Карен Хокинс - Клятве вопреки

— Что случилось? — потребовал ответа Уильям, а Роберт подбежал к окну и выглянул наружу.

— Проклятие! — выругался Роберт. — Она уходит. — Они услышали стук копыт по булыжникам. — Я должен поспешить. Возьми это.

Он достал из кармана две шкатулки из оникса и отдал их Уильяму.

— Тщательно береги их. Я свяжусь с тобой.

— Буду беречь, как зеницу ока, но…

Маркейл с удивлением торопливо вошла в комнату.

— Что случилось?

— Наша узница исчезла, — мрачно ответил Уильям.

— Как?

— У нее просто дьявольская способность влюблять в себя каждого, кто ее сторожит, — угрюмо объяснил Роберт.

Маркейл посмотрела на Постона, лицо которого сделалось ярко-красным.

— Она просто рассказывала мне о своей семье в Уилтшире. Вы знаете, что она из той же деревни, что и я? За все свои годы я встретил еще только одного человека из… — Слуга удивленно посмотрел на Роберта, который вздохнул и воздел глаза к небу. — Она не из Уилтшира?

— Нет, простофиля. Я сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь бывала там. — Роберт отвесил всем поклон. — Прощайте. Я должен схватить ее, пока она не наделала еще бед.

— Подождите! — Маркейл достала из кармана пузырек. — Вот, это некое снадобье. Мне сказали, что оно некоторое время не позволяет человеку двигаться. И еще оно заставляет человека думать, что он… — Маркейл покраснела. — Я подозреваю, что оно действует очень сильно, поэтому используйте его с осторожностью. Оно может помочь вам доставить леди в Лондон, так как ее очень трудно удержать под стражей.

— Благодарю вас. — Роберт взял пузырек. — Оно может оказаться крайне полезным. Я напишу, Уильям.

Роберт вышел, и через несколько минут отрывистый стук лошадиных копыт во дворе снова наполнил свежий весенний воздух.

— Никогда не следует терять бдительность, — заметил Уильям, помогая слуге сесть в кресло. — Я предупреждал вас, когда оставлял здесь.

— Я знаю, кэп, — виновато сказал Постон. — Просто она была такой обаятельной, такой ласковой женщиной.

У входа поднялась буря шума, потом Эмма и Джейн просунули головы в дверь, и вплотную вслед за ними появилась негодующая миссис Маккланнахан. Увидев, что одно из ее огромных окон разбито вдребезги, жена хозяина гостиницы тут же упала в обморок, и Маркейл понадобился весь ее талант, чтобы уладить неприятности.

Через час после того, как в руке мистера Маккланнахана оказалось достаточно денег для того, чтобы он весь сиял, Уильям и Маркейл попрощались с добрыми пожилыми леди, которые продолжали похлопывать по руке миссис Маккланнахан, и, усадив перебинтованного Постона на козлы, вместе со всей свитой отправились в обратный путь к относительному здравомыслию Лондона.

Письмо Мэри Херст брату Майклу, написанное холодным весенним вечером.

«Видя, как хандрит Уильям, словно его сердце разбито, и как скрытно ведет себя Роберт, я беспокоюсь о наших мужчинах. Они, по-видимому, влюбились в самых неподходящих женщин и не испытывают желанного счастья. Мысль о том, чтобы влюбиться вызвала бы у меня отвращение, если бы я не была твердо уверена, что они оба делают это очень плохо. Уверена, что у тебя, когда ты влюбишься, все пойдет лучше».

Едва дождавшись, чтобы закрылась дверца экипажа, Уильям потянулся к Маркейл. Глубоко вздохнув, он усадил ее к себе на колени, обнял и прижался лбом к ее лбу.

— Трудное было утро, — сказала Маркейл, прильнув к нему.

— У тебя, моя любовь, дар преуменьшения, — усмехнулся Уильям, склонившись к ее плечу.

Положив ладонь ему на грудь, Маркейл чувствовала каждый его вздох. Плавное и мощное движение его груди успокаивало и придавало уверенности.

Будучи молодой девушкой, она главным образом стремилась добиться успеха в карьере, была занята заботой о семье и не оценила настойчивость Уильяма, его преданность, его надежность.

Маркейл жалела, что нельзя вернуться в прошлое и начать все заново, но кто не жалел об утраченной любви? Вопрос в том, могло ли это изменить что-нибудь.

