Жанна Даниленко - Катя

Но я молчала, заговорил он. Пришел с работы, поздно было, а грымза его укатила куда-то на конференцию или симпозиум. Не знаю, да мне все равно, чем дальше и на дольше, тем лучше. Я ему кушать подала. Борщ сварила, настоящий, и пирожки напекла. Его Дженнифер бы мне скандал закатила за такую еду, а я люблю, и Сашенька любит.

Поел он и говорит:

— Рада, что мы одни? Спасибо, мам. Вкусно. Я люблю то, что ты готовишь, от твоих рук домом пахнет.

— Значит, твой дом там, а не здесь?

— Сложно все. Конечно, там дом. Я же — русский.

— Теперь американский!

Он рассмеялся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Плохо тебе здесь, да, мама?

— А тебе?

— Я привык.

— И я почти привыкла.

— Не похоже. Мама, я очень рад, что ты со мной. Я так долго ждал, когда ты уже приедешь ко мне. Я понимаю, что тебе очень одиноко, у тебя проблемы с языком, с общением. Но я прихожу с работы, а ты тут, со мной, и мне хорошо от этого.

— Вот именно потому я здесь. Сын, я все хотела спросить, почему Дженнифер? Почему ты не женился на простой, нормальной женщине? Почему нет детей? У вас проблемы?

— Проблемы? И нет, и да. А дети? Какие дети? При моей занятости мне только детей недоставало! Да и мою супругу в роли матери представить очень трудно. Ты можешь?

— Нет.

— Вот и я не могу.

— Почему она?

— Когда мы встретились, я работал под ее руководством, она была очень целостной, умной, целеустремленной, мне она напоминала Любу. Характер тоже сильный, и ум, и знания, и манера поведения. А разница в возрасте в три года совсем не существенна. Я преклонялся перед ее умом и посчитал то, что возникло между нами, любовью. Мы стали жить вместе, а потом надо было вступать в брак, а то некрасиво перед коллегами. Вот так и поженились. Мама, у нас все нормально, мы вполне подходим друг другу. У нас общее дело в конце концов. Потом она предпочла преподавать, а я науку.

— Но она не Люба, и близко даже. Сашенька, ты сам осуждал Борисова, и сам совершил те же ошибки. Ты осуждаешь его за то, что он в другой женщине увидел Любу, усовершенствовал ее в своем мозгу, придал те черты, что ему хотелось бы в ней видеть, и полюбил иллюзию. Я видела ее и не раз, не поверишь, я подумала, что она дочь твоего отца, но потом поняла, что нет. Он никогда не изменял мне. Но и ты сделал то же самое, ты наделил женщину тем, чем она никогда не обладала.

— Ты права, мама, но уже женат, и нас многое связывает.

— Кроме чувств. Это не семья, Саша.

— Мамуль, тебе просто повезло с папой! Так, как вы любили друг друга, это даже представить трудно. Если бы я не жил в этой любви, то никогда бы не поверил, что такое бывает. Не каждому выпадает такое счастье. Мне выпало в качестве родителей. Разве мало?

— Я так хочу тебе счастья, сынок!

Я расплакалась, а он утешал меня и был рядом. И я знала, что теперь он будет рядом до конца моих дней…

В тот день спустилась позавтракать в мое время. Я всегда шла завтракать попозже, чтобы Дженнифер и Сашенька уже уехали, каждый на свою работу. Но тут они оба были еще дома, причем разговаривали на повышенных тонах. Сашенька выглядел расстроенным. Я не говорила на их языке, но уже давно все понимала. Саша собирался куда-то лететь, а Дженнифер была против. И еще из ее речи, я поняла, что кто-то все равно умрет, в его присутствии или в его отсутствие. Что если он полетит позже, то будет только лучше.

Я вошла, и Саша замолчал. Она же наоборот потребовала, чтобы он мне все рассказал.

Саша покачал головой и обреченно махнул рукой.

— Что случилось? — я обращалась к сыну.

— Мама, давай не сейчас.

— Что случилось?! — я повторила свой вопрос.

Сашенька насупился и молчал. Дженнифер пожала плечами, и сказав, что никогда не поймет этих русских, отправилась на работу.

