– Тиа, это Максимилиано Леонелли, которого прислал за тобой твой дедушка, – сказала преподобная Санча.

– Можешь называть меня Максом. – Макс снова обрел дар речи и протянул девушке руку.

– Тиа… – едва слышно выдохнула она, слегка коснувшись его пальцев.

Тиа удивленно подняла глаза, потрясенная его высоким, больше метра восьмидесяти, ростом. Те немногие мужчины, которых она знала, были намного старше, коренастее и не носили такую опрятную одежду. Макс отличался от них стройным телосложением и нависал над ней, словно башня, в своем ладно скроенном костюме серого цвета.

Макс заметил, что Тиа унаследовала глаза своего деда, и попытался представить, что скрывается под ее старомодной длинной юбкой и заношенной крестьянской блузой с выцветшей вышивкой. Девушка была невысокого роста и очень худенькой, ее грудь едва просматривалась под мешковатой одеждой, не были заметны и бедра. Макс посмотрел на покрытые пятнами сандалии Тиа и пришел в ярость от ее внешнего вида. Но только он не знал, кого винить: Пола за то, что тот совсем не заботился о своем ребенке, или Эндрю за то, что не надавил на сына, чтобы тот поставил нужды дочери выше своих собственных.

– Покажи мистеру Леонелли его комнату и позаботься, чтобы его покормили, – предложила мать настоятельница, а потом взволнованно добавила: – Тиа, завтра ты уедешь от нас.

– Правда? – Девушка резко развернулась и посмотрела на свою наставницу широко распахнутыми глазами.

– Да, – подтвердил Макс и направился за ней к двери. – В чем конкретно заключается твоя работа здесь? – спросил он, когда они вышли из кабинета настоятельницы и начали подниматься по лестнице. Макс смотрел на золотистую копну волос Тиа, доходивших ей почти до талии или до того места, где она должна была быть, поскольку под таким количеством ткани линии ее тела оставались скрытыми для его взгляда.

– У меня много разных обязанностей. Каждый день я иду туда, где моя помощь нужна больше всего. Я помогаю на кухне, убираюсь, работаю в приюте с младшими детьми, преподаю английский девочкам в школе.

Тиа остановилась у двери гостевой комнаты, которая находилась в противоположном конце коридора от ее собственной.

– Здесь наверху не будет никого, кроме вас, меня и сестры Марианны. Так что можно не бояться шума.

– А разве монашки шумные?

– Пусть это останется секретом… – Тиа отвела взгляд, но Макс успел заметить веселые искорки в ее глазах.

Он был очарован ею и усилием воли заставил себя осмотреться по сторонам. Макс ничуть не удивился тому, что его комната походила на тюремную камеру, будучи такой же пустой и невзрачной. Он глянул на большое деревянное распятие над железным изголовьем кровати и снова повернулся к Тиа.

– Ванная комната напротив. Но, может быть, вы хотите сначала поесть?

– Да… покорми меня, – поддел ее Макс. – Я голоден.

– Я провожу вас в трапезную.

– И расскажи мне о собаке, – попросил Макс. – Как я понял, у тебя есть собака?

– Кто вам сказал о Тедди? – ужаснулась Тиа. – Бог мой, преподобная Санча обо всем узнала, не так ли?

– Могу сказать, что от этой женщины ничто не ускользает, и конечно же она знает о собаке. Если ты захочешь забрать своего Тедди в Англию, я улажу этот вопрос.

– Я смогу забрать его с собой? – воскликнула обрадованная Тиа. – Вы уверены?

– Конечно. Но ему, скорее всего, придется провести некоторое время в карантинном приемнике. – Макс зачарованно смотрел на оживленное лицо девушки, которое до этого не выражало никаких эмоций. – Я ознакомлюсь с правилами перевозки животных и все организую.

– Неужели я вот так запросто смогу забрать его отсюда? Наверное, перевозка Тедди обойдется в кругленькую сумму?

– Твой дед очень богат, и он хочет, чтобы ты была счастлива в Англии.

– О, спасибо, спасибо… спасибо! – Тиа с энтузиазмом подскочила к Максу и, недолго думая, крепко обняла.

На долю секунды он замер, потому что не привык к подобным нежностям. По правде говоря, Макс вообще не мог вспомнить, чтобы его кто-нибудь когда-нибудь обнимал, и восторг девушки привел его в некоторое замешательство.

Макс очень медленно поднял руки и положил их на плечи Тиа.

