Шанель, боясь пошевелиться, не сводила с него взгляда.

Странно, но этот человек напоминал ей отца, хотя внешне они совершенно не были похожи.

Папа был здоров, как буйвол. От него исходила какая-то незримая сила, но при этом он умел улыбаться, как ребенок. А этот деятель, похоже, вообще не улыбается. Дорогой костюм сидит на нем, как мешок, и все же, надо признать, впечатление он производит. Жаль, что не его надо воспитывать, а дурочку-жену.

– О какой сумме идет речь? – спросила Шанель.

– Вот это другое дело. Умница. Речь идет о том, что я буду оплачивать все ваши карманные расходы, необходимые, чтобы продолжать роман с этим Ферментом, ну и еще что-то вроде премии, если Элси будет довольна. Сэкономите что-нибудь на парикмахере и магазинах, где будете покупать с ней, что нужно, – все ваше. Лишь бы толк был.

Шанель почувствовала, что кровь прихлынула к ее щекам.

Никакой подковырки в его словах не слышалось, и все же унизительно было осознавать, что этому незнакомцу все известно о ее хитроумных комбинациях с Адольфо и в некоторых магазинах.

– Не понимаю, о чем это вы, – холодно сказала Шанель.

– Знаете что, выслушайте-ка меня, и выслушайте хорошенько. Если хотите иметь со мной дело, не надо финтить. Вы ловите богатого мужа, и если принять во внимание, что с детства вас приучали стремиться ко всему самому лучшему, это меня не удивляет. Я лично ни у кого из тех, кто собрался здесь, и подержанной машины не купил бы, но из этого не следует, будто мне наплевать на капризы Элси. Пусть имеет то, что хочет иметь. И еще. Если мы заключаем сделку, игра должна быть честной. Согласны?

Шанель почувствовала, что слова эти больше ее не оскорбляют. Будь у нее деньги, она действовала бы точно так же – наняла бы кого-нибудь раскопать всю подноготную тех, с кем собирается иметь дело. И к тому же разве плохо говорить откровенно и не напяливать на себя разные маски?

– Согласна. Да, деньги Лэйрда для меня важны. Да, когда разгорелся этот скандал на бирже, после которого у папы случился инфаркт и он умер, я оказалась в скверном положении. Так называемые друзья прямо-таки в грязь меня втаптывали, и поделать с этим я ничего не могла в ту пору. Так что еще раз: да, мне нужны деньги и нужна власть – та власть, что есть у вас. Она открывает все двери. У Лэйрда она тоже есть. Она досталась ему по рождению. Стоит ему хоть на пару минут появиться, и скучнейший прием чудесным образом оживает. Так что это замужество, быть может, для меня последний шанс. Я ведь уже далеко не девочка.

– Женщина вы что надо, и это не просто слова.

– Спасибо.

– Конечно, и у вас мозги набекрень, хотя и на свой лад.

Но мне до этого нет дела. Да и понятно, что вам хочется поквитаться с этой публикой за все, что свалилось на вас, включая и замужество.

– А… это-то откуда вам известно?

– Знаете что, милая дама, когда есть деньги, узнать можно все что угодно. Кстати, и вам советую осмотреться, прежде чем заключать со мной сделку. А то как бы потом пожалеть не пришлось.

Шанель, если и не застыла, то, во всяком случае, внутренне содрогнулась. Было что-то в этом человеке, при всем его внешнем техасском добродушии, безжалостное.

– Это не вы, часом, устроили мне сегодняшнее приглашение? – вдруг спросила она.

– Нет. В этом доме у меня блата нет. – Он почесал нос и с любопытством посмотрел на Шанель:

– А отчего вы не спросите, как мне с женой удалось попасть сюда?

– Ну и как же? Одними деньгами тут не обойдешься.

Нэнси – сноб из снобов. Всегда была такой и навсегда останется. А как вышла за Ларса Андерсона, вообще сладу не стало, – Меня пригласили сюда за тем же, за чем и вас. По-моему, она начинает благотворительную кампанию в защиту домашних животных. Сейчас сами увидите. Только у вас-то ей, насколько я понимаю, ничего не обломится?

Шанель вся так и похолодела. Ну разумеется, как это раньше ей не пришло в голову? Никакой это не музыкальный вечер, как сказано в приглашении. Сейчас деньги начнут собирать, только почему об этом заранее не предупредили? Может, поэтому и приглашение написано от руки? Чтобы застать врасплох?

