Мэри Бэлоу - Классовый вопрос

Перевод выполнен на форуме Волшебница http://la-magicienne.com/forum/index.php

Перевод Фэйт

Редактура NATALY

Реджинальд Мэйсон богат, изыскан, и по сути своей является джентльменом. Однако, он не джентльмен по рождению. Это обстоятельство причиняет боль его отцу, Бернарду Мэйсону, так как общество времен Регентства ставит происхождение превыше всего. А Мэйсоны, несмотря на их огромное богатство, всего лишь представители купечества.

Возможность повышения социального статуса Реджинальда возникает внезапно – через брак с леди Аннабель Эштон. Так как Аннабель – единственный ребенок графа Хэверкрофта, одновременно и соседа, и заклятого врага Бернарда, старший Мэйсон невероятно счастлив. В конце концов, это позволило бы ему одним махом и переиграть графа и поднять социальный статус своего сына.

Тот факт, что и Реджинальд, и леди Аннабель громко заявляют о своем отвращении к идее подобного брака, не имеет никакого значения.

Но Аннабель опозорена скандалом, превратившим ее в подпорченный товар. В то же время ее отец отчаянно нуждается в деньгах, которые можно было бы получить, выдав ее замуж за богатого человека.

Аннабель, благородная девушка эпохи регентства, поймана в ловушку. Общество до конца жизни отринет ее, если она не выйдет замуж за того, кто хоть сколь-нибудь респектабелен. К тому же, она всю жизнь будет нести бремя неискупимой вины, веря, что ответственна за разорение своей семьи, если немедленно не выйдет замуж за того, кто достаточно богат, чтобы заплатить долги отца.

К тому же, Реджинальд объявляет, что он не хочет жениться теперь, особенно на «оторви-да-брось», которой удалось так опозорить себя. Вместо этого он настаивает, что будет продолжать вести разгульную, экстравагантную жизнь холостяка, к которой он за последнее время привык. Однако Бернард предъявляет Реджинальду ультиматум: женись на Аннабель или лишишься семейных капиталов.

Реджинальд нехотя соглашается и после чего следует открыто враждебная помолвка.

«A Matter of Class» – упоительный рассказ, изобилующий тайнами, обманом, и испытаниями любви, где все происходит не совсем так, как кажется поначалу.

Закинув одну элегантно обутую ногу на другую, Реджинальд Мэйсон созерцал золотую кисточку, покачивающуюся у белого верха его гессенских сапог [1]. Сапоги были всего лишь одним из образчиков его мотовства, но что поделаешь, если мода меняется едва ли не ежедневно, а каждому с колыбели внушается, что соблюдение приличий имеет первостепенное значение.

Конечно, можно было бы игнорировать ее ежедневные капризы и вместо этого просто стараться выглядеть ухоженным; так он всегда и поступал – до прошлого года, когда по неким причинам ступил на путь высокой моды.

Именно отец долбил его нотациями о соблюдении приличий. Бернард Мэйсон не был джентльменом по праву рождения. Напротив, он был человеком, сделавшим самого себя, и щедро тратившим свои огромные богатства на атрибуты аристократизма, включая наилучшее образование для единственного сына и большое поместье в Уилтшире. По собственному мнению, он был лордом везде и во всем, кроме высшего общества, которое, задрав коллективный нос, взирало на него сверху вниз, как на существо низшего порядка, да к тому же еще и выскочку. В результате, он с жаром презирал свет и постоянно мечтал о том, как бы попасть в его священные ряды. Его сын был самой большой надеждой на осуществление этой мечты.

В свете этих фактов крайне нелогичным выглядело то, что он так неистово гневался сейчас, и то, что он слишком часто был раздражен в последние месяцы. Реджи вел себя именно так, как ожидается должен вести себя светский молодой человек, демонстрирующий свое превосходство над толпами простых смертных, более озабоченных тем, как заработать деньги, нежели тем, как их потратить. Он был таким же экстравагантным, беззаботным и праздным, как и самый аристократичный из его приятелей.

