Жанна Даниленко - Катя

— Я с ним прожила двенадцать лет и, как оказалось, ничего о нем не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что вы хотите от меня?

— Поделиться информацией. Дать вам понять, что вы такое же никто для него, как и я.

— Уходите.

— Выслушайте, и я уйду навсегда из вашей жизни.

— Хорошо, говорите и уходите. Только не думайте, что это что-то изменит в наших отношениях с Митей.

— Митей! Интересно, он никогда не позволял называть его так. Только Дмитрий Алексеевич. Так вот слушайте: я была знакома с его женой — Вероникой. Ника, ее так все звали. Она много натерпелась от него, и сцены ревности, она была очень красивой женщиной, и его пьянки, и отсутствие дома месяцами, и куча его любовниц, так, мимолетных и задерживающихся на некоторое время. А потом онкология, и ее не стало. Все произошло очень быстро, каких-то пара месяцев. Ему понадобилась няня. Ведь Оля оставалась одна. Вот он меня и нанял. Сначала следить за дочерью, уроки с ней сделать, накормить, потом и его накормить, а потом и для удовлетворения его самого. И я влюбилась. Была для него всем, ну, я так думала. Он меня в свой круг ввел, мы вместе на людях появляться стали, я его после гостей на себе пьяного домой тащила. И так много лет, много, понимаете? Молодость прошла, да и зрелость тоже. А потом его в Москву перевели. Я собираться стала, думала же, куда он, туда и я. А он пришел, ключи мне дал от квартиры. Он за все мои заслуги квартиру мне купил… И все, и уехал… А я осталась. Ни с чем. Ни семьи, ни жизни. Ведь, как отрезало. Он мне звонить даже запретил. Я только Оле звонила. На свадьбу ее приезжала. Ничего не скажу, пригласили. Так что, вот с кем живете, Екатерина Семеновна.

— Все?

— Все! А разве мало?

— Мы договаривались, что вы выскажетесь и уйдете навсегда. Идите.

Она подходила к двери, когда та распахнулась, и передо мной возникли мой сын и Митя за ним следом.

Я обняла Сашеньку.

— Мама! Ну не плачь только! Или не рада?

— Господи, мальчик мой! Какими судьбами?

— Во! Дядя Митя, мальчик. Мамуль, я на все лето. Я так подумал, что Люба родит, так ей помочь надо, это ж четвертый ребенок, а ты уедешь. Нехорошо. А так мы с тобой вместе сестричке и поможем.

— А работа? Сашенька, ты же говорил…

— Работа не волк, мамуль. Я тут сделаю, на этой базе. Думаю, Саша мне не откажет. Так, все быстро пошли, а вы, женщина, что?

— Она уходит, Сашенька. Митя, не беспокойся, все нормально, она уже уходит — навсегда.

С работы мы пошли к Любе. Как она была рада, даже и не расскажешь словами. Все-таки замечательные у меня дети. И их дружбе я только радуюсь.

Валерка чуть перерос моего мальчика, но висел у него на шее, Сережа прижимался сбоку, а Марина залезла на руки и не слезала весь вечер.

Я вспомнила все мои страхи, которые одолевали меня, беременную Сашенькой. Боже мой! Что я могла натворить тогда, лишить моего сына семьи? А так, вот то, чего так хотелось для моего мальчика.

Домой вернулись к полуночи. Я постелила Саше в его комнате, да и мы с Митей легли.

— Катюша, я должен тебе объяснить…

— Что, Митя? Подожди, не перебивай. Она была хорошей няней и нравилась Оле. Ты боялся привести в дом другую женщину и решил попробовать с ней, уверяя себя, что стерпится-слюбится, но не стерпелось и не слюбилось. Ведь так? Именно это ты хочешь мне объяснить?

— Катя, я не мог больше. Она была мне даже не безразлична, а неприятна. Оля выросла. Они общаются и дружат до сих пор. Я тогда объяснил дочери все, и она поняла. Я поступил нехорошо, но сердцу не прикажешь, она надеялась, я не оправдал ее надежд.

— Я поняла, Митя, и не осуждаю. Но учти, я своего не отдам.

Он притянул меня к себе.

Следующий день выдался тяжелым. Я сделала кесарево Любе, мальчик получился чудный, и с ним все было хорошо. А вот дальше все пошло не так. В результате я удалила матку тридцатитрехлетней женщине.

Я сама была в шоке. Я анализировала ход операции снова и снова. Но ни понять, ни что-то изменить уже не могла.

