– По крайней мере, я буду лучше понимать маму. – Джоани кивнула, повернулась ко мне, и я тоже подсела чуть ближе, пока наши колени не соприкоснулись. – Прости меня за то, что я сказала. Хочешь, поменяемся мамами? Я заберу твою, а моя будет сидеть в первых рядах на каждом твоем спектакле «Трех сестер».
– Эти билеты забронированы для знаменитостей, – пробурчала она, все еще обижаясь.
– Ну, она согласится и на последний ряд. – Я хлопала глазами, стараясь выглядеть максимально раскаявшейся. – Сможешь когда-нибудь простить меня?
Джоани вздохнула.
– Тебе повезло, что ты милашка.
Мы закрыли магазин пораньше, в пять часов вечера, чтобы подготовиться к презентации. Чарли, Джоани и Лючия протирали столы, пока мы с Малькольмом устанавливали самодельный бар. Мы подавали вино и пиво за обязательный взнос, так как у нас не было лицензии на продажу алкоголя и мы не могли, в случае штрафа, тратить часть дохода на его уплату. Мы ставили в ряд красное и белое вино, бутылки пива, пританцовывая под музыку и скользя по полу в направлении друг друга. Семь долларов за напиток могли оказать неплохую поддержку для магазина. Но, как и другие наши попытки увеличить доходы, эта идея казалась ничтожно глупой в сравнении с растущим долгом.
Поклонники собрались за полчаса до презентации Шейлы. Звонок на двери оповещал о приходе каждого нового посетителя, и с каждым звуком колокольчика я оборачивалась, надеясь, что мама передумала, но заходила очередная женщина, прижимающая к груди книгу Шейлы. Я ругала себя за слабость, но поворачивалась каждый раз, когда до меня доносился звонок.
К моменту, когда Малькольм решил приступить к началу мероприятия, все столики в кафе оказались заняты. Слушатели выстроились вдоль стеллажей и вытягивали головы, чтобы лучше видеть подиум в глубине зала. Все одновременно обернулись, когда Шейла вошла в кафе. На ней были темные очки и яркий платок. Она помахала нескольким людям, пробираясь через тесную толпу. Когда я собралась представиться, мой телефон зазвонил. Я жестом объяснила Малькольму, что иду наверх, в ответ на что он постучал по запястью.
Я выбежала к лестнице, чтобы ответить на звонок Джея.
– Привет, не могу говорить сейчас. Я перезвоню позже?
– Я ухожу позже, – холодно ответил он.
– Хорошо. Как дела? У меня есть пара минут.
Я прислонилась к перилам. Они чуть прогнулись под моим весом.
– Мама собирается купить билеты на выставку мумий в Институте Франклина. Выставка закрывается в августе, поэтому она хочет взять билеты сейчас, пока не раскупили.
Пусть экскурсии подобного рода жутко мне нравились, я бы все равно постаралась увернуться от этого предложения. Мама Джея не грубила мне. Она просто меня не замечала, что выглядело не особо вежливо. Не думаю, что ее отталкивала какая-то определенная моя черта. Я в принципе являлась препятствием между ней и ее сыном. Теперь же у меня нашлось идеальное оправдание, хотя я побаивалась прибегать к нему.
– Я хотела поговорить с тобой кое о чем важном. Думаю, у меня не получится приехать в Филадельфию раньше конца лета.
Я прикусила губу, чтобы не начать извиняться.
На довольно долгое время повисло молчание.
– Я, кажется, проявил достаточно терпения. Большинство парней не отпустили бы своих девушек на все лето.
– Не знала, что мне нужно твое разрешение, чтобы приехать домой, – отрезала я.
– Я понимаю, что это твои первые серьезные отношения. – Он включил свой педагогический тон, словно пытаясь убедить меня, что все довольно просто, если подойти к вопросу с правильной стороны. – Но когда ты предан кому-то…
– Не надо читать мне лекцию про преданность. Сколько раз я морозила задницу на твоих утренних матчах по субботам? Сколько раз я отменяла планы, потому что твоя мама устроила праздничный ужин, или арт-показ, или просто упомянула твое имя и теперь мы должны бежать к ней? Ты не задумывался, что ни разу не спросил меня о Билли или «Книгах Просперо»? Даже не смей говорить со мной о преданности.
– Не знал, что жить со мной – так принудительно для тебя, – сказал он уже другим педагогическим голосом, припасенным для непослушных учеников.
– Да пошел ты, Джей.
