— Закончился! — Игнат выскочил из ванной, тряся пустым флаконом.

— Блин!!! — Марина влетела в комнату, схватила со столика пузырёк с духами, принялась вертеться в коридоре, раскрыв дверь в комнату мальчишки, брызгая по сторонам. Расстроившись, влепила Игнату подзатыльник. — Они дорогие, бездельник! Зла на тебя не хватает!

— Я что, знал?! — подросток смущённо потёр затылок, вскинулся: — А сама?! Ты себя в зеркало видела?! Ты похожа на… рокершу!

— Я и есть… Чёрт! Точно! Бегом, вынес всё из своей комнаты! Жратву, говорю, убери со стола! Я в ванную! Улыбаемся и машем, понял?!

Она плеснула в лицо водой над раковиной, прошлась по векам пенистым гелем, посмотрела, как течёт по щекам волшебный макияж из другой жизни. На губах даже после умывания осталось немного цвета. И глаза продолжали сиять. Или это был такой свет в ванной?

…Они с Игнатом, словно примерные ребятишки, встали у лестницы. Радостно улыбаясь. Кардашев поправил очки и сказал с довольным видом:

— Ну что, ужились, наконец? Я рад! Хорошо как дома. Пахнет замечательно, чистота!

— Ой, — встрепенулась Марина, — я сейчас ужин приготовлю! Мы просто вас не ждали!

— Я не выдержал, — немного смущенно признался Кардашев. — Понял, что ужасно хочу снова работать. Вот и Боря меня подзуживал всё.

Танников, до этого стоявший молча (Марина ловила на себе его лёгкие взгляды вскользь), одобрительно хмыкнул, подхватил сумки и пошёл наверх.

— Он что, тоже здесь жить будет? — шёпотом спросила она у Игната.

Тот пожал плечами:

— Не знаю, бывает, живёт по паре дней…

Но Танников уехал сразу после ужина. Кардашев, потирая усталые веки, поднялся к себе. Марина облегчённо выдохнула, надела огромные розовые перчатки и начала укладывать тарелки в посудомоечную машину. Пришёл Игнат, кинулся помогать, хотя больше мешал. Она рявкнула на него, он отстал с довольным лицом и, прислонившись к холодильнику, принялся с сочным хрустом грызть яблоко.

— А говорила, вы с дядей Борей только дружите.

— Повторю для особо непонятливых: мы только дружим. Даже не очень… уже.

— М-м-м-м… ясно.

— Что тебе ясно?

— Что это ты с ним уже не дружишь, а он с тобой ещё да. Ты вообще… немного глупая, по-моему.

— А ты очень умный, как я погляжу.

— Смотря с кем сравнивать. Я, например, уверен, что если крёстный захочет заняться нормальным делом, скажем, собирать металлолом, ему всего лишь нужно будет пойти на площадь Свободы и поулыбаться там железной Крестьянке, той, что рядом с Рабочим. Она сразу же спуститься со своего пьедестала и пойдёт за дядей Борей.

— Долго придумывал?

— Нет. Это экспромт. Я развитый не по годам. Много фильмов смотрю, со смыслом.

— Заметила.

— Я… — Игнат помолчал, разглядывая обкусанное яблоко, почесал нос… — никакие дырки в ванной не ковырял и никогда за тобой не подсматривал. И не буду. Очень нужно! Митю не слушай. У него гормоны.

Марина выпрямилась от духовки, бросила в раковину грязную тряпку и стянула резиновую перчатку, протягивая подростку руку:

— Проехали. Я ничего такого не имела в виду. Мир?

— Мир. Пока готовишь и убираешь. А если будешь ябедничать, я расскажу, как ты яблоки у соседа воровала. И соседу расскажу. Он вредный тип, сделает вот так, — Игнат с высокомерным видом поднял одну бровь, — и будет потом нудить. Я его терпеть не могу, но расскажу, поняла? — подросток вручил Марине огрызок и пошёл к лестнице.

Марина вздохнула, выкинула огрызок в мусор, тоже достала из холодильника яблоко и принялась хрустеть им, поглядывая в окно. Ей больше не вспоминалось окровавленное лицо Степана. И лицо Вадима тоже. Вкусно пахло жареной курицей, яблоко было сочным и немного терпким. Жизнь налаживалась. Как всегда.


