И вот тогда во дворец явилась Агриппина. Проливая горькие слезы и не помня себя от скорби, она принялась утешать милого дядюшку, к которому испытывала бесконечную нежность и глубочайшую привязанность.
— О, Цезарь! Ты еще достаточно молод, твое сердце исцелится. Ты вновь познаешь любовь.
— Аюбовь? Не говори мне об этом! Отныне я буду жить холостяком: ведь брак не принес мне ничего хорошего.
— Тебе просто не повезло, и долго это не продлится. Я знаю женщин, которые грезят только о твоем счастье!
— Старухи или уродки…
— Вовсе нет, — Агриппина потупилась с превосходно разыгранной скромностью. — Я знаю по меньшей мере одну, которую все считают красивой и желанной… Она еще молода и безгранично любит тебя!
Клавдий вытаращил глаза. Мысль о красивой молодой женщине мгновенно осушила его слезы, однако сдаваться он пока не желал.
— Чуть позже, Агриппина, чуть позже ты расскажешь об этой женщине… — На мгновение его неожиданно проницательный взгляд остановился на племяннице. — Если эта женщина похожа на тебя, быть может, она и в самом деле мне понравится… Но сейчас я хочу только одного: оплакать мои разбитые мечты и мою глупость. Чуть позже, Агриппина… чуть позже!
Он зарыдал вновь, и Агриппина не стала настаивать. Наживка была брошена — оставалось лишь ждать, пока рыба клюнет. В любом случае, упускать такой шанс, открывающий дорогу к трону, было нельзя!
Внезапно она вспомнила об одной мелочи, которую в порыве радости как-то упустила из вида. Чтобы выйти замуж за Клавдия, надо быть свободной, а у нее между тем имелся законный супруг…
Агриппина никогда не колебалась, если на карту было поставлено ее будущее. В тот же вечер она, закрыв лицо плотной вуалью, села в свои носилки и велела рабам двигаться к Капенским воротам. Оттуда она пешком дошла до жилища Локусты…
Последствия не заставили себя ждать. Вскоре бедный Пассиен внезапно скончался, и скорбящая вдова поспешила к дяде, чтобы разделить общее горе и оплакать свалившееся на них обоих несчастье. Клавдию так понравилось это занятие, что весной 49 года он вступил в брак со своей племянницей.
Агриппина делала все возможное, чтобы оградить от посягательств и корону, и супруга, а эта двойная задача требовала целого ряда весьма энергичных мер. Однажды в ее покои вошли рабы и водрузили на треножник отрубленную голову Лоллии Паулины. Ясный взгляд Агриппины не утратил своей безмятежности, и она лишь слегка побледнела. Грациозно и неторопливо императрица приблизилась к своей жертве.
Кровь еще сочилась из точеной шеи. Смерть совсем недавно сомкнула эти чудесные черные глаза и залила синевой золотистую кожу, но прекрасное лицо, которое на секунду привлекло к себе внимание Клавдия, уже стало неузнаваемым. Застывшие на этом лице ужас и мука изуродовали его. Созерцая останки казненной, Агриппина нахмурилась и недоверчиво сощурила глаза: она вдруг усомнилась, та ли это женщина, которая посмела уже после смерти Мессалины с вожделением взглянуть на Клавдия.
— Какая уродливая голова! — воскликнула императрица. — Ты уверен, Фарос, что это Лоллия Паулина?
Старший из рабов не смог скрыть своего изумления, но Агриппина говорила вполне серьезно.
— Ты хочешь доказательств, Августа? Эту женщину мы схватили в доме Лоллии Паулины, на ней были одежды Лоллии Паулины, она спала в постели Лоллии Паулины. Что я могу добавить к этому?
— Жалкие у тебя доказательства! К счастью для тебя, я знаю способ удостовериться в истине твоих слов. Открой ей рот!
— Как это…
— Делай, что приказано, если не хочешь подвергнуться той же участи! — нетерпеливо оборвала его императрица.
Дрожащий раб повиновался. Наклонившись, Агриппина некоторое время внимательно разглядывала зубы умершей, затем выпрямилась и произнесла с удовлетворенной улыбкой:
— Да, это Лоллия Паулина. Смерть исказила ее черты, но таких позолоченных зубов больше ни у кого нет. Унесите голову и сделайте с ней, что хотите.
С этими словами Агриппина, которая уже два месяца была римской императрицей, со спокойной душой отправилась к поджидавшим ее рабыням, чтобы достойным образом подготовиться к вечернему пиршеству.
