— Ладно, — парнишка отступил, пропуская Марину, но встал у косяка так, что ей пришлось мимо него протискиваться.
В комнате пахло деревом, табаком и книгами. На секунду (так взволновали ее выхваченные из широкого пространства звуки и запахи: под босыми ногами скрипнули теплые доски, шторы поднялись под сквозняком и впустили влагу и шум дождя, «на-а-а-а том ка-а-а-амне…» сладко пропела пластинка на проигрывателе-чемоданчике) Марина растерялась и не сразу разглядела мужчину у окна. Он сидел в одном из кресел с потертыми подлокотниками под бьющейся на ветру шторой. Край шторы задел иглу, пластинка взвизгнула и зашипела. Мужчина протянул руку и щелкнул кнопкой на проигрывателе. Это был пожилой человек, худощавый и горбоносый, с седыми волосами, все еще густыми и пышными, несмотря на возраст. Кардашев поправил очки на носу, окинул Марину спокойным взглядом и строго обратился к мальчику:
— Игнат, наша гостья промокла. Прими меры.
Парнишка тяжело вздохнул и вышел. Слышно было, как он сбегает по лестнице. Примерно до половины.
— Вы Марина?
— Д-да.
— Боря мне о вас много рассказывал.
— Да? — Марина опять растерялась: они с Борисом виделись почти каждый день и подолгу болтали, но она и представить не могла, что массажист станет сообщать третьим лицам о таком незначительном факте, как дружба с соседкой по павильону.
— Итак, — терпеливо обратился Кардашев к Марине.
Та собралась с мыслями и начала рассказывать, а хозяин дома немедленно встал, попросил гостью присесть, толкнул незаметную дверь в ванную и принялся бросать в пластиковую коробку шприцы, бинты и упаковки лекарств из шкафчика над раковиной, при этом внимательно слушая и выкрикивая вопросы медицинского характера, на которые Марина, оставшись стоять, чтобы не дай бог не намочить гобеленовую кушетку, отвечала громким голосом со всей возможной точностью. Из немного бессвязных объяснений Бори она знала, что Кардашев еще до выхода на заслуженный отдых бросил медицину и стал заниматься чем-то другим.
Вернулся Игнат с полотенцем, от которого уже не было особого толку, потому что часть воды с Марины стекла на пол, а часть впиталась в джинсы, ставшие тяжелыми и тесными. Кардашев вышел из ванны с пластиковым чемоданчиком, бросил подростку:
— Как она поедет назад вся мокрая, представляешь себе? Футболку и штаны, живо.
Игнат так же тяжко, страдальчески, со свистом, вздохнул, подхватил крест-накрест край мятой футболки и принялся тянуть ее на голову, медленно обнажая крепенький торс.
— Отставить цирк! — рявкнул Кардашев. — Сбегал к себе в комнату — принёс все чистое. Быстро! Там дядя Боря ранен!
— Что, опять?!
— Игнат! — слышно было, что Георгий Терентьевич не на шутку рассердился.
Подросток покладисто, с очередным фарсом, сорвался с места, чуть не растянувшись на натёкшей с гостьи луже, и через минуту уже стоял перед Мариной со стопкой чистой одежды. Она быстро переоделась в ванной, сняв всё мокрое, и сразу же согрелась. Внук врача пожертвовал ей футболку с огненно-рыжим драконом через всю грудь и мягкие спортивные брюки на верёвочках. Выйдя из ванной, Марина еще раз окинула взглядом волшебную комнату, попытавшись запомнить все детали: подвесные светильники со стеклянными вставками на цепях, свисавшие с низких балок, и заплывшие воском, и с целыми свечами, этажерки с крошечными полочками, а в них грубоватые глиняные статуэтки, стопки книг на полу, японские маски на стене и глобус у кресла, не старинный, но прекрасно имитирующий пиратскую карту с изображениями чудовищ в испещренном меридианами «oceano orientalle».
В гараже Кардашев бросил чемоданчик на заднее сидение, а перед Мариной распахнул переднюю дверцу. Дождь был таким же сильным — ветер, как это часто бывает с «южаком», уступив место ливню, немного стих.
Кардашев, видимо, хорошо знал дорогу. Он казался спокойным, только пальцы на руле, выбивавшие тихую дробь, выдавали его тревогу. Что за отношения могли быть между степенным пожилым врачом и ветреным молодым массажистом? Родственные? Профессиональные? Словно услышав мысли Марины, Георгий Терентьевич произнес:
— Боря — сын моего старого друга, тоже врача. Не могу сказать, что одобряю образ жизни молодого разгильдяя, но Бориного отца уже нет в живых, а я еще здесь. Он не в первый раз попадает в… передряги. Помогаю, чем могу. Были также случаи в моей жизни, когда Борис меня здорово выручал. Вот так… Заедем в круглосуточную аптеку на трассе? У меня с собой не всё требуемое…Простите моего внука. Он ужасно избалован. Мальчик он не злой, но любит ломать комедию.
