— И каким же образом администрация смогла отыскать меня, да к тому же под новой фамилией?
— Этого я пока не знаю. Сейчас необходимо позвонить в Биарриц и выяснить, что же произошло в отеле «Мирамар». Только после этого можно будет принимать решение.
— О каком решении ты говоришь?
— Возможно, придется туда срочно выехать.
— Ты хочешь, чтобы я явилась к постели больной матери в сопровождении молодого супруга — ее бывшего любовника?
— В жизни бывают моменты, когда надо многое простить… Нет никаких доказательств ненависти Иды к нам. Подумай и о том, что ты ее единственный ребенок, а других родственников у нее нет.
— Признайся, тебе хочется ее увидеть.
— Если подобная встреча и произойдет, то окажется для меня еще более Невыносимой. Мне бы не хотелось оказаться в компании с Идой.
— Ты до сих пор ее боишься! Тебе ужасно стыдно перед ней за нашу любовь?
— Напротив, я этим горжусь. Для Иды же я теперь всего лишь муж ее дочери. Хотим мы того или нет, но по закону я — единственный ее родственник мужского пола. Хочу надеяться на твое доверие.
— Я тебе полностью доверяю.
— Сейчас же закажу Биарриц, и ждать, думаю, придется недолго.
— Париж дали через несколько минут.
— Да, но Париж — столица.
Опасения были не напрасными: телефонистка ответила, что ждать придется часа два.
В ожидании звонка они заказали ужин в номер, но так и не смогли даже притронуться к пище. Молча расположившись за маленьким столиком около окна, выходящего на озеро, они, казалось, не замечали друг друга. Тень больной Иды вновь вставала между ними…
Прошло два часа ожидания.
— Позвони телефонистке, — попросила Эдит.
Это были ее первые слова, свидетельствующие о попытке примирения с Идой. Жофруа обрадовался: недопустимо, чтобы такое чувствительное создание, как Эдит, в подобных обстоятельствах продолжало ненавидеть свою мать. Бесстрастный голос телефонистки ответил:
— Я трижды пыталась связаться. Необходимо подождать.
Эдит встала из-за стола.
— Ужасное изобретение — телефон. Выйду на улицу, похожу около отеля. Будет связь — позови меня через окно. Думаю, лучше тебе самому поговорить с Биаррицем.
Жофруа остался один возле безмолвного аппарата.
Через какое-то время, выглянув в окно, он увидел Эдит, стоявшую неподвижно спиной к отелю и всматривавшуюся в даль озера.
Наконец раздался телефонный звонок. Эдит, резко обернувшись, бросилась к входу в отель.
Телефонистка отбарабанила:
— До Биаррица дозвониться невозможно. На юго-западе Франции сильная гроза. Связи нет.
— Когда будет?
— Не раньше завтрашнего утра. Заказ оставить?
— Снимите, — ответил Жофруа, когда Эдит входила в номер. Что-либо объяснять ей не было необходимости. Она сама взяла трубку.
— Алло, мадемуазель, могу ли я послать телеграмму? Да? Хорошо, позвоним через 5 минут.
Пока он наспех сочинял текст, она смотрела, наклонившись над его плечом.
«Администрации отеля “Мирамар”, Биарриц.
Просьба срочно телеграфировать состоянии здоровья мадам Килинг. Ответ оплачен. Благодарим. Семья Дюкесн».
Эдит прочитала телефонистке телеграмму, спросила, как скоро ее передадут. Положила трубку.
— Телеграмма будет часа через три. Ответ можно получить к обеду.
— Тогда мы свободны. Может, ты немного отдохнешь, дорогая?
— Ты прав, я неважно себя чувствую. Задерни на окнах шторы, я прилягу.
Он взял ее руки и почувствовал, как они холодны.
— Может быть, пригласить врача?
— О чем ты, Жофруа? Врач сейчас нужен не мне, а Иде…
— Тогда я побуду с тобой.
— Тебе следовало бы выйти на свежий воздух. Возвращайся часа через два — я уже буду в форме.
Оставив жену отдыхать, он вышел на цыпочках из комнаты, не забыв осторожно задернуть шторы.
Он понимал, что ей надо побыть одной. Уже не первый раз ею овладевало подобное желание — остаться одной в постели при закрытых шторах. Жофруа вначале беспокоил такой перепад в настроении, но, находя ее после этого отдохнувшей и умиротворенной, он успокаивался.
