Даниэла Стил - Клуб холостяков

– Что случилось? Ты почему на Лонг-Айленд не поехал? – Мэгги в растерянности смотрела на Адама.

– Одевайся, мы едем домой.

– Куда?

Вид у Адама был безумный. В темно-сером костюме и белой сорочке с галстуком Адам выглядел безукоризненно, но глаза сверкали нехорошим блеском, на губах блуждала саркастическая усмешка.

– Ты выпил?

– Не-а. Трезв, как стеклышко. Одевайся! Мы уходим.

– Куда уходим? – Мэгги не двинулась с места, и Адам обвел взглядом комнату. Господи, какое убожество! Как можно жить в такой дыре?!

В спальне стояли две неубранные раскладушки, а в гостиной на двух потертых диванах красовались спальные мешки. На обоих бра были разбиты плафоны. Обстановка вся разношерстная и дешевая, жалюзи сломаны. Как это Мэгги еще удается выходить из этой норы в приличном виде? У Адама сжалось сердце. Она стояла перед ним такая трогательная и несчастная в своей старенькой фланелевой ночной рубашке.

– И сколько же ты платишь за свое жилье? – спросил Адам напрямик. Слово «дыра» он не рискнул произнести.

– Моя доля – сто семьдесят пять, – смутилась Мэгги. Она никогда не пускала его к себе, да он и не напрашивался и теперь чувствовал себя виноватым. Эта женщина почти каждую ночь проводила в его постели, он даже признавался ей в любви, но потом она всякий раз возвращалась сюда, в этот кошмар. А ее работа?! Целый день па ногах в этом дымном баре «Пирс-92» в окружении подвыпивших мужчин! Ему и в голову не приходило поинтересоваться, как она живет. – Больше мне не потянуть, – виновато произнесла она.

– Идем, Мэгги, – дрогнувшим голосом проговорил он, обнял ее и поцеловал. – Одевайся поскорее.

– И что мы будем делать? Тебе разве не нужно быть у родителей? – Она подумала, что он еще не ездил на Лонг-Айленд и заскочил повидаться перед отъездом. В глубине души она мечтала, что он пригласит ее с собой. Ей было невдомек, каким унижением обернулся бы подобный визит.

– Я уже съездил и вернулся. Хлопнул дверью. Я вернулся, чтобы быть с тобой. Я больше не в силах притворяться.

Мэгги улыбнулась, она гордилась им. Хоть один человек испытывает за него гордость, но сейчас он и сам собой гордился. А ведь это Мэгги раскрыла ему глаза, и он понял, что чаша терпения переполнена. Это она заставила его вспомнить, что у человека всегда есть выбор.

– Мы куда-то идем обедать? – спросила она с тревогой. Вид у нее был неподходящий для выхода в свет, ведь Мэгги не ожидала увидеть Адама раньше вечера.

– Нет, я приглашаю тебя к себе на праздничный обед по случаю Дня Благодарения. Согласна составить мне компанию?

Адаму не пришлось повторять приглашение дважды. Через двадцать минут Мэгги была готова. Она не стала наряжаться, надела джинсы со свитером, джинсовый пиджачок, сапоги. Впрочем, все лучшие вещи Мэгги уже перекочевали в квартиру Адама. Мэгги не хотела держать свои немногие приличные наряды здесь – подруги то и дело брали ее вещи без спросу, забывая вернуть назад. Теперь, когда Адам увидел, где и как она живет, он не мог вообразить себе, как это Мэгги удается всегда так хорошо выглядеть. Надо быть волшебником, чтобы выползти из эдакой берлоги и выглядеть нормальным человеком, но Мэгги это каким-то чудом удавалось. А себя Адам ощущал каким-то чудовищем – злым и бездушным. Ни разу не подумал о том, каково это для одинокой девушки выживать, крутиться да еще иметь серьезные планы на будущее.

Они спустились по лестнице и через две минуты уже мчались к его дому. Дома они разобрали пакеты с продуктами, но обед решили отложить на потом и после душа отправились в спальню. Потом Мэгги накрыла на стол, а Адам разогрел и разрезал индейку. Праздничный обед они съели, сидя на кухне в махровых халатах. Позже, когда они лежали в постели и Адам держал Мэгги в объятиях, он думал обо всем, что сегодня случилось. Прошел всего один день, а сколько всего случилось! Будто они прошли долгий, долгий путь.

– По-моему, Мэгги, между нами действительно что-то есть, – сказал Адам и притянул ее к себе.

– С чего это ты вдруг решил? – Мэгги приподнялась на локте и посмотрела на Адама. Он был вполне серьезен.

– Мы же только что вместе отметили праздник, а? Может, это начало новой традиции. Правда, в следующий раз надо будет все устроить поторжественнее – здесь будут мои дети.

Мэгги не стала задавать никаких вопросов, счастливо улыбаясь, она только кивнула.

