— Что это?
— Пол Маккартни и его «Вингз», «Город Лондон»[1]. Понимаешь?
— Угу. Почти всё. Мне нравится.
— Я скину тебе альбом.
— Давай.
— Ты музыкальный неуч. Мне за тебя стыдно.
— Эй! Зато я классику хорошо знаю!
— Через пятьдесят… нет, тридцать лет всё будет классикой! «Стенку» Пинк Флойд будут изучать в школах. Учись, пока я жив. Мой старый комп нормально работает?
— Да.
— Я тебе на почту буду каждый день высылать один урок. Музыкальный ликбез. Кто, когда пел, что пел, от чего загнулся. Шутка. Потом сдашь экзамен на профпригодность.
— Ренат, тебе заняться нечем? Скоро сессия, между прочим.
— Это тоже важно. Не спорь. Мы с тобой в последнее время почти не видимся, даже по телефону нормально не можем поговорить. Каждый день, проверяя почту, ты будешь думать обо мне.
— Я и так о тебе всё время думаю… Тебе неудобно? Так сидеть.
— Мне всегда с тобой удобно.
Марина посмотрела на него с улыбкой через плечо. Солнце плеснуло сквозь листву и превратилось в лазурь в её глазах с ресницами до самых бровей. Ветер шумел в ветвях. Первый тёплый майский день. Они сидели в университетском парке, на травянистом холме, с которого виден был студенческий городок.
— Ты зарос, колешься, но мне нравится. У меня от тебя мурашки, Мурашка.
— Поехали ко мне, — Ренат потёрся щекой о её плечо. — Наши… сумерки были так давно. Я уже начал забывать твою «карту поцелуев».
Марина вздохнула:
— Прости, не могу. Мама зайдет через полчаса, после поликлиники. Ей опять будет плохо, я повезу её домой.
— Давай я вас… Чёрт, всё время забываю, что я теперь безлошадный!!!
— Да, принц без белого коня, — хихикнула Марина.
— Как она вообще?
— Когда как. Главное, терапия помогает.
— Вам нужны деньги?
— Ренат, — Марина помолчала, — нам всегда нужны деньги, ты же знаешь. Но у тебя самого…
— Со своими проблемами я уж как-нибудь разберусь. Я же говорил, у меня есть…небольшой фонд, — Ренат хмыкнул. — Сколько нужно?
— Почему ты против того, чтобы я пела в «Кактусе»? Там платят. Стас уже договорился даже, а ты…
— Даже не думай, почемучка! Ты меня извести хочешь? Если деньги нужны, скажи…
— Нет, ну почему? Там интересно, людей много…
— Вот именно, что много! Людей много, парней до фига… Лучше к сессии готовься.
— У тебя навязчивая идея, что меня все хотят!
— Сужу по себе!
— Очень мило, конечно, но это уж перебор! Почему?
Ренат развернул лицом Марину к себе, постарался поймать обиженный взгляд:
— Потому что это правда. Ты просто не понимаешь, какое воздействие оказываешь на людей, особенно на мужчин. Потому что ещё маленькая, вырастешь — поймёшь.
— Глупости!
— Доказательств хочешь? — он подвинул её ближе, так что ей пришлось обнять его ногами за талию.
— Знаю я твои доказательства! Всегда одно и то же! Не так посмотрел, слишком долго рядом постоял! Со мной пол-университета уже боится разговаривать!
— Я девочек не трогаю.
— Не хватало ещё!
— Ладно, — он помолчал, посмотрел из-под полуопущенных век. — Не веришь? Тогда скажи, что у Вадима с тобой?
— Ренат! — испуганно ахнула Марина. — Как ты…? Ничего! У меня с ним ничего!
— Я не спрашивал, что у тебя с ним, я спросил, что у него с тобой.
— Я… он… ты догадался или он всё-таки сказал? — упавшим голосом спросила она.
— Догадался. Не дурак. Он себя выдал. В тот день… в день твоего рождения, когда ты пришла за мной в «Кактус». Наверное, понял… куда мы с тобой идём. Не знал, что я вижу, на кого он смотрит, как он смотрит. И всё сразу на место встало. Всякие… моменты.
— И что теперь будет? — жалобно спросила Марина.
