Они были другими, все. Люба с короткой стрижкой. Это так непривычно и странно. Я смотрела в знакомые черты, они стали не такими как раньше с какой-то невероятной печатью усталости и тоски. Да и Саша сильно изменился, он стал просто старым…
Я решила, что то время, которое они пробудут в Бостоне, я поживу с ними, и смогу оставаться с Машей, пока они будут заниматься делами. Люба приняла мое решение с особой радостью.
Мы с ней, наверно, за всю жизнь столько не говорили. Обо всем: о папе, о брате, то есть о моем Сашеньке. О ее муже и о Маше.
Самое интересное, что она действительно безумно любила Машу. А та отвечала ей теми же чувствами. Люба переживала, что Саша ее не воспринимает девочку, как свою. А она смогла, потому что по ее понятиям у каждого ребенка должна быть мать. Она же умела быть матерью, такой, какой второй не бывает.
С Машей мы тоже нашли общий язык практически сразу. Она оказалась очень милым ребенком, совершенно шебутным, очень восторженным, но имеющим свое мнение и умеющим мыслить, иногда нестандартно, но оригинально.
Часть 62
Отношения у моего сына с женой совсем разладились. Я понимала, что отчасти повинна в этом, родными мы с Дженнифер так и не стали. Мы сосуществовали в одном доме, вот и все отношения. Я давно понимала их английскую речь, но сама не говорила. Зачем? С сыном я прекрасно изъясняюсь на русском, а с ней ни на каком не хочу. Пусть лучше дурой меня считает.
И почему мой мальчик выбрал ее?! Не такой судьбы я ему хотела, а жену так совсем не такую.
Как я мечтала о внуках, о детском смехе, о том, как расскажу сказки внукам на ночь. А что имею? Грымзу за стенкой. Иначе и сказать не могу.
Как она отчитывала Сашу за то, что он, по ее мнению, неправильно составил лекцию. Я слышала, и сердце кровью обливалось. Никогда мой муж не унижал сотрудников, а родного человека — тем более. Нашлась королева биохимии. Стерва она и дрянь.
И я не выдержала, вошла в гостиную и на чистом английском языке сказала все, что я о ней думаю, и как о женщине, и как об ученом, и как о жене моего сына.
Она побледнела и сползла в кресло, обмахиваясь бумагами, которые в руках держала, делала вид, что ей плохо, думала, что Сашенька побежит ее успокаивать. Зря думала! Смеялся мой Сашенька, ох как смеялся…
А потом подошел ко мне и обнял, и так хорошо мне стало. Наконец-то хорошо в этой дурацкой Америке.
Спектакль кончился, и Дженнифер собрала чемоданы, сообщив напоследок, что подает на раздел материальной и интеллектуальной собственности, и исчезла из моей жизни и жизни моего сына тоже.
Сашенька даже расцвел. Выглядеть стал лучше, импозантный такой! Красивый!
Как он все-таки на отца похож… Нет, не внешне, хотя и внешне тоже. Похож внутренним содержанием, мировоззрением, умом, способностями, манерами и привычками. Счастья бы ему только, женщину хорошую, чтобы любила его, как я его отца люблю, или хотя бы вполовину, и того хватит.
Но это я размечталась. Хотя Бога молить за моего мальчика не забываю.
А тут Люба позвонила, не в то время, как обычно, а совсем в другое. И я поняла, что там что-то не так и просто девочка моя излить мне душу хочет, потому что больше некому, а накипело. И звонит так, чтобы ни мой Саша, ни ее Саша услышать ее не мог.
Речь шла о Марине. Опять ей шлея под хвост попала. Она, видите ли, решила доказать свою значимость и упорхнула в Париж.
