на той же станции. Я не могла от нее отвязаться.

В результате я опоздала. В душе все переворачивалось: опоздать на первое серьезное собеседование, упустить свой шанс карьерного роста, что могло быть хуже. Но я решила не сдаваться. Я уже приехала, уже стояла перед клиникой, и я войду и попробую. На ватных ногах я вошла в приемную, не показывая своего страха и неуверенности.

В приемной никого не было, дверь в кабинет директора приоткрыта, и я вошла, вот так, без стука и предупреждения. Он стоял около своего стола с явным намерением куда-то идти.

— Извините за опоздание, — нисколько не смущаясь, сказала я. — Встретила бывшую пациентку, пришлось выслушать. Я Замятина Екатерина Семеновна. Работаю врачом в институте Склифосовского, но должность заведующего отделением меня заинтересовала. Я вас слушаю.

— Сколько вам лет? Семейное положение? — удивленно произнес он.

— Мне двадцать девять лет, я разведена. Трудно совмещать работу оперирующего гинеколога с семейной жизнью. Пришлось выбирать.