Адам познакомился с Чарли почти сразу после развода. Со своей женой Рэчел Адам был знаком еще со второго курса Гарварда, где они вместе учились на юридическом. Рэчел получила диплом с отличием и была допущена к собственной практике. Но адвокатом так и не стала. Адам получил практику со второй попытки, и со временем из него вышел превосходный адвокат. И вполне преуспевающий. Он пошел работать в фирму, специализирующуюся на оказании юридических услуг рок-звездам и спортсменам первой величины. Адам обожал свою работу. На следующий день после выпуска они с Рэчел расписались, к радости родителей, которые были знакомы, так как жили в одном районе на Лонг-Айленде. Несмотря на дружбу родителей, Адам и Рэчел до университета знакомы не были. Адам всегда противился знакомствам с дочерьми родительских приятелей и Рэчел выбрал сам. Она казалась ему идеальной спутницей.
У них было много общего и безоблачное будущее впереди. Уже в медовый месяц Рэчел забеременела и за два года родила Адаму двоих детей. Сейчас Аманде и Джекобу было четырнадцать и тринадцать. Брак просуществовал пять лет. Адам был вечно занят на работе, делал карьеру и мог иногда вернуться домой в три ночи, после концертов или соревнований с участием своих клиентов и их друзей. Но, несмотря на искушения со всех сторон – а таких было множество, – он хранил верность Рэчел. Она же, устав от вечного ожидания и одиночества, влюбилась в детского врача, с которым была знакома еще со школы, и, пока Адам в поте лица зарабатывал для семьи деньги, завела бурный роман. За три месяца до развода Адам стал в своей фирме партнером, и Рэчел объявила ему о своем решении, сказав, что он не пропадет. Она забрала детей, мебель, половину сбережений и, едва дождавшись, когда высохнут чернила на бракоразводных бумагах, вышла за своего педиатра. С тех пор прошло десять лет, но Адам до сих пор не изжил в себе обиду и, разговаривая с бывшей женой, с трудом мог сдерживать эмоции. С тех пор он и зарекся жениться, опасаясь повторения неудачного опыта.
За прошедшие годы Адам неоднократно знакомился с женщинами, но во избежание серьезной привязанности выбирал себе молоденьких дурочек – по принципу «лет меньше вдвое, а мозгов – вдесятеро». В той среде, где он работал, в таких недостатка не было. В сорок один год он встречался с девушками от двадцати одного до двадцати пяти: манекенщицами, начинающими актрисами, поклонницами – одним словом, с теми, кто всегда вьется вокруг спортсменов и рок-звезд. В половине случаев он даже не помнил их имен. Со всеми женщинами Адам был честен и щедр. Он сразу объявлял, что вообще не собирается жениться, а с ними просто проводит время. Ни с одной он не встречался дольше месяца, да и то в лучшем случае. Он ограничивался тем, что несколько раз выводил их в ресторан, вел в постель – и прости-прощай. Его сердце унесла с собой Рэчел – и бросила в сточную канаву. Теперь он общался с ней лишь по необходимости, а это, по мере того как взрослели дети, случалось все реже и реже. В большинстве случаев отправлял ей немногословные послания по электронной почте либо поручал договариваться своей секретарше. Ему не хотелось иметь с ней ничего общего. И заводить серьезные отношения с кем-то еще тоже не хотелось. Адам ценил свободу, и ничто на свете не заставило бы его поступиться ею вновь.
Его мать наконец перестала сетовать на его одиночество – или почти перестала; во всяком случае, прекратила знакомить его с «хорошими девушками». Адам имел ровно то, что хотел, – непрекращающуюся череду подружек, чтобы скрасить одиночество. Для разговора по душам у него были друзья. Женщины, считал он, существуют для секса и удовольствия, и держать их надо на расстоянии. Он не имел желания вновь увлечься и остаться с разбитым сердцем. В отличие от Чарли никакой идеальной женщины он не искал. Ему нужна была лишь подходящая партнерша по сексу, причем на время, в идеале – на пару недель, и он не отступал от этого правила. Адам не признавал глубоких привязанностей. Он относился серьезно лишь к своим детям, работе и друзьям. А женщин он друзьями не считал. Рэчел была его заклятым врагом, мать он переносил с трудом, сестра была занудой, а подружки – практически чужие люди. В большинстве случаев ему было приятнее, надежнее и удобнее с мужчинами. Особенно с Чарли и Греем.
