– На-ка проглоти. – Алекс полез в карман и вытащил небольшую целлофановую упаковку. – Это мне один аптекарь дал. Опытный образец. Что-то совершенно новое, лекарство сильное, но не действует на желудок, как аспирин.
Он положил ей в ладонь две таблетки:
– Запей вином.
Ариэль передернуло при мысли, что бедному ее желудку придется еще что-то переваривать, однако она послушно проглотила лекарство. Когда официант подошел убрать стол и принять заказ на десерт, Ариэль вроде уже чувствовала себя лучше, хотя взгляд ее и блуждал, предметы в фокус не собирались – Ну что же, Гарри, еда была отменная, – заговорил Алекс тем искусственно-добродушным тоном, какой обычно пускал в ход, общаясь с официантами и мастерами. – Но жена, к сожалению, со мной не согласна. Ей бифштекс, как видишь, не понравился.
– Очень жаль. Может, прикажете принести другой? – спросил официант – высокий, с изрытым оспой лицом и неестественно белыми зубами малый.
– Нет-нет, дело не в бифштексе…
– Боюсь, жена опять немного перебрала, здешнее вино ей по вкусу, – перебил ее Алекс, подмигивая явно смущенному официанту. – Говорил же я, не смешивай спиртное с транквилизаторами, но она у меня такая упрямица.
Ариэль открыла было рот, чтобы объяснить, что, кроме таблеток от головной боли, никаких лекарств она не принимала, а вина подливал ей сам Алекс, но из горла вырвался всего лишь какой-то сдавленный звук.
– Эй, да тебя, глядишь, наизнанку сейчас вывернет, – сказал Алекс. – Пошли-ка лучше домой. Счет, Гарри.
После этого все покрылось какой-то дымкой. Ариэль видела, что люди за соседними столиками не сводят с нее глаз, но голова сделалась такой тяжелой, что и обеими руками ее трудно было поддерживать Подбородок упал на грудь, и Ариэль неуклюже привалилась к столу. Должно быть, Алекс успел расплатиться по счету, потому что далее она почувствовала, что он поднимает ее на ноги и чуть ли не волочит к стоянке.
Оказавшись в машине, Ариэль хотела спросить мужа, зачем ему понадобилась вся эта ложь, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука Вероятно, Ариэль потеряла сознание либо уснула. Однако через какое-то время она поняла, что лежит раздетая в постели. Поначалу ей показалось, что это кошмар, но потом Ариэль сообразила, что во сне не испытываешь никаких ощущений. А сейчас ощущение было: чьи-то руки, руки Алекса, прижимаются к телу, а губы – к груди.
Она слышала его голос: он говорит что-то все время, говорит, говорит. Что именно говорит, разобрать ей так и не удалось, ясно только одно: ей было страшно. Затем он взгромоздился ей на спину и принялся пришпоривать, делал еще что-то немыслимое, и все перед ней поплыло.
Наутро она проснулась в постели одна. Кто-то набросил на ее обнаженное тело пуховое одеяло. Высвободившись из-под него и сев, Ариэль обнаружила в ложбинке между грудями два больших синяка. Кожа в этом месте была такой нежной, что даже легкое прикосновение заставило ее поморщиться от боли.
Ариэль поташнивало, но, что еще хуже, вернулся давний ее страх – клаустрофобия. Надо что-то сделать, подумала она, чтобы рассосался этот комок в горле. Сбросив одеяло на пол, Ариэль встала с кровати, поспешно натянула юбку и свитер, спустилась по лестнице и вышла из дома.
Лишь присев на каменную скамейку в саду, Ариэль немного пришла в себя. Да что это такое с ней творится? Неужто она сходит с ума? Может, все события вчерашнего дня ей просто привиделись? Сначала эта вспышка Алекса в присутствии Марии, затем чушь, которую он нес в ресторане…
А после… Нет, об этом и помыслить нельзя. Наверняка галлюцинация – слишком много вина выпила. Ведь читала же она где-то, что после красного вина бывают галлюцинации.
Так она долго просидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку скамьи. Хотя в воздухе уже было по-ноябрьски свежо, Ариэль не замерзла – свитер согревал. Постепенно напряжение спало. Это была ее любимая скамейка, главным образом потому что ее ниоткуда не было видно. Еще ребенком она часто здесь пряталась да и сейчас ощущала себя я безопасности.
Что за странная мысль! В безопасности – от чего, от кого? Может, от себя самой? Ночные кошмары, конечно, радость невеликая, но когда видения начинаются днем – пора звать на помощь.
