– И что же интересного в этом саду? – хочешь узнать человека, заговори с ним о его любимом деле – это Джон понимал очень хорошо. И развёл таким образом многих доверчивых людей.
Садовник воссиял лицом:
– Да вы поглядите сюда. Думаете, это что? – лукаво наклонил он голову, предвкушая неудачу Стоуна.
Джон посмотрел на стелющийся куст с небольшими гладкими листьями, приподнятый рукой садовника:
– Ну… Я не очень… Наверное, это розы? – спросил он неуверенно.
– Спорыш! Обыкновенный спорыш, который растёт в Англии на каждом пустыре. Только там его никто не замечает, настолько он мелок. А несведущие люди даже не знают, как он цветёт! – радостно объяснил Стивен Мон и загорелся рассказать ещё что-то чрезвычайно любопытное для него.
Джон сухо и равнодушно спросил:
– А где же Ваша дочь? Она служанка, так, кажется? Я вроде бы видел её сегодня на базаре.
– Ещё не возвращалась… – растерянно потёр лоб садовник и как-то сник.
– Не возвращалась… Конечно, это не моё дело…
– Что такое?
– Мне кажется неприличным, когда молодая девушка принимает ухаживания… кентавра. Вы же знаете, какие вольные у них нравы. Им всё равно, что цыганка, что порядочная женщина.
Садовник мял в руках фартук:
– Я… Я не знал… Я поговорю с дочерью.
Джон отошёл от него не прощаясь:
– Первый камушек в кентавриный огород брошен, – тихо сказал сам себе и самодовольно улыбнулся.
Вечером, едва небосвод стал темнеть, Хозяин Мозер пригласил Джона Стоуна прогуляться по саду. Седовласый кентавр выступал по дорожкам, сложив на мощной груди узловатые крепкие руки, лишь изредка наклонялся к какому-нибудь цветку, не срывал, а только медленно втягивал его запах.
– «Бутон розы рассматривая, подари себе время для раздумия»… – прикрыв глаза, продекламировал кентавр.
Улыбнувшись одними губами, Джон закурил любимую трубку, доставшуюся ему по наследству от убитого им года три назад капитана-испанца. Странное чувство возбуждения охватывало его, когда горячий дым входил в лёгкие, будто последнее предсмертное дыхание того отчаянного бойца.
Кентавр прошёл в крытую медными листами белую беседку, выдвинутую над обрывом, прислонился к колонне. Он стал похож на бронзовое изваяние какого-то греческого бога. Джон недавно побывал в Греции и наслушался разных легенд о былом могуществе и богатстве нищего ныне острова, о его чудесах, богах и героях. Может, поэтому он так спокойно воспринял рассказ капитана Рича о Земле кентавров.
Посреди беседки стоял плоский камень чёрного цвета, чем-то напоминающий мраморную надгробную плиту. Джону показалось, что сеточки на поверхности камня напоминают строгий геометрический узор. Совершенно гладкие две его противоположные плоскости отражали дом и морской пейзаж. Джон присел боком на скамью напротив каменного зеркала, положил ногу на ногу и залюбовался предзакатным морем.
– Как Вам нравится Кентаврида, мой друг? – казалось, Хозяин Мозер начал обычную вежливую беседу с приятным гостем.
Джон проследил за отлетающим дымком от своего выдоха, потом ответил:
– Как я заметил, это достаточно большой и богатый остров по сравнению с другими. Обычно острова в этих широтах заселены туземцами, где роскошь – глиняная посуда или тростниковая циновка в хижине. Я встречал островитян, у которых в ходу вместо денег раковины, скорлупа орехов или цветные просверленные камушки. У вас – иначе. Ваши люди занимаются огранкой драгоценных камней, изготовлением украшений. Как говорил капитан Рич, даже французы, известные любители изящного, с удовольствием приобретали их.
Джон ненадолго замолчал, потом спросил, стараясь скрыть особую заинтересованность:
– Камни, что, есть на острове?
– Да. Мы имеем несколько месторождений. Встречаются даже алмазы. В предгорьях. А на западном побережье, в дюнах около древних сосновых лесов – янтарь, причём, удивительно прозрачный. Я Вам как-нибудь покажу свою коллекцию. Моя жена Таурина занимается добычей и обработкой янтаря на острове, есть потрясающие экземпляры! В застывшей смоле мы часто находим то попавшее туда насекомое, то какое-нибудь экзотическое растение.