– Ну я вчера и оторвался! – усмехнулся Адам. – Последнее, что помню, – это как танцевал с какими-то бразильянками, из которых ни одна не говорила по-английски. Зато как они двигаются, старик! Я отплясывал самбу до умопомрачения. И, кажется, выпил шестьсот коктейлей. Девочки были неотразимы!
– Ты тоже.
Чарли расхохотался, и оба подставили лица солнцу, с наслаждением ощущая на коже теплые лучи. Адам даже забыл о своем похмелье. Как адвокат он в последнее время был нарасхват, постоянно пребывал в цейтноте, не расставался с тремя мобильными телефонами и пейджером и проводил все свое время либо в переговорах, либо в самолете, спеша на другие переговоры. Среди его клиентов числились несколько больших знаменитостей, которые с завидным постоянством попадали в разные неприятные истории, но Адам любил свое дело и всегда проявлял по отношению к клиентам завидное терпение. Но на людей близких его терпения не хватало, за исключением разве что детей, которые для него были всем. Аманда и Джекоб – вот кто действительно были светлым пятном в его жизни.
– Кажется, я двоим назначил на сегодня свидание, – продолжал Адам, с улыбкой вспоминая бразильских красоток. – Они ни слова не поняли. Надо будет сегодня опять туда заглянуть, вдруг они там будут.
После второй чашки кофе Адам начал оживать, и тут появился Грей, в темных очках, с взъерошенными седыми волосами. Он частенько ходил с такой «прической», но сегодня она казалась вполне уместной. Грей со стоном опустился в кресло. На нем были плавки и футболка – стираная, но в пятнах краски.
– Старость не радость, – проворчал он, с благодарностью принимая чашку кофе и открывая бутылочку «Унтерберга». Горьковатый ликер несколько успокоил желудок после вчерашних излишеств. В отличие от приятелей Грей не мог похвастать отличной формой. Долговязый и худой, он был похож на дистрофика. Грей в детстве вполне мог быть изображен на плакате, призывающем помочь голодающим детям. Он и теперь был необычайно худ. Грей был художником, жил в нью-йоркском районе Уэст-Виллидж и увлеченно работал над своими причудливыми и завораживающими картинами. Ему, хотя и не без труда, удавалось сводить концы с концами, хотя в последнее время он продавал всего по паре полотен в год. Как и Чарли, он никогда не был женат и не имел детей. В мире искусства он пользовался уважением, но не добился коммерческого успеха. Его самого это не трогало. Деньги для него ровным счетом ничего не значили. Грей любил говорить, что для него главное – это искренность в искусстве. Он предложил друзьям выпить ликера, но те только поморщились и затрясли головами.
– Как ты можешь пить эту гадость? – удивился Адам и сморщил нос. – Он, конечно, помогает, но я уж лучше помучаюсь головной болью.
– Отличная вещь! Безотказная. Если будем и дальше так пить, вам придется поставить мне капельницу с ликером. Вечно забываю о том, как буду мучиться утром. Нам не пора записываться в «Анонимные Алкоголики»? – Грей осушил свой «Унтерберг», выпил кофе и приступил к яичнице.
– Обычно такое бывает во вторую неделю, но не в первую, – рассмеялся Чарли.
Он обожал своих друзей. Как правило, первые несколько дней у них всегда проходили в излишествах, но потом возвращалась привычная умеренность. Вообще-то, все было не настолько страшно, как представляли сейчас его приятели, хотя накануне они действительно изрядно выпили и повеселились – танцевали с незнакомыми женщинами, смотрели, как веселятся другие, а главным образом – наслаждались обществом друг друга. Чарли предвкушал чудесный месяц. Это был для него любимый месяц в году, да и у его друзей тоже. Они начинали готовиться к нему заранее, а потом еще долго вспоминали свой замечательный отдых. Так они отдыхали, наверное, уже раз десять, и всякий раз, оказываясь вместе, они весело хохотали, вспоминая свои приключения.
– Что-то мы в этом году взяли с места в карьер. У меня уже печень на последнем издыхании. Я ее даже чувствую, – с озабоченным видом пожаловался Грей, расправляясь с яичницей и тостом в надежде успокоить желудок. Голова у него раскалывалась. Но «Унтерберг» возымел свое действие. Адам и под пыткой не смог бы впихнуть в себя такой завтрак. А вот Грей регулярно употреблял горькие настойки, и эффект был. И, к счастью, ни один из троих не страдал морской болезнью. – Я старше вас обоих. Если мы не сбавим темп, это меня убьет. Или танцы доконают. Черт, что-то я совсем не в форме.