Я достала свой смартфон и набрала номер Любы. Тишина. Набрала вызов Саши Борисова — телефон отключен. Я снова посмотрела на сына. Он, все такой же серьезный, наблюдал за моими потугами что-то узнать. Я дозвонилась до Сережи…

Мне казалось, что земля уходит из-под ног. Я выслушала все об аварии, все о ее состоянии, все об операции, о том, что Саша с ней и ни с кем не разговаривает, кроме Федора. Оперировал Федор. В голове стучало — состояние критическое. Надежды практически нет. Но оперировал Федор. И она жива. Пусть в тяжелом состоянии, я не хотела думать о критическом, она жива. Ее сняли с аппарата ИВЛ. Она дышит.

Это немного успокаивало, вернее, просто давало надежду. Федор лучший ученик Любы. Он почти как она. Только все равно не она.

— Саша, мы летим в Москву, — я решила все в момент.

— Я пытаюсь заказать себе билет, но я лечу один.

— Ты знаешь давно?

— Нет, сегодня ночью мне позвонила Маша. Она у Марины, но решила поговорить. Мама, она переживает, как никто. Все молчат, а она не может. Совсем ребенок ведь. Вот и позвонила. «Ты, — говорит, — за маму молишься? Я молюсь все время! Бог ведь услышит?! Я еще не успела сильно грешить, должен ведь услышать?!». А потом мне все рассказала. Плачет, она и не понимает половину того, о чем говорит. Представляешь, мама?! А я слушаю и думаю: как такое вообще произойти могло. И так мне Машку жалко стало. Люба знает, что я возмущен был, что она ее удочерила. Но ведь девочка-то не виновата. Она Любе дочка. Она настоящая, понимаешь, мама?!

Он говорил сумбурно, все время сбиваясь на чувства Машки, думая, как ребенку тяжело. Он просто сосредоточился на ней, на малышке. И понял, что Люба любит ее, а она Любу. Может, даже больше, чем остальные, любит. Он просто не хотел даже представить, что Любы может не стать… И я не хотела. Не могла, подумать, оценить все реально не могла. Я должна быть в Москве. Просто должна быть с моей девочкой. Сколько же можно бросать ее в самые критические моменты?! Что ж я за мать такая, которая все время не там! Вот ведь правду говорят, что хуже мачехи не бывает…

Сердце сжалось в обруч сильной боли, такой сильной… оно так сильно никогда не болело. И дышать совсем нечем…

Когда я пришла в себя, рядом был сын, и он плакал. С трудом поняла, что я в больнице. Но мне было все равно, где я. Главное была Люба.

— Саша?

— Мама, как хорошо… Все будет хорошо.

— Люба?

— Пришла в сознание. Она будет жить. Двигательные функции восстанавливаются. Она в сознании.

— А я?

— Инфаркт. Прости меня, мама.

Я лишь слабо улыбнулась. А он продолжал:

— Ты на антикоагулянтах. Кажется, обошлось. Мама, я говорил с Сашей Борисовым, просил привезти Любу сюда на реабилитацию. Он сказал, что без Машки она никуда не поедет. Что девочка от нее даже на ночь отходить не хочет. Но он попробует.

— Ты про меня не говорил?

— Нет, Люба увидит все по его лицу, расстроится. Ей сейчас не нужно.

— Конечно, ты прав. Я могу лететь в Москву?

— Нет. И ты сама это знаешь. Они приедут к нам, мама. Ты увидишь ее, обязательно увидишь. Все будет хорошо. Как же вы меня напугали обе. Как напугали…

Я восстанавливалась тяжело. Просто не было цели. А когда нет цели, то и жить незачем, и выздоравливать незачем…

И только когда раздался звонок в моем смартфоне и я услышала Любин голос, я поняла, что есть еще смысл…

Что все еще у нас будет, и я увижу ее.

Она говорила недолго. Спросила, как я. Потом отметила, что голос у меня не тот, и попросила дать Сашу.

Судя по выражению его лица, отчитала она его нехило. А он, запинаясь, рассказал о моем инфаркте. Только отдав мне смартфон, он улыбнулся и произнес:

— Мамуль, судя по тому, что я сейчас выслушал, моя сестрица в полном порядке. Она сказала, что прилетит, как только сможет. Не думаю, что она скоро сможет, но я просил Борисова переслать мне историю ее болезни, он обещал. Только ты понимаешь, мы оба боимся огласки. Люба — величина. И знать о ней такое в принципе не положено. Но я все равно буду консультироваться. Их головы хорошо, но у нас тоже есть величины.

Я с ним согласилась. Конечно, будет хорошо, если она приедет.

Они приехали. Люба, Саша и Машенька.