Нет, не отдыхать, и даже не на месяц, а на год, по контракту работать, а Сережа остался. Причем уехала без его согласия, после скандала. Только Костика, младшенького сына, с собой взяла, а старшие Дима и Злата остались у Любы. Сережа убитый просто, и как он все это безобразие переживет, совершенно непонятно. А Люба, Люба — мать, и Марина ее дочь, и Сережа — сын. Вот душа и разрывается… Эх, дети, дети, вроде выросли, вроде семья у них и можно вздохнуть, и жить спокойно, но как жить, когда им спокойно не живется. А у матери сердце болит и за одного, и за другого. И у меня болит, потому, что внуки мои. Вот как родилась Маришка непутевой, так и всю жизнь такая. А Сережа… Вот тоже судьба у человека, все жизнь ее одну любить. Причем любить всегда вопреки…
Расстроилась я, Любе, конечно, говорю, что образуется все, что оба внука голову включат и выход найдут, а сама себе думаю, что не включат и не найдут. Потому что никто не включает ее, когда надо. Всех несет, все правоту свою доказывают, бессмысленную и бесполезную. А потом думать начинают, когда уже столько дров наломали, что не разгрести ни вместе, ни в одиночку. И плачут о последствиях.
Но Любе надо было просто выговориться, просто снять часть груза со своих плеч и переложить на мои. Нет, не в плохом смысле я говорю об этом, только в хорошем. Потому что высказанная и озвученная проблема выглядит по-другому, со стороны как бы выглядит. А чужие проблемы решать легче, чем те, в которых варишься. Вот смотришь ты на проблему со стороны, и решение видится, правильное решение.
Я поначалу о звонке Сашеньке моему не рассказала. Зачем ему? Он точно не поможет. У Любы спрашивала несколько раз, но все на том же уровне. Так и весна пришла и прошла весна, и лето наступило. Начало самое.
Звонок Марины застал меня в сквере, я прогуляться пошла, воздухом подышать.
— Ба, это я. Прости, что не звонила давно.
— Да, Мариша. Ты откуда?
— Из Франции, ба. Я спросить хотела.
— Спрашивай.
— Ба, а когда дед умер, ты как пережила? Я спрашиваю почему, мы с Сережей совсем расстались, представляешь, ба.
— Сережа жив, Мариша, в отличие от деда твоего он жив и жить будет долго. Но на твой вопрос я отвечу, я не пережила. Я просто живу, живу потому, что рано мне еще к нему. Живым — живое. Понимаешь, девочка?
— Я беременная, бабуль, только не сказала ему ничего, потому что у него другая женщина, я видела своими глазами, она мне двери открыла. А я забрала детей, написала ему записку и уехала.
— Думаешь, права?
— Нет, уже не думаю, что права, но поздно, понимаешь?
— Ой, Марина, Марина. Пока живы — не поздно. Ребенок его?
— А чей?! Конечно его.
— Возвращайся к мужу.
— Поздно, бабуля, если бы ты только знала!
— Знаю. Гораздо больше, чем ты думаешь, знаю.
— Ба, я же просто хотела дать ему понять, что я нужна ему, понимаешь. Думала, что уеду, а он за мной рванет. А он не рванул. И теперь у него другая. Что же мне делать?
— Вернуться к мужу. Кто бы у него ни был, в этом виновата ты. Ты его оставила. Ты считаешь, что он должен был наплевать на институт, на родителей твоих, на свою работу и пуститься играть в твои игры? Так зря ты так думала. И права лишать детей отца у тебя тоже нет. Что ты творишь? А если та родит? Чем больше времени проходит, чем дольше ты тянешь, тем тебе же хуже. Вернись к мужу, Марина.
— Как побитая собака?
— Да уж как есть.
— Я же просто доказать хотела…
— Доказала?
— Я люблю его…
Она всхлипнула и отключилась.
А я все пыталась ей дозвониться, но ничего не получалось. Она выключила телефон.
Вот глупая девчонка, доказать она хотела. Молодость, что сказать. Только мне тут судить проще, чем ей жить в этой самой Франции с ребенком в животе и без мозгов в голове. Может, позвонить Сереже и сказать все про безголовую жену? Но я отмела эту мысль. Нет у меня прав в семью лезть. Сами, все сами. Совет дать могу, и то, если попросят. А они не просят. Говорят, просто, чтобы выговориться, а советы им не нужны. Они сами умные. Думают, что умные.
Пока сам не прочувствуешь и не поймешь, толку не будет. Я тоже молодая была и творила… Ох как творила…
Дальше я присела на лавочку и погрузилась в воспоминания. А мне точно есть что вспомнить. И руки его, и губы, и счастье такое короткое, но такое яркое…
И что ж я все живу и живу? Мне уже давно к нему пора…
Как я хочу в Москву. Господи, если ты есть, дай счастье моему сыну и верни меня в Москву.
Часть 63