— Ничего. Это… даже забавно.
— Вы не против? — Кардашев нажал на кнопку автомагнитолы.
Марина послушала глубокий протяжный голос, поющий по-английски, произнесла:
— Нет. Мне нравится.
Кардашев улыбнулся:
— Могу включить что-нибудь менее старомодное. Радио?
— Нет, оставьте, пусть. Вам, наверное, хочется дослушать…то, что вы не дослушали, когда я пришла.
— О! — врач качнулся назад, выражая удивление. — Так вы ее узнали?
— Да, в комнате вы слушали Лемешева, пятьдесят шестой год, если не ошибаюсь, а здесь у вас Марио Ланца, год не знаю, середина пятидесятых, думаю. И то, и это — ария индийского гостя из «Садко».
— Поражён, — Кардашев покачал головой и оторвался от дороги, чтобы повнимательнее взглянуть на пассажирку.
— У меня музыкальное образование, — Марина пожала плечом, постаравшись скрыть, как ей приятно.
Кардашев потёр узкие губы:
— Пятьдесят четвертый год. И пятьдесят третий.
Остаток пути они проехали в молчании. Марина думала о комнате с глобусом и свечами в покрытых патиной бронзовых подсвечниках, стопках книг на разных языках с мелкими флуоресцентными закладками и глиняных статуэтках в тёмных нишах.
Мергелевск, сентябрь 2006 года
Общежитие двух факультетов, продюсерского и журналистики, закрывалось ровно в двадцать три ноль-ноль — по щелчку замка в вестибюле можно было сверять часы. Припозднившихся «своих» бдительная вахтерша Евгения Викторовна еще пускала, после долгих уговоров и челобитных, но чужие, к категории которых принадлежал и Ренат Муратов, за малейшую попытку несанкционированного проникновения даже вносились к книжечку с подробным описанием внешности и указанием номера комнаты адресата. И если уйти утром он еще мог, смешавшись с толпой спешащих на пары студентов, то просочиться внутрь мимо вахтерши вечером не представлялась возможным даже для него.
Поэтому Ренат привычно отправился к заднему фасаду общаги, под балконы. Там он нагнулся, покрепче затянул шнурки на кедах и осторожно покачался в полуприсядь — мышцы еще ныли: физкультурник накануне заставил «прогульщиков», на три недели продливших каникулы Муратова, Ярника, Спелкина и Олейникова, бежать восемь кругов по стадиону. Из четырёх друзей Лёха свалился уже на шестом, Вадим и Артем выдержали семь, и только Ренат осилил все наказание, а потом три дня за это и расплачивался. И две ночи, что самое обидное, потому что от Даны Рудниковой, со дня возвращения в универ в подтверждение продолжения прошлогодней лав-стори шли недвусмысленные эсэмэски.
Ренат подпрыгнул, уцепился за край решетки, подтянулся и полез. На первом этаже была подсобка, на втором жил странный второкурсник, загромоздивший весь балкон пластиковыми водопроводными трубами, на третьем обитали весёлые пятикурсницы с журналистики, с которыми Муратов познакомился еще в прошлом году — если Ренат заставал девчонок в момент перекура, те выпускали его в коридор через свой блок. В этот раз их балкон был пуст, окно было тёмным.
В прошлом семестре комната на четвёртом этаже пустовала, сейчас в ней горел свет, позволяя рассмотреть весь блок. Ренат осторожно выгнулся и заглянул в окно: шторы были раздвинуты, балконная дверь приоткрыта, в глубине просматривалась проход-арка в неосвещенные коридор с кухней. В блоке явно жила девчонка: рюшечки, картинки, плюшевый мишка на столе. Хозяйка комнаты где-то шаталась на ночь глядя, наверняка распивала чаи по соседям. Нужно сказать Дане, чтобы та предупредила соседку снизу, во избежание паники в очередной раз, когда Ренату захочется навестить подружку.
Левую ногу Муратова свело судорогой, такое с ним после тяжёлых физических нагрузок случалось часто. Пройти через открытый блок, пока хозяйки нет дома? Рискованно. Морщась от боли, Ренат шагнул здоровой ногой на перила и аккуратно присел на угол балкона, растирая мышцу. Потом перевёл взгляд вниз и замер. Хозяйка блока нигде не болталась. Она безмятежно дрыхла у самого балконного окна. Свет от настольной лампы над ее головой просвечивал сквозь рыжие кудри. На девчонке была весёленькая пижамка с розочками. Она спала, лежа на животе поверх стеганого одеяла, тоже в милых цветочках, обняв подушку и согнув в колене одну ногу. Лицо девочки было умильно сосредоточенным, рот приоткрылся, на щеках дрожала тень от ресниц, из-под коленки торчала раскрытая тетрадь. Ну, понятно — что-то повторяла и уснула с открытым балконом в тёплую сентябрьскую ночь.