Мне стало жалко маму. Она же волнуется… Я снова обняла и поцеловала ее, потом накапала корвалол ей и себе и проводила ее в ее комнату, посидела рядом, пока она не уснула, и легла сама.


Утром позвонила Лунева. Она говорила осипшим от слез голосом и просила о встрече. Умоляла о встрече. Вот, как сказать правильно, именно умоляла.

Я сказала зайти ей ко мне на работу часам к четырем. Увижу, выслушаю и решу.

Вариантов Танькиного горя у меня не было. Да я и знать не очень-то хотела.

Утром ко мне в кабинет прибежала Люба, покурить, как она сказала. Интересно, что несмотря на все старания Сашки, она не бросала. Курила много, особенно после сложных операций. А других она не делала, так что курила. Кофе и сигареты были для нее основным питанием.

Интересно, а мой Сашенька курит?

— Нет, не курит Сашенька, мы разговаривали, — она ответила на мой не заданный вопрос.

— Ну, у меня тоже дети, тетя Катя. Я понимаю. Сашка вон Валерку подговорил со мной бороться, а Мариша заявила, что ей нравятся женщины с сигаретой. Так у моего мужа чуть удар не случился. Принцесса его, и тут такое заявление.

— Балует он ее! Я уже ему говорила, но принцесса есть принцесса.

Я улыбалась Любе, а она мне. Ведь без улыбки о детях нельзя. Но она выкурила свою сигарету и побежала в отделение, где ее уже явно потеряли.

Дальше был обычный рабочий день, только без Ромы. У него теперь своя вотчина и встречаться мы будем лишь на планерках, да в кабинете директора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Время неумолимо приближалось к четырем. Но я так закрутилась, что и думать забыла о Тане Луневой.

Отталкивала моя душа и ее, и все, что с ней связано. Вроде и старые раны затянулись, и обиды давно прошли, но я просто знать ее не хотела и слышать о ней тоже не хотела. Главное, что я обещала встретиться с ней, а то, что обещала, надо выполнять. Она, наверно, на консультацию ко мне. Время климактерического периода, может, он у нее с осложнениями.

Она постучала и вошла. Я глянула, и у меня внутри все опустилось. Она была похожа на призрак. Невероятно худая, изможденная просто, с красными опухшими глазами. Руки ее дрожали, я поставила перед ней стакан с водой, но она даже поднести его ко рту не могла. Одежда на ней болталась, значит, похудела не так давно. Но почему не купила новую? Глеб никогда в жизни не позволил бы своей жене так выглядеть… И тут я поняла — Глеб, вот причина. Или болезнь? Или все вместе? Нет, причина все-таки — Глеб.

— Таня, расскажи. Что привело тебя ко мне.

— Он ушел…

— Глеб?

— Ты представляешь, он меня бросил, — она снова разрыдалась.

Я поняла, что стало причиной ее красных опухших глаз. Сколько же плакала она?! И почему мне ее не жалко?!

— Ты пришла сообщить, что вы с Глебом расстались?

— Я пришла просить помощи.

— В чем?

— Ты можешь попросить Борисова и Корецкую уничтожить его. Молчи! Выслушай! Ты не понимаешь! Ты просто не понимаешь! Я жизнь положила, чтобы добиться его, я жила с ним, я сына ему родила, я дышала им, понимаешь?! Ты не поймешь, ты никогда его не любила! Ты просто не поймешь! У тебя души нет! А я… я для него все! А он ушел… Сказал, что отмучился, что никогда меня не любил, что я разбила его жизнь, но сын вырос, и он свободен. Он ушел…

Она рыдала и выла от рыданий. Ее худющие плечи сотрясались, и она рыдала и выла снова и снова. Иногда раскачивалась на стуле.

Я ругала себя за то, что сочувствия она не вызывала.

Я пыталась войти в ее положение, пыталась понять, прочувствовать ее горе. Ведь умом я понимала, что она несчастна, что ее жизнь, наверно, действительно закончилась с его уходом.

— Ты попросишь? Ты поможешь мне уничтожить его?

— Нет. Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю. Ты зря пришла, Таня.

— Тогда поговори, верни его мне. Он послушает тебя.

— Господи, ты себя слышишь?