Я пила кофе в своем кабинете. Видеть никого не хотелось. А в голове крутилось: «Он не простит!» Да, он не простит, хотя прощу ли я сама себя? А следующей мыслью было — за что же прощать, я все сделала правильно. Так почему же так мерзко на душе? Почему чувство вины не отступает, а захлестывает все с новой и новой силой? Я была обессиленной и разбитой. А надо встать, пойти в реанимацию и быть с ней, пока она не отойдет от наркоза.

И я бы пошла, но там точно ОН. Боже, с каких пор я его боюсь? Я нигде не накосячила, но объясняться мне с ним все равно придется. И сделала я все только с его разрешения. Он владел ситуацией, хотя, если бы даже он запретил, я бы все равно сделала то же самое.

Я допивала третью чашку кофе. У меня уже тахикардия, пора остановиться. Все равно, как бы я ни тянула, сейчас встану и пойду в реанимацию.

Я вошла в палату реанимации, а он даже не повернулся, так и сидел рядом с ней, и держал ее руку в своих.

Я остановилась. Закрыла глаза и вдохнула, потом выдохнула.

— Саша, она просыпалась?

Он повернулся ко мне.

— Да, ненадолго. Но ее загрузили, пусть отдыхает.

— Сам как?

— А вы?

— Лучше не говорить.

— По крайней мере не здесь.

Мы вышли в коридор. Он внимательно смотрел на меня, прямо в глаза, прямо в душу. Казалось, он видит весь бардак, который сейчас там.

— Я прокручивал все, анализировал. Все правильно, вы все сделали правильно. Я немного затянул, надо было решение принимать сразу, но понимаете…

— Я понимаю. Кто б меня понял?!

— Вы обо мне? Так я врач и поступил бы так же. Что же за наследственность такая? Ведь ее мать умерла от того же. А Люба жива, потому, что мы с вами рядом были. У нас четверо детей. Ну, мало ли чего я хотел… Все, давайте прекращать это самоистязание. Вы внука видели?

— Нет. Только там в операционной. Пойдем?

— Да. Пошли в детское.

Саша взял на руки маленькое чудо. Потом дал мне.

Тахикардия у меня прошла.

— Как назвал?

— Борисом.

Удивилась, но смолчала. Борисом так Борисом.

Он вернулся к жене. А я в свой кабинет. У меня еще больные в отделении без обхода. Надо сделать назначения.

У моего кабинета стоял сын.

— Мама, что-то не так?

— Откуда знаешь?

— С Валерой говорил. Он понимает уже все давно. Не мальчик.

— Подросток. Они у Коли.

— Я знаю, он звонил. Что?

— Зайди.

А потом рассказала все, как было. Снова все анализируя. Сашенька молчал. Только внимательно смотрел на меня. Молчал долго.

— Мама, мне к ней можно?

— Там Саша. Сынок, им надо поговорить, а потом я проведу тебя.

Я сделала назначения своим больным, заполнила истории. Сын ждал меня в моем кабинете и внимательно наблюдал.

— Что смотришь так? — я даже немного засмущалась.

— Я никогда не видел, как ты работаешь. Столько лет был здесь, но никогда не видел. Ты другая на работе, серьезная, важная. Ты такая красивая… Мама, ты только всегда знай, что я люблю тебя больше всех на свете. Я так скучаю по тебе.

Я расплакалась. Если бы он знал, как я скучаю по нему, то никогда бы не уехал. Но я понимаю, что его будущее там, а потому смирюсь и буду ждать. Вот выйду на пенсию и уеду к сыну. Только вот не уеду — здесь Митя. А я не оставлю его в старости, в старости мы будем вместе. Столько, сколько Бог даст.

То, что мы увидели в палате реанимации, вызывало счастливую улыбку. Рядом с Любой лежал ребенок и сосал грудь. Саша с умилением смотрел на жену и сына. Ей все еще капали кровь, но она улыбалась. С виду все было хорошо — проблемы в их семье не возникло. Меня отпустило.

Она поговорила с братом, чуть-чуть, но все-таки. И Саша Борисов пошел его проводить до выхода. А я осталась с Любой.

— Тетя Катя. Все нормально, я все знаю. Мне Саша сказал. Расскажите ход операции, пожалуйста.

Я рассказала, ни прибавив, ни убавив. Она слушала очень серьезно. В самом конце я еще раз пояснила, что другого выхода не было, что я испробовала все.