После праздничного застолья они наводили порядок на кухне. Мэгги собиралась ехать домой. Индейку они доели еще в обед, она оказалась на удивление вкусной. Это был лучший День Благодарения на памяти Адама, Мэгги тоже была довольна.

В воскресенье он задал ей вопрос, не дававший ему покоя все выходные. Это был решительный шаг, но он не мог отпустить ее назад после того, как увидел, в каких условиях она живет. Не без сомнений Адам решился на этот шаг, но, в конце концов, он же не под венец ее зовет!

– А как ты смотришь на то, чтобы переехать ко мне? Ну… как бы это сказать… в порядке эксперимента, что ли… Посмотрим, как пойдет. Ты же все равно подолгу бываешь здесь. А я бы мог помогать тебе с занятиями… – Адам смолк, понимая всю нелепость этого аргумента. Мэгги недоверчиво посмотрела на него. Она была растрогана, но и испугана.

– Даже не знаю, – смущенно проговорила она. – Я не хочу быть ничем тебе обязанной, не хочу жить за твой счет, Адам. Я живу так, как могу себе позволить. Если я привыкну к той жизни, которой ты живешь, а ты потом выставишь меня за дверь, мне трудно будет вернуться в мой мир.

– Вот и не возвращайся. Живи здесь. Я не собираюсь тебя никуда выставлять, Мэгги. Я тебя люблю. И пока мы с тобой прекрасно ладим.

– Вот! Ты сам сказал: «Пока». А если потом перестанем ладить? Я ведь даже не могу вносить свою часть аренды.

Его тронула эта мысль, и он ответил, довольный собой:

– Тебе и не нужно. Я не снимаю этот пентхауз, он мне принадлежит.

Мэгги улыбнулась и поцеловала его.

– Я тебя люблю. И не хочу тебя использовать. Мне ничего от тебя не нужно. Мне нужен только ты.

– Я знаю. И я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Когда тебя нет, мне плохо. – Он сделал капризное лицо. – У меня голова начинает болеть. – Он не стал говорить, что еще его всегда мучит мысль, где она и с кем.

– Не пытайся меня разжалобить! – Мэгги внимательно посмотрела на него и медленно кивнула. – Хорошо. Я согласна. Но от комнаты пока отказываться не буду. Если у нас что не заладится или если мы начнем действовать друг другу на нервы, я вернусь.

Адам не стал ее разубеждать. Решение Мэгги он посчитал вполне разумным, оно даже принесло ему некоторое облегчение.

Мэгги не уехала домой, она осталась на ночь. Они лежали рядом, и он уже почти засыпал, когда она легонько тронула его за плечо. Он открыл глаза. Ей всегда не терпелось обсудить с ним жизненно важные проблемы в тот момент, когда он проваливался в сон. Женщины почему-то любят поговорить тогда, когда мужчины начинают засыпать.

– Да? Что? – Он помотал головой, стряхивая сон.

– Как это теперь называется? – спросила Мэгги задушевным голосом.

– Что?

– Ну смотри. Мы живем вместе и вместе отметили праздник – значит, у нас серьезные отношения, так я понимаю? А когда живут вместе, это называется как-то иначе?

– Слушай, Мэгги, если люди живут вместе, они и спят вместе. Спи! Я тебя люблю, поговорим об этом поподробнее завтра…

– Да, правильно, – согласилась Мэгги, улыбнулась своим мыслям, но от волнения сон не шел. Она лежала и смотрела на него, а Адам перевернулся на другой бок и захрапел.

В пятницу Чарли заехал за Кэрол и повез ее обедать в ресторан «Обжора». Это было новомодное французское заведение на Мэдисон-авеню, с превосходной кухней и всегда оживленное. Теперь, когда Чарли знал о ее происхождении, можно было не стараться выбрать для нее кафешку попроще, и оба с удовольствием отправились в шикарное место. Обед удался на славу, а потом они гуляли по Мэдисон, иногда заглядывая в магазины.

Кэрол впервые разоткровенничалась о своем детстве. Грей оказался прав, голубая кровь и шикарный дом – еще не гарантия счастливой жизни. Она рассказывала, какие неласковые у нее родители, как они холодны и друг с другом, как неприступны и в физическом, и в эмоциональном плане. Ее растила няня, родителей она почти не видела, а про свою мать сказала, что та не человек, а ледяная скала. У нее не было братьев и сестер, она была единственным ребенком. Иногда по несколько недель она не видела родителей. Они не одобряют выбранный ею путь. Со временем она стала ненавидеть все олицетворяемое этой жизнью лицемерие, материальные ценности, безразличие к переживаниям других людей, к тем, кто имел несчастье родиться в иной социальной среде". Чарли слушал Кэрол и понимал, что у нее было очень одинокое детство. Потом родительское ледяное равнодушие сменилось грубостью и насилием мужа, который, как и подозревал Грей, женился на ней только из-за ее родословной. Когда она наконец от него освободилась, ей захотелось расстаться и со всем тем, что привлекло его к ней, и с системой ценностей, которую она всю жизнь ненавидела.