Малькольм выглянул на лестничную площадку. Видимо, он понял, что появился в не самый подходящий момент, потому что выражение его лица быстро сменилось с недовольного на извиняющееся.
– Пора, – прошептал он.
– Джей, мне надо идти.
– Ты невероятная, знаешь? Конечно, иди. Останься там хоть на все лето. Останься там навсегда! Делай что хочешь, Миранда. Меня это уже не заботит.
– Прекрасно. Очень взрослый поступок, Джей. Очень, мать твою, взрослый.
Я бросила трубку и выключила телефон, не дав Джею шанса что-либо ответить.
Малькольм был прирожденным оратором. Он сравнивал прозу Шейлы с балетом и цитировал Рильке, но при этом не выглядел претенциозно. Он ставил Шейлу в один ряд с наследием таких писательниц, как Джоан Дидон и Сьюзан Зонтаг. Я старалась внимать красноречивому вступлению Малькольма и сохранять зрительный контакт с Шейлой, чтобы она вспомнила меня чуть позже, но меня трясло от адреналина. Неужели Джей думал, что я сама этого хотела – уехать на все лето, встретиться с дядей только после его смерти, разрушить отношения с мамой, беспокоиться о судьбе «Книг Просперо»?
– Ее строки чаруют, вдохновляют и прожигают. Никаких больше лишних слов, встречайте – неповторимая Шейла Кроули! – объявил Малькольм, подытоживая свое вступление.
Все радостно закричали. Малькольм важно поблагодарил толпу, внимательно осмотрел присутствующих и внезапно остановил взгляд на мне. Он не спускал с меня глаз, когда Шейла подошла поцеловать его в щеку. Я улыбнулась ему. Я не хотела ссориться с Джеем, не хотела ссориться с мамой. Но хотела этого: смотреть в глаза Малькольму, слушать чтения Шейлы, высчитывать секунды до разговора с ней.
И больше мне нигде не хотелось находиться.
В течение двадцати минут Шейла читала про лето, предшествующее уходу ее матери в реабилитационную клинику. Шейле было двенадцать. Они жили на ранчо в Альтадене, где ее мать разводила овчарок. Одна из собак была беременна. Мать Шейлы лежала без сознания на крыльце, поэтому Шейле пришлось следить за родами. Ее голос напоминал голос джаз-певицы, и я могла часами его слушать.
У мамы был голос фолк-певицы, и я бы тоже слушала его часами, если бы она говорила со мной.
Шейла закончила главу, сняла очки и склонила голову под аплодисменты поклонников. Когда она отвечала на вопросы зала, прозвенел дверной звонок. Элайджа, вместо моих родителей, помахал мне с порога. Я помахала в ответ, а затем отыскала глазами Малькольма, надеясь, что он не заметил, как я поздоровалась со Стервятником. Малькольм приводил в порядок стол для автографов и не увидел Элайджу.
– Последний вопрос, – попросил Малькольм, указав на высокую брюнетку, стоящую у стеллажей с подростковой литературой. Выглядела она как модель, и, поскольку мы находились в Лос-Анджелесе, вполне возможно, что именно ею она и была. Я удивилась охватившей меня ревности, когда Малькольм кивнул самой хорошенькой девушке в аудитории. Она задала Шейле вопрос о процессе написания книги. Шейла отрывисто ответила, что никакого волшебного процесса нет, каждый писатель находит подходящий для него режим. Девушка съежилась от ответа, и мне стало стыдно, что ее подавленность доставила мне некое удовольствие. Я взглянула на Малькольма. Он уже отвлекся от красавицы и продолжил расставлять книги на столе для автографов. Когда Шейла собирала свои вещи у подножия подиума, я проскользнула между столиками, чтобы перехватить ее.
– Мисс Кроули? – спросила я.
– Малькольм сказал всем встать в очередь вдоль стены, – отрезала она, даже не взглянув на меня.
– Меня зовут Миранда Брукс. Я племянница Билли.
Лицо Шейлы озарила широкая улыбка, и я увидела еле заметную щелку между передними зубами.
– Миранда! Я и не знала, что ты здесь! – Она тяжело выдохнула. – Сожалею по поводу Билли. Я надеялась увидеть его, когда пересекла порог магазина, но правда вновь свалилась мне на плечи.
– Понимаю вас.
– Знаешь, мы с тобой встречались, когда ты была совсем малышкой.
Она закрыла книгу мемуаров, из которой читала отрывок. Страница оказалась исписана карандашом – пометки к уже вышедшему изданию.
– Вы тогда встречались с Билли?