Жанна Даниленко - Катя

Слава Богу, хоть с Митей не пришлось объясняться. Ему хватило Марины. Он был очень тактичным человеком, вот и не лез ко мне с расспросами.

Я знала, что он тоже не спит, я по его дыханию слышала, просто говорить совсем не хотелось.

Еле дождалась утра. Митя встал, поставил чайник. Я наделала бутерброды на завтрак детям и с собой — их родителям. Мы с Валерой отправились на работу.

Планерку никто не отменил. Все шло своим чередом. Все собрались в кабинете директора, только его самого еще не было.

Заведующие шушукались, некоторые отпускали сальные шутки в адрес Борисова, другие открыто сочувствовали Любе. Коля и Федор молчали, сколько их ни пытались втянуть в разговоры.

Он появился ровно в восемь тридцать. «Точность — вежливость королей». Высокий, стройный, сосредоточенный, безумно красивый. Все замолчали, встали, приветствуя директора.

Он выслушал все отчеты, внес коррективы в работу отделений и отделов. И уже в самом конце сказал, что Люба пока работать не будет в связи с болезнью сына, и просил ее не беспокоить.

Заведующие уходили, а я осталась. Я понимала, что другой возможности поговорить с ним у меня уже может не случится, а поговорить надо было.

Прошло больше суток с того момента, уже появились первые мысли, созрели первые решения, и я должна была их знать.

— Александр Борисович, мне нужно выяснить некоторые вопросы.

— Конечно, Екатерина Семеновна.

Он показал мне на стул рядом с директорским креслом. Я села.

— Саша, я должна знать…

Я не успела договорить. Дверь в кабинет открылась рывком, но я сидела к ней спиной, и ничего не видела сзади, только слышала торопливые мужские шаги. Саша же встал, приветствуя вошедшего.

Дальше все было как в кино. Мне казалось, что это замедленная съемка.

Рядом со мной возник мой сын, который, как казалось, не обратил на меня никакого внимания. Он смотрел только на Сашу Борисова. И тут я поняла, что сейчас произойдет — он ударит его. А драки двух моих детей я допустить не могла…

Я не знаю, как я вскочила со стула, как встала между ними, и как удар попал мне по уху. Голова закружилась, перед глазами поплыло, и я осела на пол, вернее, как мне потом сказали, не на пол, потому что Саша Борисов подхватил меня и перенес на диван. Мой сын же пришел просто в ужас и растерялся. Мне в лицо брызгали водой и дали нашатырь одновременно. Я очнулась, но от воды потекла тушь, а еще слезы…

Боже, как мне было обидно, он ведь мой мальчик… Я, конечно, понимала, что он не нарочно, и я сама во всем виновата. И что он переживает, совершенно невероятно. Но чем больше я думала, тем больше плакала и тем больше текла тушь. Борисов уговаривал меня закрыть глаза, а сам спонжиком с жидкостью для снятия макияжа пытался справиться с тушью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мой же Сашенька держал меня за руки, просил прощения и говорил, что он не специально, что он не хотел.

Тут еще ко всей компании присоединилась Люба, которую вызвала вездесущая секретарша Татьяна. Она разогнала мужчин, отвела меня в подсобку и позволила по человечески умыться. Саша Борисов не оставил нас одних и стоял в дверях, объясняя, как все произошло, и пытался оправдать моего сына. Люба тоже говорила ему, что Ванечка остался на попечении Феди и Валеры. Они как раз зашли после планерки его проведать, а тут звонок Татьяны.

И только мой сын стоял в дверях ужасно бледный и растерянный.

Наконец я пришла в себя. С тушью мы справились, глаза больше не щипало, хотя вид у меня был еще тот…

Татьяна принесла кофе, а я достала свои бутерброды. Оба Саши принялись за еду, а Люба, как всегда, взялась за сигарету.

Все молчали. Каждый с волнением поглядывал на другого, в воздухе весело напряжение.

— Люба, съешь хоть что-то. На тебя смотреть больно, — прервал молчание Саша Борисов. Она подняла на него глаза, их взгляды пересеклись. Возникло чувство, что мы присутствуем при диалоге, который понимают только они. Но какие говорящие и кричащие были их взгляды! Они не договорились.

— Люба, Саша прав. Ты должна есть, ты нужна сыну. Ты его опора, ты за него борешься, у тебя должны быть силы. — Я говорила так, как могла. У самой же ком стоял в горле.