— К кому же мне идти, у меня был он и ты, и все. Еще сын, но он на его стороне. Он даже не звонит…


И вот тут мне стало ее жаль. Как может единственный сын бросить мать? Она хорошая мать, я знаю. Мне плевать, какая она жена, но мать… Этого я допустить просто не могла. А если мой Сашенька откажется от меня? Я вспомнила моего мальчика. Нет. Он никогда, где бы ни был и что бы ни случилось…

Я села рядом с ней и обняла, а она прильнула ко мне, будто я действительно ее последняя надежда. И мне стало стыдно… Я осознала, что готова помочь, нет, не через Любу с Сашей. Я никогда не втяну их в такое, а сама я сделаю все, что смогу, но сын должен оставаться сыном.

Она постепенно успокаивалась. Допила воду, и еще проглотила какие-то таблетки, не ответив на вопрос — что это. Я поняла и без слов.

Мы бы и дальше сидели с ней просто молча, но в мой кабинет буквально ворвался Митя с очередным огромным букетом цветов.

— Катенька, прости, но мы все тебя ждем.

— Что-то случилось?

— Нет, Олю выписывают с мальчиками, а тебя все нет. Ты с нами, праздновать.

— Митя, я не собиралась… Я сейчас подойду и провожу, но праздновать…

— Ты наш герой, Катенька, благодаря тебе у меня два внука. Хочешь, на колени встану?

— Я сейчас, Митя.

Я проводила Таню, пообещав поговорить с Глебом. А потом прошла в палату к Орловой.

Часть 44


Домой я вернулась под утро, и, конечно, проспала на работу.

Первый раз в жизни проспала.

Когда поднялась с кровати, было десять.

Позвонила Борисову. Отпросилась. Он выразил недовольство, но стерпел.

Долго лежала в ванне, все никак не могла решить, как мне к Таниному делу приступить. А потом подумала: а чего я боюсь? Таню я выслушала, поверила ей или нет, не важно. Важно вернуть ей сына. Вот пойду к Глебу и скажу, что нельзя так.

Я много времени провела у зеркала. Да, я совсем не молода, но… В конце концов Глеб тоже не мальчик! И в мои планы понравится ему снова не входит. Но очень хочется показать, что я еще лакомый кусок. Хочется, чтобы слюни у него текли при виде меня… Но я независимый от него человек.

В конце концов я осталась собой довольна. Во мне еще есть шарм.

Я поехала до станции метро «Преображенская площадь», потом пешком до больницы им. П.Б.Ганнушкина и по этой территории до корпуса № 10 (главный корпус института психиатрии). Я поднялась в отделение и попросила проходящую медсестру пригласить Глеба.

Все повторялось, как тогда, когда мы расстались. Сколько лет прошло! Целая жизнь! Все изменилось с тех пор, я, он, судьбы… У меня сын, у него сын… Я уважала его, пока не узнала про обман. А потом все в душе рухнуло и остался лишь пепел, серый такой, без вкуса и запаха. Но сейчас я почему-то немного нервничала, сама не могла объяснить почему. Но что-то непонятное и немного тревожное шевелилось в душе.

Вернулась медсестра.

— Извините, но Глеб Ефимович очень занят сегодня, сейчас он работает с аспирантом, затем у него консультации. К тому же вы не сказали, по какому вы вопросу.

— Вот как. Ну что ж, значит, не судьба. Я же сказала, что по личному вопросу. Ладно, передайте ему визитку мою.

Я протянула ей картонную карточку и спустилась в парк. Нахлынули воспоминания… Слезы подкатили к глазам. Нет, я не любила его. Просто именно здесь закончилась моя молодость… Разбились надежды и сгорела первая, самая чистая любовь.

Я стояла в задумчивости, с лужицами слез в глазах.

— Катя!

Я обернулась. Он бежал за мной. Торопился, придерживая правую часть живота рукой.

— Катя! Ты не могла сразу сказать — кто. А то я… Прости, я же не знал, что это ты.

— А аспирант?

— Ушел. Пройдемся?

— Как хочешь.

— Ты чем-то расстроена?

— С чего ты взял?

— У тебя глаза на мокром месте.

Он подошел ко мне взял за плечи и развернул к себе. Наши взгляды встретились. Боже, как он изменился, почти совсем седой! И морщинки… Но внешне он хорош. Все такой же лощеный, и… Я отвела глаза.

— Глеб. Прости, что лезу не в свое дело. Но я обещала… У меня была Таня. Я хочу поговорить о ней.

Я своими руками сняла его руки со своих плеч. На безымянном пальце красовалось новое обручальное кольцо. Я сделала вид, что не заметила.