– Я здесь ни при чем. Поблагодаришь Эндрю при встрече. Я всего лишь исполняю его волю.

В приподнятом настроении Тиа повела Макса в трапезную и всю дорогу весело щебетала, позабыв о смущении, которое испытывала в его компании в самом начале.

– Вы любите собак? – спросила она.

– У меня никогда не было собаки, но мне кажется, что они были у твоего деда в молодости.

Внутренний голос подсказывал Максу не отдавать все почести одному лишь Эндрю, ведь ожидалось, что он сам должен произвести впечатление на Тиа.

К сожалению, Макс понятия не имел, чем поразить женщину, потому что ему никогда не приходилось прикладывать для этого усилия, но он понимал, что вряд ли добился бы успеха у Тиа, подарив ей сережки с бриллиантами. И все же ему удалось подобрать ключик к сердцу своей новой знакомой и завоевать ее доверие.

Тиа повергло в шок то, что Леонелли добровольно вызвался помочь перевезти в другую страну обычного дворового пса только для того, чтобы сделать ей приятное, и она испытывала невероятную благодарность по отношению к нему.

Макс и Тиа недолго оставались одни в трапезной. Посетители в монастыре были более редким явлением, чем в школе или приюте, поэтому Максу пришлось выдержать натиск ряда монахинь, выразивших желание познакомиться с ним. Он держался весьма любезно, и, поскольку на английском мало кто говорил, ему пришлось прибегнуть к помощи французского, немецкого и испанского языков, что произвело на Тиа еще более неизгладимое впечатление. А сестре Марианне удалось вытянуть из гостя информацию о том, что он холост и не женится по той причине, что пока не нашел «подходящей» женщины.

Тиа никогда в жизни не встречала настолько уверенного в себе и воспитанного мужчину. Правда, она не могла похвастаться большим количеством встреч с представителями противоположного пола.

– Что ж, завтра ты покинешь это место, – пренебрежительно бросил Макс, когда они поднимались обратно наверх.

– Вообще-то «это место» было моим домом, – чуть суховато ответила Тиа.

– Я знаю, но все это… – Макс огляделся по сторонам. – Я чувствую себя здесь не в своей тарелке.

– Понимаю вас. И могу только надеяться, что не буду чувствовать себя точно так же в доме своего дедушки.

– Пока я рядом, не будешь, – машинально ответил Макс.

– Вы живете с моим дедушкой? – с надеждой спросила Тиа.

– Нет, но я часто бываю в его доме.

– Я рада это слышать.

Макс остановился и посмотрел на капли дождя, стекающие по окну. Тиа подошла к нему и встала рядом.

Его охватило такое сильное желание, что пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы сохранять самообладание. Макс повернулся и заглянул в васильковые глаза Тиа. А потом он протянул руку и убрал упавший на ее щеку локон золотистых волос, заправив его за ее маленькое ушко.

Тиа обожгло огнем, когда Макс коснулся пальцами мочки ее уха. Она почувствовала, как набухла ее грудь, и засмущалась, ощутив тепло, разлившееся внизу ее живота. Затаив дыхание, Тиа стояла, словно статуя, и желала, чтобы он снова прикоснулся к ней. Ей так не хватало нежности. Когда она была маленькой, монахини тискали ее в своих объятиях, демонстрируя свою привязанность, но, когда она подросла, сестры стали более сдержанными в проявлении своих чувств.

И Тиа даже не понимала, что на протяжении долгих лет ей не хватало простых прикосновений, которые могли бы напомнить ей, что она не одна в этом мире, пока Макс не разбил этот лед и не открыл ей правду.

Макс усилием воли опустил руку и глубоко вздохнул. Он был невероятно возбужден, но откровенная невинность Тиа пересилила его желание.

– Я должен позвонить Эндрю. Он ждет новостей о тебе.

Тиа кивнула в ответ.

– Я поймаю Тедди перед завтраком, чтобы он не сбежал и не лишился шанса отправиться в самое большое путешествие в его жизни.

Она с улыбкой развернулась и направилась к себе, не подозревая, как сильно Максу хотелось схватить ее и поцеловать.

Тяжело дыша, словно он взобрался на горную вершину только для того, чтобы увидеть, что его ждет еще одна, он отправился в ванную и включил холодную воду. Никогда еще Макс не принимал такой ледяной душ, но он, который привык к роскоши и комфорту, настолько погрузился в собственные раздумья, что ничего не замечал.