— Ты чего испугалась? Ничего не будет. Пусть и дальше считает себя великим конспиратором. Я им восхищаюсь, Вадимом. Я бы так не смог, а он может. Сила духа у него, характер. И если дальше будет… сдерживаться, нам с ним делить нечего. Лишь бы ты…
— Нет! Никогда! Вадим хороший, но…
— Но я лучше. Знаю. Теперь понимаешь, о чём я говорю? Я думал, он ледышка, но даже его прошибло. И не заикайся больше ни о каких заработках. Я каждый концерт «Поша» помираю живьём, когда все они на тебя смотрят….Кстати, это Вадим тогда тебя обо мне предупреждал?
— Да. Когда нас Надя познакомила. Он… он прилично себя вёл, просто… объяснил, что мне с тобой грозит.
— Я же говорю, умница! Всё знает, всё понимает и остаётся рядом. Если я когда-нибудь потеряю его как друга, я буду безутешен, — Ренат наклонил голову, прикоснулся губами к её носику, — но если я когда-нибудь потеряю тебя…
— То что? — спросила Марина, затаив дыхание.
— Я не смогу дальше жить.
Телефон гудел. Ренат некоторое время непонимающе смотрел на него, потом прочитал имя на экране и болезненно поморщился. Он ждал этого звонка.
— Привет!
— Привет!
— У вас утро. Ты не спишь?
— Нет, работаю. Когда ты прилетаешь?
— В Москву через пять дней. Билеты домой пока не бронировала. Я вышлю тебе дату, время и номер рейса в Краснодар, когда буду знать. Встреть меня.
— Постараюсь. Если не получится, пришлю машину.
— Пожалуйста, встреть меня сам. Нам нужно поговорить. И не сообщай дяде. Не говори ему точный день, когда я прилетаю. Он думает, я приеду перед самой операцией.
— Лейла, как ты себе это представляешь? Как ты это скроешь? Амина-апа[2]…
— Я всё придумала. Амина меня прикроет. Она остаётся в Денвере, решать организационные вопросы, связанные с нашим отъездом… Ренат, я возвращаюсь насовсем.
— Я знаю.
— Не волнуйся. Ничего не изменилось. Мы… поговорим?
— Конечно, Лейла. Мы обязательно поговорим. Будь осторожна.
— Хорошо… братец.
В кофейнике закипел кофе, а в кастрюльке вода для яиц всмятку. Уже несколько недель плохо работала вытяжка, но Ренат всё забывал вызвать мастера. Он редко готовил сам, в основном заказывая еду в офис или перекусывая в ресторанчике недалеко от «Твайлайта», хотя ему очень нравилось суетиться дома на кухне, занимавшей половину первого этажа, строгой, элегантной, немного старомодной.
Вытяжка взвыла и… умерла. Ренат заглянул под раструб, пожал плечами, налил себе кофе и поспешил раздвинуть двери на террасу. В кухню, разгоняя пар и терпкий кофейный аромат, ринулся прохладный дождевой воздух с запахами травы и яблок. Ренат посмотрел на горизонт, оценивая погоду, потом перевёл взгляд влево, ловя лёгкое движение среди старых стволов.
На заборе из валунов, расставив руки и покачиваясь для равновесия, стояла босая Марина. Ренат видел её так же чётко, как трухлявую руку старой яблони. На Марине была синяя рубашка с подкатанными рукавами и джинсы, подвёрнутые до колен, всё, как в их последнюю встречу весной две тысячи седьмого. Солнце вырвалось из-за туч, обожгло Ренату глаза, воспламенило медные волосы. Марина слегка повернулась, показав ему тонкий профиль, и Ренат не выдержал — шарахнулся назад, упал на диванчик спиной, чуть не опрокинув стол с ноутбуком. Потом вскочил и ринулся наружу, с силой толкнув запотевшую дверь. Вгляделся в уже посеревший, обесцвеченный облачным горизонтом простор сада, сбежал на кирпичную дорожку, подпрыгнул и подтянулся на руках на заборе, заглянув на соседний участок, где было чисто, пусто и почему-то работали автоматические «дождевики» на лужайке (видимо, соседи опять куда-то уехали со своим компьютерным котом, то-то он перестал приходить).
Ренат вернулся в дом почти на ощупь, с чувством человека, которому только что сообщили его смертельный диагноз, схватил кружку с кофе, посмотрел на свою дрожащую руку, отставил чашку и хрипло сказал:
— Всё! Это всё! Дошёл, значит. Следовало ожидать. Хотел снов? Получи глюк!