Марина смотрела в окно на поворачивающуюся кругом Корчень-гору и думала, покусывая губы. В общаге она поискала записку на двери. Не нашла. Подключила телефон и охнула: сорок семь пропущенных вызовов. Позвонила Артёму.
— А, ирландка! — весело прогудел Олейников. — Куда пропала? Решила днюху зажилить?
— Нет, Тёма, а… Ренат рядом?
— Да. Мы в «Кактусе». Он отлить отошёл. Ой, в смысле…
— Как… он? Злится?
— Не то слово! Юбка короткая есть?
— Чего?
— Оденься поэротичнее и приходи. Хотя… так он тебя точно убьёт, подумает ещё что-нибудь… не то… Что там у тебя стряслось-то?
— Мама… И тётя приехала… и телефон разрядился.
— Ладно. Постараюсь тут почву подготовить. Хотя не обещаю — Мурашка злой, как чёрт. У вас билеты пропали на джаз-концерт, в курсе?
— Ох!
— Подумай всё-таки насчёт юбки. И приходи. Должна будешь… тортика.
Марина бежала к «Кактусу» сломя голову. Она увидела «мушкетёров» через окно бара. Ренат заметил её и посмотрел… тяжело. У самого стекла сидел Вадим. Поглядел равнодушно, отвернулся. Артём подмигнул Марине и показал пальцами «всё окей» за плечом Муратова.
Ренат вышел, встал напротив, засунув руки в карманы, молча выслушал бессвязные оправдания, развернулся, чтобы идти назад, в бар. Марина схватила его за руку:
— Пожалуйста. Не злись. Мне очень страшно, когда ты так злишься.
— А каково было мне, представляешь?
— Да… Нет! Я случайно. Пойдём со мной. Мне нужно…
— Я сейчас очень… расстроен. Давай потом.
— Нет, сейчас. Не отказывай мне. У меня день рождения. Мне нужно тебе что-то… сказать.
Муратов неохотно пошёл за ней, почему-то несколько раз обернувшись на окна бара. Она тащила его за руку, волнуясь. Баба Женя неодобрительно покачала головой, провожая взглядом знаменитого «хулюгана». Она часто поругивала Марину за то, что та связалась с оболтусом, но не особо убедительно — Муратов и неподкупную вахтёршу сумел обаять.
Ренат вошёл в блок, застыл, глядя в окно, хмурясь.
— Я сейчас, — проговорила Марина слабым голосом и кинулась в душ.
Вода была тёплой, и зуб на зуб у неё не попадал не из-за холода. Она посмотрела на себя в зеркало, мазнула блеском по губам, стёрла. Завернулась в полотенце и вышла. Ренат слегка повернул голову на звук шагов, процедил сквозь зубы:
— Говори, что хотела сказать? Я, как идиот, добывал эти билеты…
Полотенце с шелестом упало к ногам.
— Ренат, обернись.
— … переплатил в два раза!
— Ренат! Посмотри на меня!
Он скосил взгляд, и они встретились глазами в отражении окна. Марина часто потом вспоминала его взгляд. Его глаза со странной поволокой, когда он обернулся. Воспоминание о взгляде Рената давало ей силы в самые сложные минуты. Парень с самыми прекрасными на свете глазами смотрел на неё таким взглядом, о котором могла бы мечтать любая девушка. А потом этот парень… прыснул, отвернулся и опёрся о спинку стула. Плечи его затряслись.
— Михеева, что у тебя в пупке?
— Пи… пирсинг… — растерялась Марина. — Мы с девочкой одной летом работали вместе… поспорили… я проспорила… Ренат…
— Господи, — простонал Муратов, ероша волосы дрожащей пятернёй, — как только начинаю думать, что меня уже ничем не удивишь, ты опять что-нибудь откалываешь.
— Ренат, — чуть не плача, протянула Марина.
— Не обижайся, я что-то разнервничался, — он уже был рядом, вскользь поцеловал её в губы, бросился в коридор, на ходу стаскивая джемпер: — Ложись, не мёрзни, я сейчас!
Она легла на свой «подиум», чувствуя себя пациентом на операционном столе. В душе зашумела вода. Марина несколько раз вдохнула и выдохнула, успокаиваясь. Но всё равно вздрогнула, когда Ренат, ещё влажный после душа, с полотенцем вокруг бёдер, скользнул под одеяло.
— Ты точно решила?
— Да.
— Боишься?
— Да.
Ренат поймал её взгляд, спросил с тревогой:
— Это не из-за…?
— Нет. Я уже не вспоминаю. Я тебя люблю. И боюсь. И хочу этого, правда.
— Сладкая моя карамелька. Сегодня твой день рождения, а подарки даришь ты.
