Амалия чуть склоняет голову, вертя письмо в руках, разглядывает его, пытаясь угадать, что в конверте.
– На этот раз ты не можешь мне отказать, Амалия, – продолжает Дэвид с еще большей решимостью. Он кладет руку ей на плечо. – Ведь и ты знаешь, что я это заслужил. Представь, что это своего рода компенсация за то, что ты так долго скрывала от меня такую важную тайну.
Он умоляюще смотрит на нее, пытаясь убедить. А умолять совсем не входит в его правила.
Амалия сглатывает, снова внимательно изучает конверт – и вдруг ей становится абсолютно все равно, что внутри. «Мы во власти судьбы, которую выбрали сами и которая выбрала нас», – повторяет она про себя. Затем смотрит на Дэвида, вложив в свой взгляд все понимание, на которое способна по отношению к человеку, решившему броситься в омут с головой, а не оставаться в тени.
– Если для тебя это так важно, я его передам. – Однажды она уже лишила его возможности быть счастливым, больше этого не повторится.
– Пообещай, что отдашь его до вечера, – настаивает Дэвид. – Это очень важно.
Амалия не задает больше вопросов, лишь кивает.
– Хорошо. Я сейчас же иду домой – она там.
– Спасибо, спасибо тебе!
– Я делаю это только ради нее, Дэвид.
– Нет, Амалия, ты ошибаешься… Ты делаешь это и для себя. – Он улыбается ей. – Для нас.
Дорогая Бьянка,
знаю, я не должен тебе писать. Мне следовало бы держаться от тебя подальше, как ты хотела. Уважать твое решение. Так я и поступлю. Но поскольку ты не дала мне возможности объясниться, поговорить с тобой, рассказать, как все было на самом деле, я решил нарушить правила твоей игры. Чтобы сказать тебе всего одну вещь – самую важную на свете.
Я любил твою мать, хотя и понял это слишком поздно, когда она уже уехала с острова. Любил так, как влюбляются в молодости в прекрасную душу, быстро, со всей возможной искренностью, не раздумывая. Не думая о том, что это может закончиться.
Когда мы познакомились, может быть, мы были лишь невинными детьми, но если то, что связывало нас, была не любовь, тогда я и вовсе не знаю, что это было… Я понял это тем утром, в конце августа 1978-го, когда почувствовал, что умру, если ее не будет рядом со мной. Я искал ее повсюду: в доме, где мы жили с другими ребятами, – почти все они были хиппи, как и мы, – на пляже, в сосновой рощице, куда она часто уходила писа́ть. Но она пропала бесследно. Как безумный, я сел за руль своего «Фольксвагена» и отправился в Лас Далиас, на рынок, где Амалия и Жером продавали самодельные скульптуры и браслеты. Это Амалия все мне рассказала: «Сара уехала с острова и больше никогда не вернется». Я не мог поверить в эти слова, их смысл не укладывался у меня в голове. Почему она сбежала, даже не попрощавшись?
Я уговаривал Амалию дать мне ее адрес или номер телефона – хоть что-нибудь, чтобы ее найти. «Я люблю ее и не хочу терять», – повторял я умоляюще. Но Амалия продолжала отказывать всякий раз, как я к ней приходил, без объяснения причин. До тех пор пока однажды не сказала: «Оставь ее в покое, Дэвид. Сара решила жить в Италии. Смирись с этим. Все кончено. Так будет лучше для вас обоих, поверь мне».
Я не мог в это поверить, не мог принять – ее зеленые глаза, которые заволокли слезы, говорили об обратном. Но тогда я был слишком робким и неуклюжим, чтобы понять, что́ скрывается за этим молчанием. Я и представить себе не мог, что Сара была беременна и скоро должна была выйти за другого мужчину, который заменил бы тебе отца.
Итак, я вернулся домой с разбитым сердцем, смирившись с тем, что навсегда утратил любовь всей моей жизни и даже не сказал ей о том, как люблю ее.
С того дня я стал сам не свой. Во мне словно что-то сломалось: лишь с твоей матерью я чувствовал гармонию со вселенной. И я стал другим – холодным, избегающим привязанностей, с одной лишь страстью – бизнесом. В общем, таким, каким ты меня узнала – слишком циничным, чтобы к кому-то привязаться.
И вдруг появилась ты. И хотя ты отвергла меня, мое сердце снова забилось. Я снова начал чувствовать. И даже если ты и не пускаешь меня в свою жизнь, я это понимаю, Бьянка, и хоть мне и больно, приму любое твое решение. Надеюсь только, что ты счастлива.
