Ариэль заметила, что дышит слишком порывисто; выбросив Алекса из головы, она быстро спустилась вниз. Шум пылесоса, доносившийся из комнат мужа, подействовал на нее умиротворяюще. И откуда взялась эта паутина? Ничего Алекс не поддразнивал Марию, он вообще никогда и никого не поддразнивает. Наверное, просто решил припугнуть служанку, знает ведь, как она дорожит этой работой. Не то чтобы другую не найдет, но зарплата здесь повыше, и к тому же наличными.
Будучи как-то в хорошем настроении, Алекс прочел ей целую лекцию:
– Чтобы заставить прислугу работать как следует, нужно, во-первых, что-нибудь этакое знать о человеке и, во-вторых, платить хоть на цент больше, чем другие. Далее, не давать расслабляться – то кнут, то пряник. Сегодня похвали, завтра отругай как следует за какую-нибудь ерунду. Так прислуга у тебя всегда будет на коротком поводке.
И с женой тоже так, что ли, – на коротком поводке, кнут и пряник?
Ариэль спускалась по лестнице, когда в дверь позвонили.
Не успела она вернуться к себе, как из библиотеки на звонок вышел Алекс. У него была секретарша на полном окладе, но работала она в основном дома, расшифровывая его заметки и печатая письма, которые он надиктовывал на пленку. Алекс говорил жене, что для общения с пациентами нужна домашняя атмосфера, что исключает присутствие всяких там регистраторов и медсестер О том, что это также нарушает, с ее точки зрения, врачебную этику, Ариэль благоразумно умалчивала.
Под ее пристальным взглядом Алекс поприветствовал пациентку, очень юную стройную девушку. Выглядела она безумно несчастной, и Ариэль даже подумала: что же такое у нее стряслось? При вкрадчивых звуках его голоса девушка робко улыбнулась. Провожая ее в кабинет, Алекс поднял голову и увидел на лестничной площадке Ариэль.
Глаза его сузились: то ли все еще злится из-за вчерашнего, то ли недоволен тем, что она нарушила его требование никогда не общаться с пациентами. Он что-то негромко сказал девушке, и оба они скрылись за дверями библиотеки. Ариэль уже почти дошла до выхода, когда Алекс вновь возник на пороге библиотеки:
– Смотрю, встала наконец.
– Проспала У меня жутко болит голова, вот и решила прогуляться по парку.
Ариэль старательно избегала его взгляда, боясь натолкнуться на открытую враждебность, но голос Алекса звучал ровно:
– Ну что же, только повнимательнее там. А то собак сейчас не привязывают, бегают где угодно.
Ариэль послушно кивнула, а Алекс продолжал:
– Ты ведь не собираешься ни с кем встречаться?
– Да с кем мне встречаться-то?
– Ну, например, с кузеном, который так трогательно о тебе заботится.
Ариэль вспыхнула:
– Разумеется, нет. Он, должно быть, на работе.
– Ах да, я и забыл, он же у нас великий брокер.
От его враждебного тона Ариэль так и передернуло, но она благоразумно промолчала.
– А почему ты думаешь, что я встречаюсь с Лэйрдом?
– Да потому, что ты слишком часто ссылаешься на него, хотя и знаешь мое отношение к этому человеку. Первостатейный сноб – вот кто он такой. Это вообще беда со старыми сан-францисскими семьями. Кровь разжижается, отсюда и куча всяческих неврозов. Потому, кстати, и ты такая психопатка.
Ариэль глубоко вздохнула. И как это Алексу всегда удается найти самые обидные слова?
– Ты же сам сказал, что я теперь здорова.
– Здорова? Да я просто перестал работать с тобой, потому что ты не хочешь, чтобы тебе помогали. Взять хоть вчерашнюю сцену. Нормальная женщина никогда не оттолкнет мужа.
Нет, ты больна, Ариэль, и на твоем месте я бы серьезно подумал о санатории.
С этими словами Алекс повернулся и ушел к себе в кабинет.
Ариэль, как была, так и осталась стоять на нижней ступеньке, пристально глядя на закрывшуюся дверь. Как жаль, что нельзя увидеть, что за ней происходит. Девушка такая юная и такая несчастная. Что Алекс делает с ней? Утешает, старается успокоить? Или этот этап уже остался позади, и он прикасается к ней, ласкает, гладит – как часто, интересно, прибегает он к этой своей специальной терапии? Раньше Ариэль считала, что она единственная. Теперь в этом уверенности не было. Одна пациентка как-то буквально с кулаками накинулась на него в холле, и больше ее не было видно. Она обзывала его сатиром и грозилась заявить в полицию.