— Болит? — спросила Маркейл, когда Уильям потер синяк на щеке.

— Немного.

Она осторожно поцеловала синяк, и Уильям бросил на нее быстрый взгляд.

— У тебя хорошо получается заботиться о людях — о своей семье и даже о Колчестере.

— Я делаю то, что должна делать. Уверена, что сестры сделали бы для меня то же самое, будь они старшими.

— Твои родители удивительные люди.

— Они слишком высокомерные. Мне сказали, что это семейная черта.

— Есть гордость, а есть гордыня, надменность. Я никогда не назвал бы тебя надменной.

— Мы оба были слишком гордыми ради собственной выгоды. — Маркейл теребила его воротник, и Уильям видел, что она что-то обдумывает. Наконец она сказала: — Отец говорит, что я недостаточно подхожу обществу моих сестер, и он потребовал, чтобы я не виделась с ними. Я, конечно же, встречаюсь с ними, — усмехнулась она без всякого раскаяния. — Отец потерял право указывать мне, что делать, когда перестал принимать ответственные решения, касающиеся нашей семьи.

Она говорила, словно не чувствовала от этого боли, но Уильям все понимал.

Он не мог представить жизнь без своей семьи. Сестры регулярно писали ему, навещали его, когда могли, и не жалели сил, стараясь устроить его жизнь. Его братья делились с ним мечтами и надеждами и ожидали того же от него.

Несмотря на разные жизненные пути, они все поддерживали связи между собой.

А Маркейл осталась одна.

— Позволь мне высказаться прямо. Ты спасла семейный дом, семейные земли, состояние семьи, а твой отец говорит, что ты «не подходишь», чтобы навещать семью. Как же это понимать?

— Но у меня есть бабушка.

Один человек. Эта мысль едва не разбила Уильяму сердце. Много лет назад Маркейл прогнала его, и он ушел, продолжая страдать и залечивать собственные раны. Он долгое время совершенно не думал о ней.

— Наши родители могут быть для нас в жизни одним из двух: либо примером, которому следует подражать, либо напоминанием о том, чего нужно избегать.

Она расправила его воротник.

— Хорошо сказано.

— Я много размышляла над этим.

Она спокойным грациозным движением убрала со лба волосы. Как бы сильно Маркейл ни воспламенила его — а он даже сейчас был возбужден, как юнец со своей первой девушкой, — он в то же время чувствовал себя более… спокойным, и это было странно. Как будто все в мире сразу успокаивается, когда Маркейл рядом с ним.

Мысль была нелепой, но она заставила Уильяма понять особый характер Маркейл — то, что ее собственные родители не ценили так, как должны были, черт бы побрал их обоих.

— Поразительно, что ты не осуждаешь своих родителей.

— Я была возмущена, когда поняла, что отец не намерен уступать, но пришла к выводу, что так даже лучше. Я хочу, чтобы сестры заняли свое место в обществе, а это означает, что они должны публично отречься от меня. Это в определенном смысле было частью плана.

— Не могу поверить, что твоя мать позволяла отцу быть таким деспотом.

— Она была запугана, но я не понимаю почему, так как отец в принципе не злой человек. — Тень побежала по ее глазам. — Думаю, она боялась, что он ее оставит. Хотя для меня это не представляется такой уж страшной судьбой, ей, вероятно, это казалось ужасным. Иногда отношения могут превратиться в привычку, и матери нужно было оставаться с ним, несмотря ни на что.

— Полагаю, некоторым людям просто трудно что-либо менять. — Уильям положил подбородок ей на лоб. — А ты, Маркейл? Ты боишься перемен?

— Что ты имеешь в виду?

Подняв голову, она взглянула ему в глаза.

Уильям почувствовал, что не способен произнести ни слова. До этого мгновения он на самом деле не знал, что собирается сказать, но теперь, когда он смотрел в ее фиалковые глаза, слова теснились у него на языке, готовые сорваться в первый раз за все время, — он знал, что хочет.

— Я говорю о существенной перемене. О том, чтобы ты открыла свою жизнь и позволила кому-то — мне — войти в нее.

— Я… — ее глаза удивленно расширились, — я не уверена, что правильно понимаю. Ты делаешь мне предложение?

Уильям взял ее руку и поцеловал.

— Маркейл Бичем, любимица «Друри-Лейн», неоцененная дочь, страстная любовница и женщина, у которой в руках мое сердце, — ты окажешь мне честь и выйдешь за меня замуж?