— Ренат?
— Я знал, что ты придёшь… найдёшь меня. Я видел тебя в саду. Ты сияла. Ты всё ещё… сияешь, как раньше… Марина…
Альбина с ужасом смотрела на молодого человека в своей постели. Ренат слепо тянул к ней руки, глаза его были мутными, вокруг век залегли тёмные круги. Она закусила губу и ударила его по щеке с размаха, истерично взвизгнув. Он мотнул головой, недоумённо заморгал. Она влепила ему вторую пощёчину. В третий раз он не позволил ей себя ударить — перехватил руку в воздухе, сжал запястье. Альбина дёрнулась, согнулась, опустилась лицом в подушку, зарыдав. Ренат медленно разжал ладонь, отпуская её руку. На лицо его вернулось осмысленное выражение, из глаз ушла любовная истома. Он перекатился по кровати. Оттолкнув от себя девушку, сел на краю, обернулся через плечо и сказал устало:
— Отдай мне браслет.
— Боже, ты жалок! Как ты жалок! — прорыдала она. — Я думала, ты мужчина, а ты… тряпка! Сколько ты его хранишь, сколько? Год, два, три? Бросили тебя, да?! А ты забыть не можешь?! Права я, да?! Ты сам только привык бросать, вышвыривать! А когда тебя… как вещь ненужную?! Приятно это?!
— Отдай!
— Нет!!! — завизжала Альбина. — Это моё! Ты подарил!
— Зачем он тебе? Я всё равно собираюсь от него избавиться. Хочешь, куплю тебе что-нибудь другое? Только не надейся ни на что. Пожалуйста. Не мучайся так и меня не мучь. Я… скоро женюсь. Мы с ней сговорены давно… ты ведь знала об этом, я никогда не скрывал, что мы с тобой… не навсегда… Я не люблю тебя и не любил никогда. Ты всё знала. Чего же хочешь от меня теперь?
Альбина затихла, повернула к нему заплаканное лицо:
— Хочу видеть тебя хоть иногда. Не отдам.
— У меня есть запись с видеокамер… того, что ты устроила в моём доме. Я не хочу заявлять, но если будешь настаивать, я дам этому ход.
— Пусть.
— Пойми же! — Ренат повысил голос. — Всё это разрушает и тебя, и меня!
— Пусть. Если ты хочешь выбросить браслет, зачем тогда забираешь? Я тебе не верю. Ты всё ещё её любишь. Признайся!
Он прижал руки к лицу:
— Я сам не знаю. Я запутался. Поэтому решил всё изменить. Начать новую жизнь.
— И для меня в ней места нет?
— Прости. Я не знал, что ты…
— Влюблюсь, как безумная? Буду у тебя в ногах ползать? Унижаться буду? Да, буду. Я согласна на всё. Женись. Только приходи ко мне хоть иногда.
— Ты меня совсем не знаешь. Если я женюсь, никогда не стану изменять жене.
— Станешь! Потому что это ты, Ренат Муратов. Ты и мне всегда изменял! Всегда! Каждую ночь! Трах@л меня, а думал о ней! Знаешь что? — Альбина спрыгнула с кровати, бросилась к комоду. — На, подавись! Всё равно вернёшься! Потому что не сможешь каждый день спать с той, кого не любишь. А я буду ждать. Я хотя бы знаю, что тебе нравится в постели! А твоя будущая жена это знает? И это не я тебя разрушаю, а она! Твоя Марина! Когда ты это поймёшь?!
Ренат подобрал браслет с пола, молча надел рубашку, схватил пиджак и вышел, хлопнув дверью.
Альбина лихорадочно набрала номер гадалки, забегала по комнате, дожидаясь ответа:
— Вы всё неправильно сказали! Он собирается жениться на той, другой! Вы говорили, что не женится, а там всё решено!
— Нет, — голос Норы прозвучал очень уверенно. — Я видела совсем другое. Забудь же, говорю. С той стороны опасности нет! Он приходил?
— Да. Я… я отдала ему браслет. Он угрожал.
— Вот как, — протянула гадалка. — Значит, всё сложнее, чем я думала. Приходи, поговорим.
— Я знаю ЕЁ имя. Если это нужно.
— Может, и нужно.
— Марина. Её зовут Марина.
[1] Здесь. По отчеству
[2] Уронила, потеряла!
Где теперь её найти?
Где теперь её найти? — Ария Барбарины из оперы «Свадьба Фигаро»
[3] Не найти мне!
Не найти мне!
Уронила, потеряла,
Не найти её теперь!
Глава 19
Омлет у Марины получился, на её взгляд, не очень, но Игнат и Георгий Терентьевич ели и нахваливали. Или всё же завтрак был вкусным, и дело было в её собственном, вечно подводящем её аппетите? Она гоняла по тарелке ломтик сладкого перца и ждала, когда можно будет уйти к себе. Кардашев отменил сеанс рисования, сославшись на дела в городе.
— А Марину крёстный на свиданку пригласил, — вдруг выдал Игнат, наливая сливки в чай.