– Теперь все ясно? Вас пригласили сюда, потому что каждый должен внести по крайней мере тысячу долларов. Вам как – личное приглашение прислали? У меня со старушкой все честь по чести – билет отпечатан типографским способом. Не внесешь денег, сразу прослывешь халявщиком. Не позднее чем завтра утром всем будет известно, что Шанель Деверю не смогла наскрести тысячи долларов на благотворительные цели, но приглашение все равно приняла. И как это она дозналась, что вы будете одна и ваш приятель Лэйрд заплатить за вас не сможет?

– Он в отъезде. – Шанель встала и разгладила платье. – Что-то у меня голова разболелась. Пожалуй, поеду домой.

– Рыбка сама в сеть плывет? Завтра вечером этот гаденыш Добби Робинс обо всем поведает в своей колонке.

Я видел, как он тут шныряет. И за клевету не притянешь. Так, милая светская сплетня.

Шанель снова уселась на диван.

– Вы правы. Я и сама могла бы написать такую заметку:

«На благотворительном музыкальном вечере у Ларса Андерсона и его супруги где собралось все высшее общество Сан-Франциско, у Шанель Деверю, бывшей жены Жака Деверю, именно в тот момент, когда пришедшие начали выписывать чеки, разболелась голова». Знаете, а мое приглашение было написано от руки. И про благотворительный взнос там не было ни слова. Я решила, что… а, не важно.

– Вы решили, что закадычная подружка школьных лет ищет вашего общества, потому что вас последнее время видят с Лэйрдом Ферментом?

Невозможный человек – он всегда прав. Именно эта мысль ей и пришла в голову, когда было получено приглашение.

– Что ж, приходится признать, что гнусный план Нэнси сработал, – сказала она. – Что уйти, что остаться – все одно: либо за идиотку примут, либо за скупердяйку. Ну нет у меня тысячи долларов в банке. Интересно только, откуда Нэнси это прознала. От своего, что ли, отца-банкира? – Шанель жалко улыбнулась. – Завтра же переведу свой счет в другой банк.

– Смотрю, вы не потеряли чувства юмора, – рассмеялся он. – Это хорошо. Что ж, готов вас выручить. А взамен вы сделаете из моей жены светскую даму. Вообще-то Элси сама не знает, чего хочет. Пару раз окажется на таких посиделках, которые, признайтесь, бывают довольно скучными, и успокоится, потеряет интерес и вернется в Хьюстон, где ей и место.

Шанель почувствовала укол зависти. У этой дурочки с крашеными волосами и славной улыбкой есть все, чего не хватает ей самой, – богатый муж, готовый потакать любым ее капризам. Будучи всегда честной сама с собою – с другими-то нет, – Шанель прекрасно понимала, что у нее с Лэйрдом будет по-другому. Если он на ней и женится, всегда можно рассчитывать на уважение, а поначалу даже на страсть, но в душу свою Лэйрд ее не допустит.

Ну и ничего страшного. Ей нужно только одно – деньги и социальное положение, а значит, власть.

– Хорошо, когда начинаем, мистер?.. Как все же вас зовут?

– Уильям Стетсон. Друзья называют меня Стетом. Если угодно, и вы меня можете называть так же. – Он протянул Шанель длинную мускулистую руку.

Шанель совершенно забыла, что обещала Глори поводить ее по магазинам, так что звонок, последовавший недели через две после встречи с Уильямом Стетсоном, застал ее совершен но врасплох.

– Я сбросила еще двенадцать фунтов. – Глори сразу взяла быка за рога. – Когда можно будет заняться моим гардеробом?

Шанель сделала гримасу. В последнее время она только и знает что выкачивает деньга из мужа Элси Стетсон – минутки свободной нет. К ее удивлению, с женщиной этой, такой на вид размазней, оказалось довольно трудно иметь дело.

Услышав совет немного смягчить цвет черных, как смоль, волос и сесть на диету, она оскорбилась и пошла жаловаться мужу. Кое-как ему удалось ее успокоить, однако же Шанель он поддержал, что никак не улучшило ее отношений с Элси.

Они становились все более и более натянутыми.

Когда имеешь дело с такой женщиной, как Элси, приходится призывать на помощь все свои дипломатические способности. Но уж больно нужны ей деньги. Стетсон с самого начала выказывает необыкновенную щедрость. Он не только сделал за нее благотворительный взнос на вечере у Нэнси Андерсон, но выписал чек на сумму, которой хватило, чтобы расплатиться за аренду и по другим текущим счетам. И даже кое-что осталось.