Но вцепившись в перила, я ничем не выдаю свою боль. Просто жду, пока они поднимаются по лестнице, о чем –то перешептываясь, не замечая меня. Внутри бушует ураган, агония рвет душу на ошметки. Меня трясет, как в лихорадке. Но когда наши с Гладышевым взгляды встречаются, что-то во мне щелкает, и становится смешно над всей этой ситуацией. Мысли, видимо, все же материальны. Хотела встретить их с Мариночкой, получите и распишитесь. Наряжалась, значит, не зря.
-Чайка?- изумляется Олег, прошивая меня насквозь своим взглядом. – Что ты здесь делаешь?- нахмурился он, оглядев мой наряд.
-Цепляю мужиков, конечно же. Что еще я могу делать?-выдаю со смешком, зная, что он взбесится.
И точно: сжал челюсти, отчего желваки заходили ходуном, лицо побледнело от гнева, а глаза загорелись дьявольским огнем. Мне это понравилось, и я решила пойти еще дальше и переключилась на Мариночку, которая непонимающе таращилась то на меня, то на Олега.
-Вижу, у вас не получилось «отметить, как следует», – пропела ядовито.
-Олег, кто это?- изумленно спрашивает Барби, кинув на меня презрительный взгляд. О, нет, курица, не выйдет!
-Я тут вообще-то, тетя, или тебя хорошим манерам не учили?- издевательски произношу я, с наслаждением наблюдая, как вытянулось лицо блондинки.
-Угомонись сейчас же!- рычит Гладышев.
-С чего –это? Разве не ты пару часов назад втирал мне, как я тебе небезразлична, пока она обрывала телефон? Или что, протрезвел? – процедила я, больше не сдерживая свою ярость.
-Что?- воскликнула ошарашенно Марина.
-Что слышала, дорогуша. Не хочу тебя разочаровывать, но рядом с тобой первостатейный козел. И пока ты там готовила ему «сюрприз», он чуть не трахнул меня в туалете, а после уверял, что ты – ничего незначащий эпизод в череде бесконечных сред и пятниц. Верно, милый? – насмешливо высказалась я, глядя Гладышеву в глаза, зная, что мне конец, но было уже все равно.
Хотя, когда в следующую секунду, он в два шага преодолел разделяющие нас ступени, и грубо схватив за руку, потащил вниз, не слишком заботясь, что я едва ноги переставляю, стало по-настоящему страшно.
Марина же, как стояла, с открытым ртом, так и осталась стоять, провожая нас шокированным взглядом.
Меня это не на шутку развеселило. Сказывались нервы и алкоголь. Я захохотала и всю дорогу, пока Гладышев тащил меня к выходу из клуба, заливалась диким хохотом, наплевав на последствия своих выходок. Меня душила боль, ярость, ревность и злорадство. Да, я, как идиотка радовалась, что он бросил свою бабенку посреди клуба без объяснений.
Но оказалось, рано ликовать.
Когда Гладышев выволок меня из душного, прокуренного помещения на свежий воздух, меня окончательно развезло, и ноги перестали держать, не говоря уже о том, чтобы поспевать за этим придурком. Но ему было плевать на мое состояние, он не сбавлял темп, пока я не подвернула ногу.
-Что ты творишь, идиот?!- закричала я, едва ли не плача от боли. Но он даже не стал слушать, резко подхватил на руки.
-Задницу прикрой и не ори, не привлекай внимание!- рявкнул и понес к припаркованному неподалеку мерседесу, из которого сразу же выскочил водитель и без лишних слов открыл заднюю дверь. Гладышев бесцеремонно затолкал меня в салон.
-Сиди тихо и не дергайся!- процедил он дрожащим от гнева голосом, прожигая меня бешеным взглядом.
- Ага, щас! Я не собираюсь тратить свое время на то, чтобы ждать, пока ты утешишь эту белобрысую курицу! – прошипела я, не менее взбешенная его порывом объясниться со своей Мариночкой, в то время, как меня можно, словно мешок с картошкой закинуть в машину. Нет, так не пойдет!
Я оттолкнула его и попыталась вылезти, но Гладышев тут же затолкал обратно, скрутил мне руки и, придавив своим телом, закрыл дверь. Стукнул по перегородке, отделяющей нас от водителя, и машина тронулась с места.
Он сжимал меня в своих руках так сильно, что я едва ли могла вздохнуть. Но вместо того, чтобы дать этому психопату по башке, я, как съехавшая с катушек маньячка, наслаждалась его близостью. Уткнувшись в его грудь, вдыхала родной аромат и едва ли не рыдала. И ненавидела себя за это, убить хотела. Ломала себя, шепча: «Идиотка, да очнись ты уже!».
