Тата Ефремова - Клуб «Твайлайт». Часть 1

Вечер в «Твайлайте» получился насыщенным. Я не знала, что с противоположной стороны клуба есть летняя площадка. Именно там на маленькой сцене прошел концерт небольшого чешского оркестра. Звучали Штраус, Вивальди, Гайдн и переработанные на классический лад известные рок композиции. Время после концерта Ренат почти полностью посвятил мне и постановке «Любви-дель-арте». Меня представляли, со мной знакомились, и известные люди, которых я прежде видела лишь на страницах местных журналов, обрели в моих глазах плоть и кровь. Когда гости разъехались, мы с Ренатом долго разговаривали у полупустого фуршетного стола и пирамиды поставленных друг на друга плетеных кресел. Вечер немного попортили дождь и ветер, Мергелевск задело краем антициклона.

Домой я вернулась за полночь. Муратов сам довез меня на своей быстрой маленькой машине, пообещав позвонить, когда будет подобран состав исполнителей главных ролей. Я чувствовала себя молодой, значительной и очень… несчастной.

— Не согласился, — констатировал муж, увидев моё лицо.

Я покачала головой:

— Есть хочу.

Валера разогрел тарелку с рагу, и я села ужинать прямо в своем зеленом шёлковом «лауреатском» платье до пят, положив ноги на стул. Муж уселся напротив, снял с меня туфли и принялся массировать мне ступни:

— Чем аргументировал?

— Ничем. Я просто подошла ближе к этой теме и столкнулась с полным её неприятием.

— А поточнее?

Я задумалась, жуя и прокручивая в голове разговор с Муратовым:

— Мы вспоминали университетское время, я немного рассказала о тебе, о дочери, о внуках. Ренат рассказал, как собирал друзей после возвращения из Штатов. Я вспомнила, что их с Артемом, Вадимом и Алёшей называли Д’Артаньяном и тремя мушкетерами. И тут он как-то… он усмехнулся и сказал, что один из них все-таки оказался «гвардейцем кардинала». Я знаю, кто это был, читала в дневнике. Но когда я спросила, как так вышло и что это была за история, он замкнулся и сказал, что давно вычеркнул из памяти всех предателей. Понимаешь, всех. Не только Лёшу Спелкина. Думаю, он и Марину имел в виду. И всё. Ренат завел разговор о чём-то другом.

— И что теперь? — спросил муж, помолчав.

— Сушу вёсла, — с горечью признала я.

— Постой, а пьеса?! Что с пьесой-то?

— Будет мюзикл. Все хорошо. Спонсоры нашлись.

— Вера, как славно! А ты расстраиваешься!

— Вовсе нет!

— Тогда забудь, смирись и ложись спать. Уверен, совсем скоро, а может, даже завтра, у тебя появится новая идея. Будешь опять стучать по клавиатуре с утра до ночи.

— Иду, — послушно сказала я. — Иду спать, смиряться и забывать. И ждать новую идею. Пусть твои слова услышит моя муза.

Посёлок Лесенки, июль 2017 года

Черный джип никуда не делся, лишь отъехал от угрожающе скрипящей липы. Марине и Кардашеву повезло — в профилакторий как раз возвращалась толпа студенток-автостопщиц, пристроившихся в нем как в хостеле за символичные деньги: рев мотоциклов, визг промокших девчонок, пьяненькие ребята. Непогода им была нипочем. Из-за них Марина уже несколько ночей не могла нормально выспаться — двор профилактория был, как колодец с гулким эхо, каждое слово, каждый крик веселой компании, повадившейся возвращаться под утро из ночного клуба в Лесенках, влетал к ней в окно, и беруши не помогали. Но сегодня Марина приветствовала автостопщиков, как лучших друзей, втащив Кардашева в самый центр толчеи, пьяных прощаний и громкой музыки из телефонов. Врач оставил машину у въезда на пляж, а коробку с медикаментами завернул в плед, который прихватил для промокшей пассажирки. Все эти конспиративные ухищрения Марину совсем не радовали. На душе у нее было тревожно, хотелось поскорее выяснить, во что вляпался Боря и чем ей это грозило.