Если ей снова нужен психиатр, то естественно обратиться к Алексу. Но как рассказать ему, что с ней в последнее время происходит? Как признаться в том, что именно с ним уже давно, несколько месяцев, связаны эти кошмары?
А может, поговорить с Лэйрдом? Раньше он всегда выручал ее. Одно плохо – он мужчина. Стыдно рассказывать, что сны ее как-то связаны с сексом. Разумеется, есть еще группа поддержки. Разве не в том состоит цель их объединения, чтобы помогать, когда кому-то плохо? Естественно, со всеми говорить о своих проблемах невозможно, но с кем-нибудь одним – почему бы нет? Вопрос только, с кем именно?
О Глори не может быть и речи, хотя умение этой рыжей постоять за себя восхищало Ариэль. Но от уличной мудрости Глори проку ей мало. Что она может посоветовать? Привязать Алекса к постели да выпороть его собственным ремнем?
Со Стефани ей было легче, может, потому, что обе они во время встреч так редко открывают рты. Конечно, у Стефани своих забот хватает, не слишком-то благородно вешать на нее еще и чужие. Иное дело – Дженис. Она вроде всегда готова прийти на помощь. За обедом она своими тактичными замечаниями, случайными как бы вопросами умеет каждую разговорить. Да, пожалуй, Дженис – лучший вариант.
Остается еще, правда, Шанель, она всегда к ней так внимательна. Как же это она про нее забыла? Лэйрд явно одобряет их дружбу. Да и друг с другом Шанель и Лэйрд отлично ладят; когда они обедали втроем, это было так видно. У них много общих знакомых, и смеются они одним и тем же шуткам, как старые приятели.
В присутствии Лэйрда Шанель совсем не похожа на себя – куда мягче, куда женственнее. Впечатление такое, что они говорят друг с другом на каком-то странном языке без слов. Язык тела – кажется, что-то в этом роде Ариэль слышала. А как она наклоняется к Лэйрду, как понижает голос, обращаясь к нему! Неужели Лэйрд интересует ее как мужчина?
Ариэль почувствовала сильную боль и, забыв про синяки, прижала руки к груди. Ощущая, как боль растекается по всему телу, Ариэль внезапно подумала: ладно, допустим, события вчерашнего дня – это всего лишь галлюцинация, но синяки-то откуда взялись?
В ту ночь Ариэль проснулась от кошмара. Она лежала, съежившись, под одеялом, вся покрытая холодным потом.
В ушах все еще звенел собственный пронзительный крик. Ей отчаянно хотелось зажечь свет, но что, если, протягивая руку к ночнику, она ощутит чье-то прикосновение? Сухое и горячее либо влажное и холодное?
Прикосновение руки, а то и крохотного острого зуба.
«Ну возьми же себя в руки, – говорила она себе, – оставь эти фантазии». Ариэль напрягала слух, но доносилось до нее только собственное хриплое дыхание. А может, это вовсе не ее дыхание? Вроде собственные вдохи-выдохи перекрывает посторонний звук. Да, доносится какой-то слабый шелест, словно змея ползет по сухой траве, хотя змей Ариэль видела – не говоря уж о том, чтобы слышать, – только в зоопарке Сан-Франциско. И еще запах: знакомый и в то же время какой-то странный. Сладкий и одновременно удушливый – как запах призрака из ее кошмаров.
Нет, об этом думать нельзя. Надо подняться – надо, надо! – и зажечь ночник. А потом осмотреть всю комнату и убедиться, что в ней только и есть что большой бельевой ящик и низенький столик с мраморной столешницей, испещренной прожилками, покрытой благородной патиной времени – все такое знакомое, такое привычное.
Тут заскрипела половица, и Ариэль снова рухнула в пучину кошмара. Она была уверена, что кошмар как-то связан со скрипящими половицами и тяжелым дыханием и ощущением чьего-то прикосновения, неуловимого и опасного.
Вот странно: содержание этих жутких кошмаров она никогда не может вспомнить, запоминается только страх. При пробуждении всегда одно и то же. Обливаясь потом, она испытывает лишь парализующий ее ужас и пошевелиться не может. Только когда Алекс лежит рядом, можно быть уверенной, что кошмары не доконают ее. Он отпугивает даже самые страшные из них.
Возникли новые звуки. Шум уличного движения. Женский голос, подзывающий кошку: «Сюда, сюда, малышка».
Звук пролетающего самолета. Лай соседской собаки.
Вслушиваясь в эти обычные звуки, Ариэль откинулась на подушке в надежде, что все плохое осталось позади. Лишь при самом пробуждении испытывала она чувство ужасной отъединенности от мира. Может, это тоже часть кошмара? Может, нужно какое-то время, чтобы он рассеялся?