С любовью,
Глава 42
– Все так и было? – Бьянка отрывается от письма и смотрит на Амалию – ее зеленые глаза поблескивают в теплом свете лампы.
– Да, родная, так и было. – Амалия поправляет шерстяную шаль. Они сидят на скамейке, на веранде; воздух в этот октябрьский вечер пронизывает холодом. – Знаю, было бы удобнее в это не верить, но все было так, как написал Дэвид.
Бьянка кладет лист бумаги на стол и, чтобы его не унес ветер, прижимает одним из цветных камушков, разбросанных по всему дому. Она в замешательстве, чувствует, как желудок переполняют мириады противоречивых эмоций. Ей хотелось бы узнать побольше – даже ценой новой боли. Она ведь уже приехала сюда, и нужно идти до конца, узнать истинные причины этой тайны, хранившейся долгие тридцать шесть лет.
Впервые они затрагивают эту тему – с того дня в Порт-Сан-Мигеле они об этом не заговаривали. Теперь кажется, что это было так давно. Это Бьянка возвела вокруг этой истории стену молчания, а Амалия даже не пыталась ее преодолеть. Но теперь, когда почти полночь и небо усыпанно звездами, Бьянка хочет знать правду. Глаза у нее широко раскрыты, полны любопытства и страха, искренности и храбрости.
– Но Дэвид кое-чего не знает. Сара уехала так внезапно, потому что накануне того дня, о котором он говорит, ей позвонили родители и велели немедленно возвращаться в Италию, мол, ее матери плохо. – Она вздыхает. – На самом деле, мы лишь потом поняли, что это была ложь, всего лишь предлог, чтобы заставить ее вернуться домой. Но им это удалось – она вернулась. Твои бабушка и дедушка не захотели даже, чтобы Сара дождалась меня – они с самого начала были против нашей поездки на Ибицу…
Она говорит без злости – ее голос и глаза полны любви.
– Но это же абсурд. – Бьянка качает головой, крепко сжимая кулон на груди, словно стараясь усмирить волну разочарования, поднимающуюся от самого желудка.
– В Италии Сара узнала, что беременна, – продолжает Амалия. – Можешь себе представить, как на это отреагировали ее родители. Она написала мне в письме. Сара была в отчаянии, хотела сбежать, но я, конечно, не могла помешать решению твоих бабушки и дедушки. Они ни в чем не виноваты, поверь мне. – Амалия серьезно смотрит ей в глаза. – В этой истории никто не виноват. Как знать, был ли Дэвид готов к тому, чтобы стать отцом… – тихо шепчет она.
Бьянка слушает. У нее нет слов и глаза блестят.
– И вот что случилось потом. После отъезда Сары Дэвид несколько недель не оставлял меня в покое, – говорит между тем Амалия. – Но я захлопывала дверь у него перед носом. В последний раз, когда он ко мне пришел, я уже знала, что Сара ждет тебя и решила выйти замуж, поэтому ясно дала ему понять, что он не имеет права искать Сару. Я намеренно разговаривала с ним жестко, чтобы заставить его передумать, велела ему смириться. Тогда он понял, что ничего уже не поделаешь, и с того момента мы с ним не разговаривали. – Она делает глубокий вдох. – Через некоторое время я должна была ехать в Италию, на свадьбу Сары.
Она смотрит Бьянке в глаза и мягко берет за руку.
– Твоя мать хотела бы, чтобы все было по-другому, но в тот день я поняла, что все должно было случиться именно так. Она думала прежде всего о тебе, о том, чтобы у тебя было будущее, и не знала, будет ли у нее такая возможность с Дэвидом. В конце концов она убедила себя в правильности собственного выбора и по-настоящему полюбила твоего отца Раньеро – думаю, ты и сама это знаешь лучше меня.
Бьянка кивает.
– Можно сказать все что угодно, но только не то, что в нашей семье не было любви, – голос ее растроганно дрожит. – Они любили меня бесконечно, Амалия, поверь мне.
– Я знаю, родная, знаю. – Амалия гладит ее по плечу. Бьянка достает из лежащего на коленях конверта оставшееся содержимое: старый железный ключ с брелоком в виде маленькой оранжевой рыбки Немо.
Она тут же узнает его:
– Это ключ от пансионата, – поясняет она Амалии. Затем замечает, что к рыбке прикреплен стикер со словами «Завтра на рассвете».
– А это что значит? – спрашивает она в растерянности. – Дэвид хочет со мной встретиться?