Марина, неохотно жующая несчастный перчик, закашлялась. Кардашев отложил вилку и посмотрел на неё, слегка нахмурившись. Неодобрения, впрочем, в глазах его она не увидела, лишь раздумья. Художник подумал и сказал:
— Что ж, я предполагал это с самого начала.
Марина покраснела, вспомнив, как решительно опровергала все предположения об их с Танниковым романтических отношениях:
— Это не то, что вы…
— То, то, — мстительно повторил Игнат. — У дяди Бори не бывает «не того».
— Мы просто хотели пройтись по городу, праздник ведь… — немного раздражённо проговорила Марина.
— А ведь точно! — сказал Георгий Терентьевич. — Завтра День Города. Мергелевску двести лет. Не стоит сидеть дома в такой день. Вы ведь не из Мергелевска сами, Марина Павловна?
— Нет. Когда-то давно… жила здесь. Но с тех пор город изменился.
— Вот и познакомитесь с ним заново. Борис хорошо знает здешние интересные места…
— … злачные, — многозначительно вставил Игнат.
— … попросите его поводить вас по галереям. В Мергелевке несколько хороших галерей. Боря может часами говорить об искусстве, это его конёк.
— Это очень… мило, но я, наверное, не пойду… всё же. Мне… надеть нечего.
— О, извечная женская проблема, — Кардашев рассмеялся. — Впрочем, ни одну даму на моей памяти она не останавливала. Кстати, Марина Павловна, я как раз собирался перевести вам, помимо аванса, и ту сумму, что вы потратили на питание Игната, пока меня не было.
— Что вы, — пробормотала Марина смущенно, — не стоит!
— Даже и не пытайтесь спорить! Я знаю, почём сейчас продукты, а ведь вы далеко не экономили на аппетите сего нахального проглота. Я подсчитал приблизительно, а вы уж подкорректируйте. Вот вам и повод приодеться. Девушки ведь любят шоппинг.
— Я плохо разбираюсь в современной моде, — склоняя голову над чашкой и не зная, как ещё откреститься от предстоящего свидания, сказала Марина.
Игнат прыснул, наверняка вспомнив её наряд в день концерта:
— Дед, ты б видел, в чём она… — и прикусил язык, поняв, что сейчас проговорится.
— Правильно, внук, подал идею! — оживился Георгий Терентьевич. — Ты-то Марине Павловне с покупками и поможешь!
— Я?! Он?! — одновременно вскричали Игнат и Марина.
— Совершенно верно. Моя дочь Люся — большой знаток моды. Игнат с детства вращается во, в некоторым смысле, фэшн кругах. Внук, ты же сам жаловался, что мама затаскала тебя по показам в недавнюю поездку, в Москве. Вот и посоветуй что-нибудь из свежеувиденного.
— Пипец, — тихо и обречённо сказал подросток.
— А вы не думайте, Игнат не такой простак, каким кажется. Девушка его бывшая на его вкус просто молилась.
— Ну дед!
…
— А где теперь твоя девушка? — с любопытством спросила Марина, когда они с Игнатом вышли из дома.
— Уехала, — подросток насупился. — Поступила в другой вуз, в Ростове.
— Понятно. Скучаешь?
— Нет.
— Обиделся?
— Нет…
— Переписываетесь?
— Нет. Слушай, я на откровенные беседы с тобой не подписывался, только на шоппинг, и то это для меня полный зашквар, учти, — кривясь, проговорил подросток.
— Бедный Игнатушка, — Марина легонько стукнула его кончиком пальца по носу.
Вадим сидел в машине, не доехав нескольких метров до дома Рената. Он заметил некоторое движение в доме и теперь наблюдал, как из коттеджа с башенками выходит семья художника: сам Кардашев и его внук. И Марина.
Художник встал у машины, а Марина с крепким на вид светловолосым подростком вышли на порог, повозились с замком и пошли по дорожке, непринуждённо болтая. Борис был прав: в семье Кардашева новую натурщицу приняли хорошо. Всё, конечно, очень странно, но… Вадим внимательно вгляделся в профиль художника, поджидающего молодых людей. Почему бы нет? Романтическим увлечениям покорны даже самые зрелые сердца. А Кардашев ещё ничего, правда, не засвечен ни в одном эротическом скандале (для выпечки которых желтушной макулатурой его возраст не помеха, а наоборот, лишний бонусный леденец для обсасывания), и вообще, в последнее время не избалован вниманием прессы и художественных критиков. Вадим после возвращения со вчерашней пьянки долго сидел в интернете, гугля подноготную «современного Климта». Почему критики повесили на живопись Кардашева ярлык «концентрированной эротики», Ярник так и не понял. Картины были хороши, свежи, напоминали Вадиму, скорее, творчество раннего Ренуара. Женщины, рыжеволосые в разных позах, живописно одетые, то ярко освещённые, то выступающие из тени. В одной из статей живопись Кардашева пафосно именовалась «неустанным плачем по умершей много лет назад любви всей его жизни».