Не будучи уверенной, что в точности означает слово «сатир», Ариэль заглянула в словарь. «Похотливый человек» – вот как там это объяснялось. А «похоть», в свою очередь, означает распутство, нечестивость, бесстыдство. Подходит все это к Алексу? Может, у него и впрямь какие-то извращенные желания? И именно поэтому она все еще остается девственницей?
Ариэль медленно повернулась и пошла вверх по лестнице.
Гулять теперь уже не хотелось. Лучше побыть одной. Хорошо бы Мария уже покончила с уборкой. Тогда можно будет выпить рюмочку водки, спрятанной в гардеробе, да вернуться в постель.
Дженис обожала устраивать вечеринки. Люди и мотивы их поступков всегда были ей интересны – потому, собственно, и выбрала она профессию социолога. Старый викторианский дом, который во многих отношениях был весьма неудобным, имел все-таки одно несомненное достоинство: здесь можно было принимать много гостей. Внизу располагалась длинная анфилада комнат, повсюду в нишах и укромных уголках стояли уютные кресла и диваны, где вполне можно было уединиться, в то время как вокруг продолжала бурлить и шуметь вечеринка.
Но нынче вечером, Бог знает почему, Дженис была совершенно не расположена развлекать гостей. Наблюдая, как Мерв Скрэнтон, муж ее университетской однокашницы, имитирует манеру говорить одного гуру, на лекцию которого Кейси затащила его, Дженис просто заставляла себя смеяться.
Что странно, ибо обычно она находила мужа Кейси человеком весьма остроумным.
В который уж раз задавалась она вопросом, отчего Джейк и Мерв так не ладят. Джейк обзывал Мерва не иначе, как Икабодом Крейном из знаменитой новеллы Вашингтона Ирвинга. «Единственное, чего ему не хватает, так это лошади да тыквы».
Что правда – то правда, по части внешности Мерву не слишком повезло: долговязый, худой, неуклюжий – чистый Икабод Крейн. Но правда и то, что он был мил, умен и остроумен. И поскольку Джейк часто подсмеивался над ее чрезмерной серьезностью, ему бы радоваться надо, что Дженис находит Мерва таким забавным. Его всегдашняя склонность высмеивать не то, что лежит на поверхности, но, скажем так, чрезмерную напыщенность, отвечала и ее собственному чувству юмора.
И вот такого-то человека Джейк считал занудой. Столь же скептически относился он и к Кэйси, которую называл Икабодовой женушкой. В конце концов Дженис обозлилась и попросила его прекратить эти насмешки.
Обежав взглядом гостиную, Дженис заметила Кейси. Та была поглощена беседой с другими профессорскими женами.
Судя по доносившимся обрывкам разговора, речь шла о детях.
Из-за открытой двери в кухню донесся голос Джейка. Он рассказывал кому-то о своем приключении с неким грубияном механиком, и в его передаче история звучала вполне забавно, хотя на самом деле ничего смешного не было. Джейк вообще был превосходный рассказчик – дар, которому Дженис могла только завидовать. Стоило ей попытаться рассказать какой-нибудь анекдот, как самая соль его немедленно исчезала. Так что на этом поле она предоставляла играть Джейку.
Мерв замолчал и бросил на нее насмешливый взгляд.
– Ты, похоже, где-то далеко-далеко, Джен, – заметил он. – Что-нибудь не так?
– Да нет, все нормально. Просто немного устала, тяжелый день выдался.
– Что, готовилась к этим посиделкам? Или над диссертацией корпела?
– Смотрю, Кейси не очень-то умеет держать язык за зубами.
– Только со мной. Вообще-то она не болтунья.
– Впрочем, никакого секрета нет. Просто кое о чем мне не хотелось бы распространяться. Предмет, видишь ли, довольно деликатный.
– Ясно. Ну что ж, желаю успеха. Уж на свой шанс ты, во всяком случае, право заработала. Джейк ведь свой не упустил, не так ли?
В голосе Мерва прозвучала какая-то нотка, заставившая Дженис взглянуть на него попристальнее. Он что, знает, что Джейк его недолюбливает? Или завидует успехам мужа? Нет, быть того не может, Мерв не настолько честолюбив. Так в чем же дело? Отчего она вдруг решила, что Мерву ее муж не по душе?
– Как там дела на английском факультете? – спросила она, нарушая затянувшееся молчание.