[1] Поклонницы

[2] Waiting for the Sun (The Doors)


[3] Несчастливая девушка (The Doors)

Глава 18

Мергелевск, август 2017 года


Город прихорашивался — Мергелевск вовсю готовился к своим именинам, круглой дате. Он и так был красив в эти жаркие, солнечные дни, освежён дождями и потому необычайно зелен для конца лета, полон цветов на бульварах, наряден в яркой тротуарной плитке и страшненьких топиарных фигурах, последнем писке ландшафтной моды. А тут ещё повсюду (даже из динамиков на трамвайных остановках) зазвучала музыка, забились на ветерке флаги с изображением маяка, геральдического символа Мергелевска, в парках выросли сцены и подмостки с красочными задниками, а по улицам, раздавая пригласительные на концерты, запорхали девушки в кокетливых тельняшках и шортиках с якорями.

Вадим и Ренат сидели в открытом кафе на Пензенской. Перебрасывались парой слов, а потом опять замолкали, разморенные жарой. Вадим с тревогой поглядывал на друга. У Муратова в тёмном круге с зеленцой, под правым глазом, билась крошечная жилка.

Ренат уже несколько недель работал, как исступлённый. Никто не знал, когда он спит и что ест. Муратов стал несдержан и вспыльчив. На днях сильно отругал, испугал и обидел девочку из данс-шоу, потом извинился, но у всех, кто был свидетелем некрасивой сцены, остался осадок. Конфликт возник не на пустом месте, Оля сама была виновата, но раньше Ренат провёл бы «воспитательную работу» совсем иначе — так, что воспитуемая сторона и не поняла бы, что её заставили постоять в углу, а ещё больше лезла бы из кожи, чтобы угодить шефу.

Все в клубе заметили, что с Муратовым происходит нечто нехорошее. На фоне этого Вадиму было очень легко скрывать своё состояние. Он спал и ел, но что бы он ни делал, рядом с ним, в его мыслях и ощущениях, теперь всегда была Марина. Она сидела рядом с ним на репетициях в «Твайлайте» и сейчас, в кафе, а стоило ему посмотреть вдаль, всё шла к нему, глядя исподлобья, и она видел её всю, стройную, гибкую, стремительную… агрессивную — очень его волнующую. Он видел её бёдра в гладкой коже брюк, волосы, падающие на одно плечо, напряжённые скулы, гневные глаза и полураскрытые губы. Он реагировал на этот засевший в памяти образ глупо, как мальчишка … нет, ожидаемо, как мужчина. Ренат оказался совершенно прав, тогда, больше десяти лет назад. Как он мог предвидеть, в кого вырастет его смешная рыжая почемучка? Откуда он знал?


Ренат позвонил, когда Ярник выходил с консультации по «телекоммуникациям». Муратова на консультации не было. Потому что Муратов был очень занят — сидел в небольшой проекторной, примыкающей к аудитории на сорок мест на втором этаже ФПР. Сидел и смотрел в узкое окошко. За окошком, за столом перед доской, принимал зачёт преподаватель английского Данила Евгеньевич. На зачёте присутствовала одна единственная студентка, Марина Михеева. Вадиму показалось, что из проекторной, даже через пыльное стекло, он видит, как красны у неё уши и сколь несчастно лицо вполоборота.

— У нас завтра зачёт, — угрюмо напомнил Ярник Муратову.

— Да, — сказал Ренат, не отрывая взгляда от окошка.

— Зимняя сессия вообще-то.

— Ага.

— Зачем позвал?

— Ты моя система охлаждения при перегреве.

Вадим посмотрел на Марину.

— Вот что ты видишь? — спросил Муратов.

— Малолетку и препода, — ответил Вадим.

— Ты не так смотришь. Смотри, как я. Посмотри на него. Улавливаешь? А теперь на неё…. Сечёшь? А какой тогда она будет, когда подрастёт? Атос, я подписываюсь на нелёгкую жизнь, хоть ты меня пожалей. Куда бы она ни пошла, мне всегда придётся быть рядом. И ведь всегда влезает именно куда не надо! Понимаешь? Нет, не понимаешь, — Муратов вздохнул. — Сейчас ещё туда-сюда, а дальше?

— Паранджу на неё наденешь, — сказал Вадим раздражённо.

Муратов делал всё это не со зла, он просто не знал. Но Ярнику от этого не было легче. Ему вообще с каждым днём было всё тяжелее. Только ему начинало казаться, что хуже уже быть не может, как Ренат придумывал какую-нибудь ещё более изощрённую «пытку», не из жестокости, а просто искренне желая поделиться своим счастьем.

— Хотел бы. Не могу, — со вздохом сказал Муратов. — Нельзя прятать солнце от людей. Вот только что мне с этим хрычом старым делать?

Ярник посмотрел на препода. «Старый хрыч», который был лишь на пару лет постарше их самих, сидел за столом, вытянув вперёд ноги и почти касаясь колена Марины.