Надо сказать, после свадьбы Агриппина уделяла повышенное внимание своей внешности. Хотя Клавдий был стар и уродлив, он все же являлся императором — иными словами, мужчиной, привлекавшим к себе взоры всех женщин. Красивейшие из них были готовы по первому же знаку броситься в объятия Цезаря, а печальная участь Мессалины доказывала, что ее преемнице следует постоянно пребывать настороже и во всеоружии.
Впрочем, Мессалина также это знала, и в ее броне имелось лишь одно уязвимое место: покойная императрица была влюбчива и не умела бороться со своими страстями. Новая Августа мысленно поклялась навсегда закрыть сердце для любви — чувства слишком опасного. Она завоевала трон и твердо решила, что отныне будет жить ради того, чтобы передать престол своему сыну Нерону — в обход Британника, сына Клавдия от Мессалины.
«Царствовать прекрасно, — думала Агриппина, нежась под ласковыми руками своих женщин, — но царствовать до конца своих дней еще лучше!»
У Клавдия было два фаворита — Нарцисс и Паллант, — и последний даже не скрывал страсти, которую испытывал к новой Августе. Еще до того, как Клавдий сделал ее своей супругой, Паллант всеми силами стремился ускорить этот брак, расхваливая перед своим господином чарующую красоту его прелестной племянницы… и надеясь обрести награду. В один прекрасный день он решился объясниться с Агриппиной напрямик.
— Ты стала императрицей только благодаря мне! Лоллия Паулина всегда нравилась Клавдию ничуть не меньше, чем ты, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не мои советы. Но знай: я действовал лишь во имя любви к тебе!
— И что из этого следует? — сухо осведомилась Агриппина.
Столь откровенные речи были ей неприятны, однако она ощущала какое-то странное смятение, не желая признаваться в том даже самой себе. Паллант не блистал красотой, но в нем чувствовались мощь и порода, которые не оставили ее равнодушной.
— Из этого следует, — произнес Паллант, склоняясь к ложу, на котором отдыхала императрица, — что я могу многое сделать для тебя… гораздо больше, чем ты думаешь!
— Но мне от тебя ничего не нужно, — возразила Агриппина. — Разве Клавдий меня не любит? Он только мной и дышит! Прислушивается к любому моему слову… и каждую ночь приходит ко мне.
— Зато каждый день он слушает мои советы и даже сам о них просит. Я хорошо знаю тебя, Агриппина, и мне известны твои тайные устремления. Тебе мало быть Августой, ты жаждешь большего.
— Чего же?
— Трона для сына! А ведь у Клавдия есть наследник, который сменит его на престоле. Если ты хочешь сделать Нерона императором, Клавдий должен его усыновить. Иначе он никогда не будет царствовать… даже если с Британником случится какое-нибудь несчастье.
— Я сама сумею уговорить Клавдия усыновить Нерона! — воскликнула молодая женщина, все еще не желая уступать.
— Мне будет проще добиться этого. Клавдий никогда уже не доверится полностью жене. Мессалина оставила вечный шрам на его сердце. Но своему лучшему другу он поверит.
Агриппина ответила не сразу: в душе ее боролись противоречивые чувства. Она испытывала влечение к этому Палланту — ни один мужчина не оказывал на нее такого сильного воздействия. Ей было понятно, к чему он клонит, и она не собиралась превращать его во врага. Но уступить ему означало оказаться в полной его власти! Паллант слишком нравился ей, и кто знает, не утеряет ли она в его объятьях ту блистательную ясность ума, которую следовало сохранить любой ценой…
Чтобы испытать его, Агриппина презрительно спросила:
— Чем же я смогу отблагодарить тебя за услугу? Ведь ты уже безмерно обогатился, Паллант… и вся государственная казна в твоем распоряжении!
— Мне не нужно золота! Мне нужна ты! — вскричал дерзновенный Паллант. — Дай мне то, чего я желаю больше всего на свете, и у тебя не будет более верного слуги. Я все сделаю для твоего величия, и сам император уйдет в тень перед тобой! Я буду любить тебя так, как никто никогда не любил — ни грубая скотина Агенобарб, ни тупица Пассиен, ни старая развалина Клавдий. Я молод и силен, Агриппина. Поверь мне, ты ни о чем не пожалеешь!
И тогда Агриппина во имя собственной выгоды уступила домогательствам мужчины, которого сама полюбила.