Эми Майерсон - Книжный магазинчик прошлого

Каким-то образом Билли научился выживать в борьбе со своим горем, со своим чувством вины, и Шейла наверняка догадывалась, что за средство его спасло.

Более того, она наверняка знала, что случилось с Эвелин.

– Ты знаешь Шейлу Кроули? – спросила я Малькольма на следующее утро, пока он разбирал книги из недавно доставленной новой партии.

– Конечно.

Парень отряхнул руки от пыли. Когда он посмотрел на меня, я неосознанно поправила волосы и смутилась, будто тот догадывался, что мы с Джеем из-за него поругались и я представляла его со спущенными до щиколоток штанами.

– Не знаешь, как мне с ней связаться?

– Она в Нью-Йорке. – Малькольм достал из заднего кармана канцелярский нож, перевернул коробку и разрезал ленту, склеивающую нижнюю часть. – Или в Сан-Франциско… точно не помню. Она сейчас ездит по стране, представляет свою книгу. Вернется к четырнадцатому числу. Мы устраиваем вечеринку-презентацию ее книги.

– Четырнадцатого июля? – Это только через две с половиной недели! – А у нее не получится вернуться раньше?

– Так ведь самый разгар лета. Люди в разъездах.

И люди действительно куда-то разъехались. Сценариста Рэя не было видно уже неделю. Даже доктор Ховард не пришел утром. Его книги все еще лежали на столе, но он сам отсутствовал, а я надеялась расспросить его о Шейле Кроули.

– Почему тебе так срочно надо с ней поговорить? – поинтересовался Малькольм.

Я взволнованно мяла шов своей рубашки.

– Просто так.

Малькольм продолжил разламывать коробку. По всей видимости, мой уклончивый ответ его ничуть не смутил. Неравный бой! Мое любопытство против его равнодушия.

В кармане зазвенел телефон, и я вытащила его, чтобы ответить.

Я поздоровалась так, будто мне набрал очередной менеджер по продажам. На лице стояла утренняя прохлада, по тротуару гуляли родители с маленькими детьми. Для остальных час был слишком ранний.

– Я, наверное, вчера наговорил лишнего, раз ты отвечаешь в таком тоне, – пробормотал Джей.

– Это извинение?

Я злилась куда сильнее, чем предполагала.

– Да брось, я был не так плох.

– А я думала, ты не помнишь.

Я обошла двух женщин, прогуливающихся с колясками.

– Конечно, помню. Ты бросила трубку.

– Потому что ты вел себя, как кретин. – Одна из женщин окатила меня ледяным взглядом, словно боялась, что ее ребенок мог меня услышать. Я посмотрела на нее в ответ, не сомневаясь, что ребенок слышал выражения похуже.

– Я вел себя, как кретин?

Джей включил свой «сладкий» голос. Но я не собиралась покупаться на его приемчики.

– Ты обвинил меня в том, что я якобы сплю с нашим менеджером. – Я не знала, как прозвучит имя Малькольма, если я произнесу его вслух, и что Джей выявит в моем голосе.

– Разве это не мило, что я ревную? – И опять этот нежный голосок.

– Ты был бы милым, если бы вел себя прилично.

Я топнула по тротуару.

– Я, между прочим, посмотрел билеты на следующую неделю. Довольно дорогие. Но у меня накопились мили, которые можно использовать…

– Джей. – Прозвучало так, словно я собиралась порвать с ним. – Здесь столько всего происходит, мне нужно еще несколько недель.

– Тогда, может, я приеду?

– Что? – В мой голос закралось куда больше удивления, чем следовало. В голове вихрем проносились оправдания. Здесь слишком дорого. Ему не понравится Лос-Анджелес. У него лагерь. Его мама расстроится, если он не придет к родителям на барбекю, а мы оба знали, как он ненавидел разочаровывать свою маму. Объективной причины, чтобы он не приезжал, не было, кроме простой горькой правды, что я этого не хотела. А самое паршивое заключалось в том, что я не понимала причину.

– Просто мысль проскользнула, – прошелестел парень, не дождавшись моего ответа. – Мне, пожалуй, пора.

– Джей, – позвала я до того, как он повесил трубку. – Я правда хочу увидеться.

Лучше бы я не произносила «правда».

Будто пыталась что-то ему доказать.

Зазвучали гудки, и я прислонилась к окну магазина, наблюдая за парочкой у светофора на углу. Наверняка существовал подходящий эмодзи для извинений от провинившейся девушки. Плачущая кошка или обезьяна, взрыв из сердечек по всему экрану или селфи с маской собаки.