-О, ты решил не заморачиваться из-за Мариночки? Правильно, она не стоит твоего внимания,- все же насмешливо произнесла я, отталкивая его, прожигая взглядом полным бессильной злобы, сгорая от ревности. Гладышев сильнее сжал мои руки, причиняя боль, но меня это только распаляло.-Где ты вообще откопал это ископаемое? Или тебя потянуло на мясцо не первой свежести? Она же никакая: блеклая, тощая, благо, сиськи накачала, а то и вовсе взглянуть не на что. Удивляюсь, как у тебя еще встает на эту костлявую, силиконовую старуху. Даже обидно, что ты так резко снизил планку…
-Молчи! Молчи, не выводи меня! - цедит он с искаженным от ярости лицом, но я уже не в силах была остановиться. Мне хотелось выплеснуть свою боль, свое отчаянье, свою обиду. Все, через что он заставил меня пройти.
-Не смей, затыкать мне рот! Это ты притащил меня сюда, ты все это начал. Я тебя не просила! Думаешь, будешь по-прежнему вытирать об меня ноги? Думаешь, можно с ноги мою дверь вышибать? Думаешь, у тебя есть какое –то право так себя вести? Хрен ты угадал!- заорала я, давясь слезами.
-А я и не собираюсь гадать, Чайка. Ты моя, пока Я не решу иначе! И хоть истери, хоть головой бейся, этот факт не изменится, мы оба знаем, - произнес он спокойно, без тени самодовольства, вызывая у меня горечь и тупую боль. Я вдруг в момент сдулась, как воздушный шарик, броня слетела, оставляя меня беззащитной, оголенной и уставшей.
-Если бы Гладышев было так просто, и ты все решал, я бы отдала что угодно, только бы ты щелкнул пальцами и сказал: « Все, свободна!». Но соль в том, что как я тебе уже говорила, чувствами нельзя управлять, хотя правда твоя – их можно похоронить глубоко-глубоко в себе. И я похоронила. Пока ты там развлекался, я свою любовь к тебе живой закапывала, понимаешь?! А сейчас ты появляешься, как ни в чем не бывало и словно бульдозер копаешься в моей душе, будто она неживая. Что ты хочешь там отыскать? Думаешь что-то к тебе осталось, кроме ненависти? Что тебе от меня надо, Олег? Я тебе все отдала, что могла! Все! А ты швырнул мне это в лицо, а теперь ждешь, что я предложу повторно? – вопрошала я, не замечая слез.
Гладышев смотрел на меня странным взглядом, словно моя боль – это его боль. А потом протянул руку и осторожно, кончиками пальцев вытер влагу с моих щек.
- Неужели ты меня так сильно любила, малыш? – прошептал задумчиво, словно сам себе, нежно скользя пальцами по моему лицу.
-Не знаю, сильно или слабо. Мера любви – любовь без меры. Но сейчас, это не любовь, Олег! – качаю головой, сглатывая слезы, едва дыша от его прикосновений.
-Тогда почему ты плачешь, Янка? – спросил с легкой усмешкой на губах, зная, что вру.
-Потому что не хватает сил…. Но я больше так не хочу. Не хочу умирать от боли, – признаюсь, наплевав на все.
-Так больше и не будет. Я все исправлю, малыш!- обхватив ладонями мое лицо, притягивает к себе и губами собирает мои слезы, доводя до истерики. – Все будет по-другому.- шепчет он горячо прямо в губы, а после захватывает их в плен в томительном, чувственном поцелуе, сводя меня с ума, лишая воли, ломая все мои барьеры. Душу из меня высасывая, по каплям осушая. И это было так больно, так адски, невыносимо больно, и в тоже время сладко до дрожи, до сумасшедшего биения сердца. Я умирала в его объятиях и в них же воскресала. Я вновь отдавала всю себя, и в этом было мое глупое счастье. Дышать с ним в унисон, ощущать его вкус, его запах, прикосновения его рук, слышать его искушающий шепот, которому я без борьбы сдавалась, уверяя себя, что всего лишь раз, последний раз, а потом я смогу, у меня хватит сил. Наивная, слабовольная идиотка! – мой неутешительный диагноз, который с каждым Гладышевским прикосновением подтверждался, но не хватало у меня воли оттолкнуть, как не старалась воскрешать в памяти все унижения. Казалось, чем больше я вспоминаю, тем больше у меня потребность в нем таком – ласковом, нежном, заботливом.
А в это мгновение Гладышев был именно такой, несмотря на бешеную страсть, что всегда между нами вспыхивала.
Не знаю, как я оказалась верхом на нем, было уже все неважно. Я с упоением целовала любимые губы, как одержимая, свихнувшаяся, слетевшая с катушек покрывала поцелуями родное лицо. Зацеловывая каждую черту, чтобы каждой клеткой убедится, что это не очередная иллюзия. Что это именно он –мое проклятье, моя жизнь, моя душа.