На этот раз он больше думал о больной Иде, нежели о капризах своей молодой супруги. Ему надо было узнать, каким транспортом можно быстрее добраться до Биаррица — на случай, если придет подтверждение, что Ида в плохом состоянии. В справочной ответили, что прямой авиалинии Милан — Биарриц нет. Значит — надо зафрахтовать частный самолет, а это не так просто. Можно использовать рейс Милан — Париж, а затем Париж — Тулуза, но он не ежедневный, да и в Тулузе опять пришлось бы искать частного пилота до Биаррица. Все это было весьма проблематично и, по подсчетам Жофруа, заняло бы, с учетом пересадок, полтора дня.
Когда он вернулся в номер, Эдит по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Дыхание ее было ровным и спокойным. Подойдя к кровати, Жофруа заглянул в любимое лицо, едва освещенное проникающим сквозь шторы дневным светом. Чем дольше он всматривался в это лицо, тем более различал на нем выражение огромного внутреннего страдания…
Жофруа был потрясен. Думая, что это ему померещилось, он подошел поближе, но ее нежный голос заставил его остановиться.
— Ты уже вернулся, милый?
— Так, значит, ты не спишь?
— Нет. Мне нравится лежать с закрытыми глазами… и я люблю, когда ты рядом.
Жофруа взял ее руку.
— Эдит, меня беспокоит твое состояние. У тебя жар! И лоб горячий.
— Ты очень внимательный муж. В США за мной некому было ухаживать… Эта усталость — результат нашей поездки в Милан. Было безумием так много успеть за один день. Да еще эта телеграмма… Как ты отдохнул?
— Ты же знаешь: какой отдых, когда тебя нет рядом.
— Помнишь, на прошлой неделе я себя чувствовала так же плохо. Это не случайно, милый. Дело в том, что настал момент, когда тебе следует видеть во мне прежде всего мать, а потом уже любовницу. У нас будет ребенок.
— Дорогая! Для меня это самая желанная новость. Я и так безумно любил тебя, а теперь буду просто боготворить!
— Пока у меня нет полной уверенности. Следовало бы обратиться к гинекологу, но… Но если я не ошиблась, ты не пожалеешь, что женился на мне. Ида никогда не смогла бы подарить тебе ребенка. Впрочем, ее поведение по отношению ко мне свидетельствует, что детей она презирает.
И вновь он испытал горькую досаду, что имя Иды прозвучало в тот момент, когда он был во власти одного из самых сильных чувств, на какие способен мужчина. Можно было подумать, что Эдит испытывала садистское удовольствие, воскрешая в нем воспоминания о ее матери всякий раз, когда он начинал думать, как непомерно их счастье. Произнесенные ею слова были одновременно и злы, и пошлы. Они достигали совершенно обратного результата: сообщение о будущем ребенке вместо радости повергло обоих в тягостное состояние взаимной неловкости. Казалось, материнством Эдит хотела утвердить превосходство своей молодости над бесплодием его бывшей престарелой любовницы. Это было слишком мелочно.
У него не хватило решительности перед лицом такого удивительного откровения корить Эдит, но он счел необходимым выразить свою озабоченность безнадежным одиночеством Иды.
— Кстати, пока ты отдыхала, я выяснил: единственная возможность быстро добраться до твоей матери — автомобиль. Путешествие на самолете потребовало бы многочисленных пересадок.
— Ты все-таки настаиваешь на поездке к ней даже после того, как узнал гораздо более важную новость?
В голосе Эдит слышался сердитый упрек.
— Но, дорогая, в случае крайней необходимости нам придется так поступить. Иначе мы потом изведем себя поздними сожалениями. К тому же мы поделимся с ней нашей радостью, и это, возможно, поможет все уладить… Ведь Ида — живой человек. Может быть, она захочет отдать этому ребенку ту любовь и нежность, которых лишила когда-то тебя.
— Ты просто фантазер, Жофруа! Представить себе Иду любящей бабушкой? Это было бы для нее равноценно самоуничтожению. Она не хотела быть матерью. Она возненавидит нашего ребенка еще больше, чем нас. Ничего ей не надо сообщать. Чтобы она ни о чем не догадалась, я не поеду в Биарриц: вдруг мне станет плохо в ее присутствии и она все поймет? Ты поедешь один, если, конечно, считаешь нормальным оставить меня в такой момент… Тем более что в моем положении подобные поездки противопоказаны. К тому же не вижу пользы от моего присутствия там. Либо моя мать устраивает отвратительную комедию, чтобы испортить нам медовый месяц, либо она действительно больна. И в таком случае, в силу моего собственного положения, я ничем не смогу ей помочь. Если нужно будет предпринять какие-то меры на месте, ты разберешься лучше меня. Ведь Ида никогда не испытывала к тебе неприязни?