Отец сидел близко от Реджи, хотя широкая поверхность массивного дубового стола в его кабинете, разделявшая их, символически отдаляла их друг от друга. Потрясающе удачливый и расчетливый делец разъяренно устраивал разнос своему потрясающе дорогостоящему, бесполезному и расточительному сыну. Он только что, и не в первый раз, закончил читать пространную лекцию на тему никудышних щенков. Достаточно громко, намекая, что Реджи не только глуп, но и глух, ему было заявлено, что мужчина, который стремится быть принятым как джентльмен, должен являть собой пример аристократизма, хороших манер и богатства, не балУясь ни одним сопутствующим пороком.

А Реджи позволил себе больше, чем баловство.

Было ли пороком то, что он купил самые лучшие и самые модные сапоги? Реджи слегка покачивал ногой, снова наблюдая за колебанием кисточки. Она вспыхивала в солнечном свете, льющемся из окна.

Чуть ссутулившись, он сидел на твердом деревянном стуле как наглядный пример собственной беспечности. Он подумывал о том, чтобы зевнуть, но это было бы уж слишком.

– Можно решить, дружок, – сказал его отец через мгновения напряженной тишины, – что ты стремишься разорить меня.

Слово «дружок» отнюдь не являлось проявлением нежности. Это была всего лишь манера отца говорить. Дорогостоящее образование Реджи сгладило его речь и сделало неотличимой от речи бомонда, тогда как отец все еще невозмутимо говорил с резким северным деревенским акцентом.

Реджи знал, для того, чтобы разорить его отца, нужно нечто большее, чем его недавнее расточительство. Несколько чрезмерное и дорогостоящее увлечение гардеробом и в некоторой степени неудачная игра едва ли пробьют брешь в состоянии его отца. Как, впрочем, и изрядное количество неудачных игр, что было более точным и только немного преуменьшенным описанием его последних проигрышей.

Реджи проглотил тревожное чувство вины, желчью подступившее к горлу.

– А теперь, что касается карикля [2], – начал отец, тыча толстым пальцем в столешницу, словно пытаясь раздавить транспортное средство, вызвавшее его раздражение.

Реджи перебил его, отважившись подпустить в свой голос нотку скуки.

– Сэр, любой джентльмен до тридцати пяти, обладающий чувством собственного достоинства, должен иметь карикль так же, как и еще один экипаж просто для поездок по городу. Вы хотите, чтобы я был джентльменом или нет?

Лицо его отца приобрело слегка пурпурный оттенок.

– А пара серых идет вместе с ним? – он все еще тыкал пальцем в письменный стол. – Что, те гнедые, которых ты купил в прошлом месяце, уже не годятся?

Реджи изящно содрогнулся и со страданием в голосе ответил:

– Они не подходят по масти. Кроме того, они красиво гарцуют, что прекрасно подходит для того, чтобы произвести впечатление на дам в Гайд-парке, но совершенно бесполезны, если я решу в своем новом экипаже участвовать в гонках к Брайтону.

– Поделом же будет тебе, если при этом ты сломаешь себе шею, – отрезал отец. – Мне придется арендовать еще одну конюшню.

Реджи просто пожал плечами.

– А эти…долги, – продолжал отец. Он подхватил с края стола пачку бумаг и, зажав их в большом кулаке, помахал ими у сына перед носом. – Полагаю, ты ждешь, что я их оплачу?

Долги были большими. И большинство из них было игорными. Реджи никогда не покидал карточный стол или гонки, пока не проигрывался. Всякий раз, когда он, к собственному удивлению, выигрывал, он оставался до тех пор, пока снова все не проигрывал, но, тем не менее, продолжал ставить большие суммы в погоне за удачей.

– Будьте так добры, сэр, – и Реджи утомленно вздохнул.

Густые брови отца сошлись у переносицы.

– Будьте добры! – гневно рявкнул он, сжал счета в руке и швырнул их на стол. Те рассыпались в угрожающе большую кучу. – Для этого я произвел тебя на свет, Реджи, и истратил чертову уйму денег, чтобы воспитать как джентльмена? Могу ли я сказать, что вижу плоды трудов моих и наслаждаюсь ими на старости лет? Я никогда не буду принят благородными и могущественными джентльменами этого королевства. Для их изнеженных, надушенных носов я всегда буду пахнуть углем. Но это касается только меня. Я не испытываю никакого желания общаться с этими хлыщами. Я презираю их компанию. Но ты… ты мог бы взять над всеми верх. Ты мог бы быть моим сыном и джентльменом.