Но Джей так и не спросил меня о Билли. И о «Книгах Просперо» он не спросил. С чего я должна ждать его приезда, если ему даже не интересно, что тут происходит? Ему интересен только Малькольм, с которым, по его словам, я занимаюсь сексом – причем сказал он таким тоном, словно хотел, чтобы так и было.

Время тянулось очень медленно, пока я ждала Шейлу. Каждый час, каждый день лениво шаркали ногами, подобно покупателю, который не хочет уходить, но и брать ничего не собирается. Хоть у меня не имелось следующей подсказки, я не собиралась сидеть сложа руки, и бить баклуши, ожидая встречи с подругой Билли из прошлого. Если я правильно истолковала письмо Шейли, то передо мной открывался новый, важнейший факт: Билли винил себя в смерти Эвелин.

Может, он вел машину посреди ночи, перебрав алкоголя? Или убедил ее, что головная боль, на которую она жаловалась, ничего не значит, хотя то был первый признак аневризмы?

Я вбила в браузере все, что знала об Эвелин: «Эвелин Вестон, Лос-Анджелес, смерть, «Книги Просперо», 1980-е». Но интернету этого оказалось недостаточно. В центральной библиотеке, с самого ее основания, хранились все выпуски LA Times и LA Weekly. Если Эвелин погибла в результате несчастного случая или катастрофы, в городской газете вряд ли бы осветили такое событие. Я бегло просмотрела выпуски за 1984 год в поисках статьи о новом магазинчике в Лос-Анджелесе или объявления, которое Эвелин могла дать в газету. Я нашла только одно упоминание «Книг Просперо» – в рецензии на постановку «Бури» в театре «Амансон». Газета Los Feliz Ledger не публиковалась до ранних 2000-х, поэтому я не видела смысла искать там заметки об Эвелин.

Потерпев неудачу с библиотекой, я принялась исследовать внутренности квартиры Билли. На верхней полке платяного шкафа не осталось никаких вещей Эвелин. Их не было ни в ящике журнального столика, ни в ящике со столовыми приборами и одноразовыми палочками.

Ничего не сохранилось и в книжном магазине: ни в папке с бумажной волокитой, прослеживающей годы упадка, ни в документах на рабочем столе компьютера.

– Ищешь что-то? – спросил Малькольм, заметив меня на полу рядом со стойкой в окружении кипы бумаг – всех документов, которые я вытащила из ящиков.

– Почему здесь нет отчетов за период до ранних 2000-х? – Я подняла книгу заказов за 2002 год, самый ранний документ, который мне удалось обнаружить.

– Откуда я найду тебе столько места? – Малькольм забрал у меня журнал и внимательно осмотрел его. – Честно, даже не понимаю, откуда здесь это взялось.

Он ловко подбросил книгу и кинул в мусорку.

– Эй! – Я вытащила документ из мусорки и старательно пригладила помявшиеся листы. – Вдруг пригодится.

– Для чего? Проверка требует отчеты только за последние шесть лет.

– Но это же история магазина, – воскликнула я, не вдаваясь в подробности.

– История магазина? – Он вновь забрал у меня журнал. – Что именно ты узнаешь о магазине, прочитав о двадцати копиях «Милых костей»?

То, что здесь витала та же атмосфера трагедии, парил тот же дух смерти.

Вместо этого я сказала:

– Для будущих поколений незначительные с первого взгляда документы раскрывают полную картину повседневной жизни, вкусы тех времен, мелочи, о которых не упоминается в официальных бумагах. Именно такие документы, – я указала на смятую страницу, которую он все еще держал в руках, – дают больше всего информации о прошлом.

– Может, выступишь с трибуны с такой лекцией?

– Может, тебе по лицу дать за такие комментарии?

Я демонстративно сжала кулаки. Малькольм закатил глаза и во второй раз бросил книгу в мусорку, словно баскетбольный мяч.

С момента нашего последнего разговора о магазине между нами с Малькольмом несомненно что-то изменилось. По утрам, когда я спускалась вниз, он приносил мне кофе. Он продолжал стоять за стойкой, но часто звал меня, если покупатель хотел сделать специальный заказ, и нагибался над моим плечом, пока я печатала заброс в Буклог, достаточно близко, чтобы я чувствовала его коричный дезодорант, смешанный со слабым мускусным запахом пота. Когда нам доставили три комплекта книг об убийстве Кеннеди, он попросил меня выбрать один, чтобы заказать его в память предстоящей годовщины смерти президента.