Кардашев тоже не был в восторге от происходящего. Хмуро поздоровавшись с раненым, он быстро и деловито занялся лечением. Марина была на подхвате. Ее нервировали короткие взгляды Кардашева. Некоторая непринужденность, установившаяся между ними при встрече и во время поездки, сменилась напряжением — врач наблюдал за ней между манипуляциями. И во взгляде его был закономерный интерес: что связывает ее и массажиста, кроме соседства по работе и приятельства? Но Боря, бодрячком с обколотой анестезией раной, сам расстарался и объяснил: после нападения идти ему было некуда — от машины его отрезали, позвать на помощь на обезлюдевшем из-за непогоды пляже было некого, слава богу, он вообще вырвался, иначе пацаны покромсали бы его на лоскутки. О «пацанах» Танников говорил с непонятной иронией, словно ему было забавно вспоминать о своих мучениях и страхе, и собственная глупость его веселила.

— Что на этот раз? — спросил Кардашев, орудуя пинцетами и иглой.

Боря приглушенно хохотнул в подушку:

— Рогатый муж.

— Чего вдруг? Сколько раз говорил, что никогда не связываешься с замужними.

— А я как бы и не связывался. Медузка моя в разводе. Вот только бывший муж этим фактом так и не проникся. У нее сейчас забавная жизнь: дочь-школьница с заскоками и тень-муж, серьезный мужик со связями в серьезных кругах, — полный контроль и нейтрализация всех потенциальных ухажеров.

— Значит, тебя нейтрализовали. Муж участвовал?

— Что ты! Он осторожный человек, если что, он не в теме, хотя знал прекрасно, что я жаловаться не побегу. И убивать меня его ребятки не собирались, так, перестарались немного.

Кардашев хмыкнул:

— Ничего себе, немного! Чем им твоя гравировка-то помешала?

— А вот это — вопрос интимного характера, — весело отозвался массажист. — Знаешь, Терентич, что такое фетиш?

— Знаю, Боренька. Однако давай по существу. Так, чтобы я не отвлекался. Мне сейчас предстоит послойный шов, а я этим уже лет семь не занимался. Поэтому в двух словах: почему я сейчас не дома с книжкой, а штопаю твое плечо?

— Моя татуировочка была у Валюшки в телефоне. В мобильном по наущению папочки рылась доча. От такой паролем не защитишься, это я тебе как специалист по ушлым девочкам говорю. С перепиской была полная конспирация, типа у Валюши спинка бо-бо, часто и густо, я опытная массажистка, снимаю, так сказать, мышечное напряжение. А вот с фетишами моя медузка попалась. Одно, другое, мы-то не особо, если честно, и скрывались, так, для дочери больше… Я ж не знал… — Боря сдавленно закряхтел. — Если бы она мне сразу всё рассказала! Я сам подозревать начал, заметил, не дурак. Справки навел, хотел ещё вчера все прекратить. Не успел. Телефон только сумел в кусты закинуть, когда они набросились, там у меня в облаке такой интимный дневник — одним плечом бы не отделался. Как назло, пароль не успел ввести, телефон новый.

— Понятно. Боренька, даже не рассчитывай на то, что мы с тобой ограничимся штопкой и поверхностным осмотром. В больницу и срочно!

— Терентич, сам все понимаю! Как только ребятки из-под окон свалят, я сам с превеликим удовольствием отдамся коллегам. Но сейчас… пойми, имеются у меня другие части тела, что мне тоже дороги.

— Ох, Боренька, одно меня радует: такими темпами я с тобой очень скоро по всем долгам рассчитаюсь.

— Не надо так, Терентич. Какие к черту долги? Я не со зла и не за процентами, просто жизнь заставила.

— Ты это вот Марине… простите, отчества не знаю… Марине Павловне расскажи. Чем перед ней расплачиваться будешь? — Кардашев приподнял раненого, пока Марина вытягивала из-под него перепачканное кровью белье и меняла одноразовые медицинские простыни.

— Маринкин, — просипел Борис, — проси, что хочешь. Я твой навек.

Марина раздражённо дернула плечом и обратилась к Кардашеву:

— Сварить вам кофе?

— Буду признателен. Черный, крепкий, одна ложечка сахара.

— Мне тоже, — отозвался массажист из подушки.

Кардашев с задумчивым лицом влепил ему шелбан по затылку.

Марина, взяв турку, пошла на общую кухню. Там две уже слегка протрезвевшие автостопщицы с грустью поведали ей о конце халявы — «хостельные» комнаты в профилактории закрывались, а через две недели и сам профилакторий будет опечатан, просьба всех на выход с вещами. Марину почему-то это совсем не тронуло, мысленно она уже давно была готова к переезду. Ей до смерти надоела торговля сувенирами. Деньги у нее есть, можно какое-то время отдохнуть. А там что-нибудь найдется, в сезон работы на побережье хватает.