— Я же знаю, ты ждал…
— Ты даже не представляешь, как. Не бойся. Я обо всём позабочусь. Я сделаю так, что ты запомнишь эту нашу ночь…
— … сумерки, — серьёзным тоном перебила его Марина, — это наши сумерки.
— …ты запомнишь наши сумерки на всю жизнь. И никогда не захочешь никого, кроме меня. Ничего не бойся, смотри на меня, чувствуй меня, не думай ни о чём… Ты вся… сияешь. Ты знала, что сияешь, как солнце? У тебя на груди… веснушки… настоящая карта поцелуев… и здесь… и здесь…
— Ой! Ренат! — протестующе пропищала Марина, ощутив его губы на животе.
— Я же сказал тебе, ничего не бойся, чувствуй… Господи, пирсинг!!! Поверить не могу!
Мергелевск, август 2017 года
… Пиксель спал у неё в ногах. Ему было хорошо. А Марине было плохо. Ей предстояло свидание, а она никого не хотела … никогда больше, с тех самых сумерек. И это нужно … менять, теперь, когда всё стало потихоньку налаживаться. Нужно что-то с этим делать, пока не поздно. Иначе она никогда не сможет нормально жить.
— Посмотри на меня! Любимый, посмотри! Я красивая?
— Да.
— Ты меня хочешь?
— Да.
— Ты мой, а я твоя, правда?
— Да.
— Нас больше ничто не разлучит, правда, любимый?
Ренат жадно отвечал на поцелуи, глядя на неё из-под полуопущенных век. Альбина, дрожа и постанывая, стянула с него рубашку.
— Любимый, как же ты исхудал! Дорогой, — она принялась целовать его в плечи и руки.
— Я скучал… я так скучал по тебе, карамелька…
— И я! Я тоже скучала!
— Где ты была так долго? Почему не пришла ко мне? Я ждал…
— Я здесь, здесь… с тобой… Я никогда больше не уйду.
Альбина села к нему на бёдра, прижалась со сладостным вздохом, медленно расстегнула блузку. Она всё продумала заранее: и бельё, и капельку духов на запястье, тех, что дарил ей Ренат, и мягкий свет. Он пришёл, как и обещала Нора…
… — Вот.
Гадалка не пошевелилась, только посмотрела на браслет из-под век с тяжёлым макияжем.
— Что, не её?! — испугалась Альбина.
— Её, — Нора продолжала сидеть, опустив руки на колени.
— Тогда…
— Видела, как кувшинки растут? Из самой грязи, из болота, из ила. Если пруд пересохнет, замрут, затаятся, а потом снова оживают. И ни одна крошка грязи к ним не липнет. Ничто не пристаёт. Лепестки гладкие…
— Я что, на курсы поэзии сюда пришла? — яростно прошипела Альбина. — Сказали принести? Я принесла! Вот, пользуйтесь.
— Ягодка моя, я тебе сейчас пытаюсь втолковать то, что ты и так должна была давно понять. Есть сферы, в которые лезть не сто́ит. Есть люди, к которым не сто́ит лезть. Хочешь, отдам тебе всё, что ты заплатила?
— Ничего не умеете, так и скажите! Я всем расскажу, что вы мошенница!
Нора тяжело вздохнула, медленно встала, бросила через плечо:
— Забери! Вещь эта ему очень дорога. Он за ней придёт. А ты не упусти шанс. Забери, говорю!
— Вы же даже в руки его не взяли.
— А мне и не надо. Когда он придёт, не отдавай браслет ни за что.
— Хорошо, — Альбина взяла со стола украшение и медленно опустила его в сумочку. Сказала хрипло, опустив взгляд: — На Валентинов день ушёл с утра, вечером вернулся пьяный, под глазом синяк. Достал из шкафа, на руку надел. На, Альбина! Носи! Вспоминай любимого! А утром… глаза продрал, чуть не убил, орал: «Кто тебе позволил?! Это не я! Я б не стал! Верни!»
— Говорю же, дорог он ему. Пока браслет у тебя, он будет к тебе приходить. А пока он будет приходить, приручи, прикорми, ты же девка умная, красивая, знаешь, что делать, — гадалка небрежно раскидала по столу засаленную колоду. — Не надевай только, не надо. Выиграешь — таких побрякушек у тебя сотни будут. Сейчас посмотрим, что нарисовалось тут у нас.
Альбина кивнула, завороженно глядя на чехарду грязных карточных лиц.
… — Марина.
— Что? — Альбина застыла с пальцами на застёжке бюстгальтера, медленно опустила руки.
— Я так долго искал тебя, Марина. Где ты была?