Неужели они разойдутся?! А на то похоже, ой как похоже. Что же делать? Неужели она пойдет на разрыв? Я понимаю все, и боль, и обиду, все понимаю. Только как все переделать? Как переиграть, как сохранить их семью? Ведь несмотря ни на что, он нужен ей. Может быть, сейчас, пока так сильна обида, она это и не понимает, но он ей просто необходим. Только с ним она сможет жить и оставаться собой.

Она взяла бутерброд.

У Любы дрожали руки. Мы все уставились на ее руки, пока она ела. Сашенька подошел к ней и обнял за плечи, а я глянула на Борисова, он закрыл глаза. Я понимала, как ему больно от всего происходящего, хоть и готова была разорвать его на части еще вчера.

Мы с ним так и не поговорили… как плохо, что так и не поговорили. Он ничего не знает про Валерку, он еще не знает, кто та женщина на самом деле. Неужели он бы выбрал ее? Неужели он мог бы заменить ею Любу? И что он переживает? Разрыв с женой, разрыв с той? Или только лишь болезнь сына. Болезнь сына однозначно, а вот остальное…

Я не знаю. Я просто теряюсь в догадках.

А мне так надо знать, надо не из любопытства, а чтобы подставить руки, чтобы помочь…

Ну как же они этого сами не понимают, что я все делаю, чтобы помочь?

И поговорить с Валеркой ему надо. Надо, но как? И что из этого может выйти? Неужели он оставит семью? Так ведь и на сына может рассердиться… Как я про все раньше не подумала?! Я отталкивалась от того, что Борисов ЛЮБИТ Любу, а та, другая, лишь увлечение, затмение, но никак не серьезный шаг. А сейчас я прямо-таки растерялась. Что-то мысли мои меня куда-то не туда несут.

— Мама, — услышала я голос Сашеньки, — мы с Любой к Ванечке пойдем, ты не сердишься?

— Я с чего? Идите. Я тоже хотела, но чуть позже подойду.

— Люба, я сменю тебя часа через два, а ты домой сходи и поспи. — Это был уже Борисов.

Она не ответила, и они с Сашей вышли из кабинета.

Как только за ними закрылась дверь, я услышала голос Саши Борисова.

— Екатерина Семеновна, давайте быстро все обсудим, времени нет. У меня работы полно, а Любу надо сменить, отправить домой, дать ей отдохнуть, остаться с собой наедине, в конце концов, выплакаться. Я буду вам признателен, если вы побудите с ней. Ей нужно выговориться, но в данной ситуации точно не мне. Я рад, что приехал Саша. Вы и он — самые близкие ей люди.

— А ты? — я прервала его.

— Что — я? — он не понял.

— Кто ей теперь ты?

— Екатерина Семеновна, не сейчас…

— А когда?

— Когда мы все решим.

— Что решите, Саша? Неужели шлюха может затмить Любу?

— Так категорично?

— А как, если вами двумя пользовалась? Влюблена она в тебя была? Нет, она не знает, что такое любить. Правильно ее Валерка паучихой назвал. Но мне не тебя, мне мальчишку жалко, он-то любил… первый раз в жизни.

— Валера? Мой Валера?! — он сел в кресло, — он говорил, что она похожа… О Боже! Как он? Он говорил с вами?

— Говорил! Теперь твоя очередь говорить с сыном. Кто его понять должен, поддержать, слова найти, чтобы можно было жить дальше… Я пойду, Саша. А ты решай, чего и с кем ты хочешь.

— А вы не знаете, чего и с кем я хочу?

— Знаю. Было у меня сомнение, но недолго.

— Она простит?

— Нет. Я бы не простила. Только вот разлюбить тоже бы не смогла.

Я вышла из кабинета директора. Казалось, что все силы мои остались там. Голова болела. Я вернулась в свое отделение и попросила Аллочку измерить давление. А потом выпила горсть таблеток и легла у себя в кабинете. Силы покидали меня, а мне еще обход нужно сделать. Но я задремала.

Проснулась в полном недоумении. Где я, что? И вообще, на минутку показалось так спокойно… А потом опять все нахлынуло. Да лучше уж оперировать целый день, чем когда все навалилось. Так это на меня навалилось, а каково моей девочке!

Повернулась, а тут мой Сашенька.