«Случайной каплей остановлен миг,
И огненной смолы молчанье
О вечном рассужденья длит…»
– так пишут мудрые китайцы, хотя у них нет своего янтаря, только дорогой привозной. Вообще культура континентального Китая чрезвычайно интересна, а их письменные источники – огромная ценность как для философов и поэтов, так и для обычных коллекционеров. Ведь они начали издавать полноценные книги ещё в восьмом веке после рождества Христова! Впрочем, я увлёкся… Моя слабость – камни, геология, история возникновения островов, редкие языки, обычаи разных народов. Когда-то я писал об этом книги… Вы хотели ещё что-то спросить?
– Вы бывали на материке? Вы, кентавр?
– Э-э… Нет, конечно нет. В образе кентавров мы не можем покидать этот остров. Согласитесь, мы дико выглядели бы среди строгого суеверного общества старой Европы. Я внимательно читаю книги, которые мне привозят. Сам отсылаю свои рукописи некоторым знакомым, заочно, разумеется, – издателям. Но это не так важно.
Стоун не стал прояснять вопроса о книгах и рукописях кентавра, его это мало интересовало. А вот система снабжения островов питанием была для него сейчас намного важнее.
– Я нигде не встречал такого обилия необычных плодов. По правде говоря, обычно питание на островах достаточно однообразное и скудное. При таком количестве людей…
– Это Вы верно заметили, Джон. У нас прекрасные садовники! Это благодаря им появилось так много растений, пригодных в пищу. Вы, видимо, заметили, что мы предпочитаем растительность мясу или рыбе. Так уж мы, кентавры, устроены, – Мозер широко улыбнулся, блеснув крепкими зубами. – Это целенаправленная и продуманная работа. Например, с каждым кораблём из разных мест земли привозят нам семена, мы приглашаем хороших садовников, которые становятся весьма уважаемыми людьми на Кентавриде. Я и сам не прочь покопаться на грядках. А для удобрений мы используем отходы, кхм… конечно известняк, уголь, даже водоросли специально добываем. Там, за рифами, есть отмели, жемчужные отмели. Раковины, кстати, тоже оттуда.
Кентавр Мозер подвинул к Джону большую витую раковину с голубоватыми перламутровыми стенками, которая лежала возле него на перилах:
– «Витиеваты океана мысли
и глубоки.
А раковины – дневники
дней бесконечных».
Смотрю на это творение природы, и сами собой вспоминаются строки любимых стихов. Каюсь, неравнодушен к изящному слову. Я думаю, Вам подойдёт для пепла?
– Спасибо, Хозяин Мозер. Красивый подарок для морского волка.
Они помолчали, пока Джон вытряхивал трубку и набивал её свежим ароматным табаком из мягкого кожаного кисета.
– Вы чувствуете себя волком? Хищником? – седой кентавр вглядывался в темнеющее море, где иссякал огонь заката.
В трубке Джона полыхнул огонёк.
– Когда я в море – я альбатрос, парящий над волной. Паруса – мои крылья, полёт – моя жизнь, охота – моя радость! Хищники – самые быстрые и живучие твари и в море, и на земле, и в воздухе. Разве не так?
– К счастью, не самые многочисленные…
Джон погрозил кентавру пальцем:
– Э, тут я с Вами готов поспорить! Дело не в количестве, а в силе!
– А может, в желании убивать?
Джон вовремя засмеялся, поняв, что разговор зашёл не совсем туда, куда стоило допускать посторонних. Тем более, кентавров.
Но кентавр, видимо, хотел ещё пообщаться с гостем, поэтому помолчал, а потом снова заговорил:
– Кстати, мне пришло на ум одно стихотворение, не знаю, стоит ли…
Стоун сделал вид, что заинтересовался:
– Тоже из японской поэзии?
– Нет, скорее мой вольный перевод одного из романсов. Представляете, восьмой век – и романсы?
– Не очень… Любопытно послушать. Тем более это Ваш перевод?
– Думаю, у меня получилось выразить замысел и настроение автора.
И Хозяин Мозер стал читать как бы в пространство, размеренно, чётко произнося слова:
Седой кентавр устал идти,
И стёрлись старые копыта.
Закатом ранним на пути
Как кровью дерево омыто.
И чёрный грач – пророк беды
Кричит с вершины одиноко.
Кентавра зябкие следы —
В прищуре раненого волка.
Бредут…
Один – чуть впереди,
Другой хромает неотступно.
Уже привычные враги,
И им вдвоём почти уютно.